Перекрестки сумерек (др. изд.)

Глава 12. Сделка

Добраться до ванны оказалось несложно, хотя Илэйн пришлось подождать в коридоре, хмуро разглядывая резных львов на дверях своих апартаментов, среди мигающих на сквозняке высоких светильников, пока Расория и две телохранительницы обшаривали помещение. Когда они наконец удостоверились, что ни в одном из углов не затаился убийца, и расставили стражу в коридоре и передней, Илэйн было позволено войти. В комнате ее ждала седовласая Эссанде, а с ней Нарис и Сефани, две молодые камеристки, которых та обучала. Эссанде, с Золотой Лилией Илэйн, вышитой слева на груди, была худощава и держалась с царственным величием, усугубленным ее сдержанной манерой двигаться; впрочем, причиной последнего в некоторой степени были ее возраст и больные суставы, что она отказывалась признавать. Нарис и Сефани были сестрами. Крепкие, со свежими лицами и с робким взглядом, гордые своими ливреями и счастливые тем, что их выбрали для услужения леди вместо мытья полов в коридорах, они испытывали не меньшее благоговение перед Эссанде, чем перед Илэйн. Можно было найти и более опытных служанок, женщин, которые долгие годы проработали во дворце, но как ни печально, девушки, бравшиеся за любую работу, какую могли найти, были безопаснее.

Две медные ванны стояли поверх нескольких слоев тряпок, настеленных на розовые плиты пола вместо скатанного теперь ковра, — доказательство того, что весть о прибытии Илэйн неслась впереди нее. У слуг был нюх на все происходящее во дворце, какому могли бы позавидовать «глаза-и-уши» Башни. Благодаря ярко пылавшему огню в камине и плотным ставням на окнах комната была теплой по сравнению с коридорами, и Эссанде, едва увидев, что Илэйн входит в комнату, бегом послала Сефани за горячей водой. Воду слуги приносили в бадьях с двойными стенками, закрыв крышкой, чтобы вода не остыла, пока ее несут из кухни. Однако небольшая задержка все же была, пока телохранительницы проверяли бадьи на предмет спрятанных в воде ножей.

Авиенда посмотрела на вторую ванну почти с таким же сомнением, с каким Эссанде смотрела на Бергитте. Первая женщина все еще чувствовала беспокойство при мысли, что ей придется буквально входить в воду, а вторая до сих пор не могла смириться с тем, что при купании должен присутствовать кто-то сверх необходимого числа слуг. Однако седовласая камеристка не стала терять времени, спокойно пригласив Илэйн и Авиенду в гардеробную, где в широком мраморном камине тоже был разложен огонь, чтобы нагреть воздух. Илэйн с огромным облегчением позволила Эссанде снять с себя дорожную одежду. Как хорошо, что ей не нужно торопливо мыться, а потом разыгрывать непринужденность и уверенность, беспокоясь в душе, сможет ли она вовремя добраться до следующего поместья. Конечно, да поможет ей Свет, у нее еще масса всяких забот и проблем. Но сейчас Илэйн была дома, а это кое-что да значило. Она почти забыла об этом маяке, горящем на западе. Почти. То есть, по правде говоря, она о нем совсем не забыла, но как-то ухитрилась перестать дергаться из-за него и не думать о маяке постоянно.

Когда они были раздеты (Авиенда отталкивала руки Нарис и сама снимала свои ожерелья, изо всех сил делая вид, что Нарис здесь просто нет, а ее одежда каким-то образом спадает с нее сама по себе), когда они были закутаны в вышитые шелковые халаты, а их волосы подвязаны белыми полотенцами (Авиенда трижды пыталась сама обвязать голову полотенцем, и лишь после того, как все сооружение рухнуло ей на плечи в третий раз, позволила Нарис сделать это, бормоча что-то насчет того, что совсем расклеилась и что скоро ей нужны будут помощники, чтобы завязывать шнурки), Илэйн начала хохотать, и Авиенда присоединилась к ней, откинув голову назад, так что Нарис пришлось начинать все сначала. К тому времени как все это было проделано и они вернулись в спальню, обе ванны были уже полны и аромат розового масла, добавленного в воду, плыл в воздухе. Мужчины, приносившие воду, уже, конечно, ушли, и Сефани ждала с закатанными выше локтей рукавами на случай, если они захотят, чтобы им потерли спину. Бергитте сидела на выложенном бирюзой сундуке в ногах кровати, поставив локти на колени.

Илэйн позволила Эссанде снять с себя светло-зеленый расшитый ласточками халат и немедленно опустилась в ванну, по шею погрузившись в воду, которая еще немного — и была бы слишком горячей. Ее колени высовывались из воды, но большая часть тела находилась в тепле, и она вздохнула, почувствовав, как усталость утекает, и на смену ей приходит приятная расслабленность. Горячая вода — это, возможно, величайший из даров цивилизации.

Воззрившись на вторую ванну, Авиенда вздрогнула, когда Нарис попыталась снять с нее ее бледно-лиловый халат, расшитый на широких рукавах цветами. Тем не менее скорчив гримасу, она все же позволила ей сделать это и осторожно ступила в воду. Она выхватила мыло из рук Сефани и принялась энергично намыливаться сама. Энергично, но очень аккуратно, чтобы через край ванны не выплеснулась даже ложка воды. Айил использовали воду для мытья, а также в палатках-парильнях, чтобы смыть с себя жидкое мыло, которое они делали из растущего в Пустыне жирнолиста, однако грязная вода тщательно собиралась и использовалась для полива посевов. Илэйн показывала ей два огромных резервуара под Кэймлином, которые наполнялись из подземных источников и были так велики, что дальняя их стена терялась в лесу толстых колонн и теней; однако засушливая Пустыня стала частью натуры Авиенды.

Игнорируя недовольные взгляды Эссанде — та редко произносила хоть на два слова больше, чем необходимо, и считала, что во время мытья вообще разговаривать не стоит, — Бергитте болтала, пока девушки мылись, хотя и следила за тем, что говорит, помня о присутствии Нарис и Сефани. Вряд ли их подкупил какой-либо из других Домов, но то, что служанки болтливы не меньше слуг, было почти традицией. Некоторые слухи, однако, стоило распространять. В основном Бергитте рассказывала о двух больших торговых караванах, прибывших вчера из Тира, фургоны которых проседали под тяжестью зерна и солонины, и еще об одном караване — из Иллиана, с маслом, солью и копченой рыбой. Всегда стоило лишний раз напомнить людям, что съестные припасы продолжают поступать в город. Лишь немногие купцы отваживались путешествовать по дорогам Андора зимой, и никто не возил столь дешевый товар, как провизия, однако умение создавать переходные врата означало, что Аримилла может перехватывать все караваны, какие захочет, но ее войска все же начнут голодать задолго до того, как Кэймлин почувствует первые признаки голода. Ищущие Ветер, которые открывали большинство этих врат, доносили, что Благородный Лорд Дарлин, объявивший себя ни больше ни меньше как Наместником Дракона Возрожденного в Тире, был осажден в Тирской Твердыне теми лордами, которые хотели окончательно изгнать его из Тира. Но даже они вряд ли попытались бы прекратить выгодную торговлю зерном, особенно после того, как поверили, что женщины Родни, сопровождавшие Ищущих Ветер, были Айз Седай. Не то чтобы их сознательно пытались обмануть, но для женщин Родни, прошедших испытания на Принятых до того, как тех изгнали из Башни, изготовили кольца Великого Змея, и кое-кто просто вывел из этого неверные заключения.

Еще немного, и вода начнет остывать, решила Илэйн. Она взяла у Сефани мыло с ароматом роз и разрешила Нарис потереть себе спину щеткой на длинной ручке. Если бы были новости о Гавине или Галаде, Бергитте упомянула бы о них сразу же. Ей так же хотелось этих новостей, как и Илэйн, и она не стала бы держать их при себе. Гавин возвращается — вот такой слух они с радостью услышали бы на улицах города. Бергитте хорошо исполняла свои обязанности Капитан-Генерала, и Илэйн собиралась оставить ее на этой должности, если та не против. Но, если бы у них был Гавин, это позволило бы обеим немного расслабиться. Большинство солдат в городе были наемниками, и их едва хватало, чтобы обеспечить надежную охрану ворот и расставить на нескольких милях стены вокруг Нового Города. Однако их все же насчитывалось более тридцати отрядов, и у каждого имелся свой капитан, неизбежно исполненный самодовольства, одержимый чувством собственного превосходства и готовый в мгновение ока затеять ссору при любых признаках неуважения, выказанного другим капитаном. Гавин всю свою жизнь учился командовать армиями. Он мог бы взять забияк на себя, предоставив Илэйн заботы о безопасности трона.

Кроме того, ей просто хотелось, чтобы он держался подальше от Белой Башни. Она молилась, чтобы хоть одному из ее гонцов удалось пробраться к Гавину, чтобы он уже ушел далеко вниз по реке. Эгвейн со своей армией осаждала Тар Валон более недели, и было бы жесточайшим поворотом судьбы, если бы Гавин оказался в ловушке между своей клятвой защищать Башню и своей любовью к Эгвейн. Хуже того, однажды он уже преступил эту клятву, или по крайней мере сделал шаг в сторону измены, ради любви к сестре и, возможно, ради любви к Эгвейн. Если Элайда хотя бы заподозрит, что Гавин помог Суан бежать, все доверие, которого он добился, помогая ей стать Амерлин вместо Суан, испарится как капля росы. Если он к этому моменту будет в пределах досягаемости Элайды, то сам окажется в темнице, и счастье еще, если избежит казни. Илэйн не осуждала его решения помогать Элайде; в то время он не знал достаточно, чтобы сделать другой выбор. Многие из Сестер тоже были в замешательстве из-за происходящего тогда. Многие из них находятся в замешательстве до сих пор. Могла ли она требовать, чтобы Гавин видел то, чего не увидели Айз Седай?

Что же до Галада… Пока они росли во дворце, он не нравился ей, и разумеется, в свою очередь, испытал неприязнь к ней, и особенно к Гавину. Галад питал надежды на то, что однажды станет Первым Принцем Меча, до тех пор, пока не родился Гавин. Самые ранние воспоминания Илэйн рисовали его как мальчика-юношу (он уже тогда вел себя скорее как отец или дядя, чем брат), дающего Гавину первые уроки фехтования. Она помнила, как боялась, что Галад раскроит Гавину голову учебным клинком. Но он никогда не шел дальше ссадин и синяков, неизбежных при обучении владению мечом. Галад всегда знал, что правильно, а что нет, и собирался поступать правильно, независимо от того, чего это стоило кому-либо, включая и его самого. О Свет, он начал войну, чтобы помочь ей и Найнив выбраться из Самары, и вряд ли он не знал, на что идет, с самого начала! Галаду нравилась Найнив, по крайней мере в то время — вряд ли можно предположить, что он до сих пор испытывает к ней те же чувства, будучи Белоплащником, который к тому же Свет знает где находится и чем занимается, — но на самом деле он развязал эту войну, чтобы выручить свою сестру. Илэйн не простила ему того, что он стал Чадом Света, она не могла этого одобрить, однако надеялась, что он в безопасности и у него все хорошо. Илэйн надеялась также, что он нашел дорогу домой, в Кэймлин. Вестям о нем она бы обрадовалась почти так же, как и вестям о Гавине. Это удивляло ее саму, но тем не менее.

— Пока тебя не было, прибыли еще две Сестры. Они в «Серебряном лебеде». — В устах Бергитте это прозвучало так, словно они просто остановились в гостинице, потому что во дворце заняты все кровати. — Зеленая с двумя Стражами и Серая — с одним. Они пришли порознь. И в этот же день ушли Желтая и Коричневая, так что там по-прежнему десять Сестер. Желтая двинулась на юг, к Фар Мэддингу. Коричневая направилась на восток.

Сефани, которая терпеливо стояла рядом с ванной Авиенды, ничем не занятая, переглянулась с сестрой поверх головы Илэйн с довольной улыбкой. Как и многие в городе, они знали наверняка, что присутствие Айз Седай в «Серебряном лебеде» означает, что Белая Башня поддерживает Илэйн и Дом Траканд. Эссанде, как ястреб наблюдавшая за девушками, кивнула; она тоже знала это. Каждый подметальщик улиц и тряпичник был в курсе, что в Башне произошел раскол, однако это название по-прежнему имело вес и внушало представление о силе, которая никогда не терпела поражения. Каждый знал, что Белая Башня оказывала поддержку всем истинным королевам Андора. В действительности большинство Сестер хотело видеть на троне королеву, которая была бы одновременно Айз Седай, — которая впервые за тысячу лет со времен Разлома Мира была бы открыто известна как Айз Седай. Однако Илэйн не удивилась бы, узнав, что в лагере Аримиллы тоже есть Сестра, благоразумно держащаяся в тени. Белая Башня никогда не ставила все свои деньги на одну лошадь, если исход забега не был предрешен.

— Достаточно, не надо больше тереть, — сказала Илэйн, раздраженно уворачиваясь от щетки. Хорошо вышколенная девушка положила щетку на скамеечку и подала госпоже большую иллианскую губку, которой та начала смывать с себя мыло. Хотелось бы ей самойзнать, что означало присутствие этих Сестер в городе. Они были как песчинка, попавшая в туфлю, такая маленькая, что трудно представить, чтобы от нее было какое-то беспокойство, однако чем дольше она там оставалась, тем больше казалась. Сестры в «Серебряном лебеде» уже превратились в увесистый камень, благодаря лишь одному своему присутствию.