Перекрёсток, которого не было

Почти сразу же после смерти родителей Варя начала вести блог в Инстаграме – чтобы не сойти с ума самой и не свести с ума окружающих. Поначалу в нём были только фото из леса – деревья, цветы, ягоды, грибы, рассветы и закаты, и печальные тексты – о том, как Варя грустит и скучает по родным людям. Неожиданно стали появляться подписчики, они хвалили фото, утешали Варю, поддерживали её и незаметно стали той частью Вариной жизни, отказаться от которой она бы уже не смогла. Она не думала о заработке на своём блоге (хотя и не помешало бы) или славе – просто привыкла, что всегда есть кто-то с кем можно поделиться. Но вчерашним поделиться она бы не смогла ни с какими подписчиками, зато был Панкрат, к нему она и отправилась.

Панкрат выслушал, и всё время расстроенно крутил в больших мозолистых руках простенькую пластмассовую зажигалку:

– Ох, Варька, вареников тебе в миску! Ну и натворила ты делов. Ты не рыдай, не рыдай, тут слезами-то не поможешь. Думать надо. Давай-ка, вон, обед сваргань, я рыбки с утра наловил, а я перекурю, подумаю.

Может оттого, что Панкрат совсем не стал её ругать, а может оттого, что занялась Варя привычным понятным ей делом, только ей стало спокойнее. Она даже плакать перестала и принялась чистить рыбу на уху. Курил Панкрат долго, уха уже тихонечко булькала на старенькой плите, а когда вернулся, ещё и молчал какое-то время, сосредоточенно поглаживая усы.

– Значит так. Сначала давай с машиной твоей разберёмся. Тащи этот свой мобильник, узнаем, где она и как её можно забрать. А про бабу эту ты чего знаешь? Как зовут, сильно ли пострадала?

Всего этого Варя не знала и снова принялась плакать.

– Тьфу ты! Ну чего ты всё рыдаешь-то? Не знает ничего толком, а всё рыдает! Живы все, и то ладно! Ума палата, а ключ потерян! Иди, говорю, за телефоном! Звонить будем.

И они потом долго звонили: сначала узнали всё про машину, а потом Панкрат говорил с разными знакомыми. Знакомых оказалось много, в хорошие дни, когда не пил, Панкрат работал плотником, и руки у него были, по общему мнению, не золотыми даже, а платиновыми! Оказался в числе других заказчиков Панкрата и юрист, который с профессиональным интересом выслушал историю и деловито предложил компенсировать потерпевшей неудобства. А когда выяснилось, что денег у Вари нет, кредит на машину, содержание дома и расходы на жизнь сжирали и зарплату, и доходы за аренду городской квартиры, посоветовал сначала узнать, что сама потерпевшая хочет, а потом перезвонить ему.

Остаток дня заняла дорога в город, потом пришлось решать вопросы с машиной, которая оказалась на ходу, только аккумулятор сел, и ещё некоторое время они возвращали её к жизни.

На обратном пути они заехали в больницу, и Варя уговорила дежурную медсестру рассказать ей про состояние пациентки, узнала, что ту прооперировали и ходить она теперь не сможет два, а то и три месяца. А потом медсестра, жалостливым шёпотом, рассказала, что ни родственников, ни друзей у той пациентки нет, а вот денег, видать, много, потому что в середине дня её перевели в отдельную палату и занималась всеми вопросами секретарша, а не кто-то родной или близкий.

От больницы до самого дома Панкрат снова молчал, а потом сказал:

– Вот что, Варька, раз деньги у неё есть, а у тебя нет, то и предложить ты ей можешь только то, что есть у тебя. Привози её сюда, на ноги бедолагу ставить будем, ухаживать в четыре руки. Ты, главное, так предложи, чтобы она согласилась.

И Варе немедленно стало легко! Так легко, что плакать она совсем перестала и начала думать, как обустроить свободную комнату в доме, чтобы Алевтине Павловне, имя ей тоже назвала медсестра, было удобно. И даже смелости ей хватило сделать фото разбитой своей машинки и рассказать в блоге, что вчера натворила.

На удивление, никто Варю не ругал, ни подписчики, которые, наоборот, её подбадривали и даже помощь предложили, ни Панкрат, который, вернувшись, обнаружил на плите почти до конца выкипевшую уху.

В понедельник Полина приехала на работу и первым делом поинтересовалась у медсестры состоянием пациентки после пятничного ДТП. Медсестра с удовольствием и пылом опытной сплетницы рассказала:

– А с ней цирк-то какой, Полина Сергеевна! Она в субботу днём, как пришла немного в себя после наркоза, попросила телефон. Позвонила своей помощнице, та прискакала, в руках пачка денег! Оказывается, непростая пациентка-то дамочка! Перевели мы её в отдельную платную палату, нянечкам перепало, медсёстрам, и про хирурга она всё спрашивала. Вас, получается, искала? А сегодня тут как тропа муравьиная: носят и носят цветы, коробки какие-то, корзины и всё к ней. Олигарх, одним словом, или любовница чья-то? Но, что интересно, посетителей больше не было. Кроме той, что в субботу приходила. Так и лежит одна, ни с кем не разговаривает, – и протянула Полине медкарту, – совсем одна, представляете?

– Понятно. Представляю. А где лежит-то, в какой палате? – Полине любопытство медсестры показалось омерзительным до дрожи и она отвела взгляд, пока та не увидела в нём брезгливости.

Узнав номер палаты, Полина поправила халат, взяла медкарту и направилась на этаж выше проведать загадочную пациентку. Двери лифта почти закрылись, когда в проёме вдруг появилась дурёха, пятничная горе-водительница, о которой Полина думала все выходные. Ловко, бочком, залетев в лифт, она радостно выпалила:

– Здравствуйте, Полина Сергеевна! Меня Варя зовут, помните? В смысле, не как меня зовут помните, а вы в пятницу меня спасли, помните? – и стянула шапку, сжав её в руках на уровне груди, как крестьяне перед барином.

– Здравствуйте, Варя. Положим, «спасли» звучит очень громко, седативное вкалывали, помню, царапины йодом смазали, а спасли это не про такое.

Варя согласно, но в то же время нетерпеливо замотала головой и перебросила за спину толстенную светлую косу.

– Да, да, да. Это хорошо, что вы меня помните, потому что у меня к вам очень важный вопрос.

Тут двери лифта открылись, и Варя снизила голос, продолжая на ходу:

– Я хочу помочь пройти Алевтине Павловне реабилитацию. Мне сказали, что ей некоторое время совсем нельзя будет двигаться, а потом с ограничениями, и так целый год – пока пластину не вытащат. У меня нет денег, совсем нет. Но я могу за ней ухаживать! – руку она так и продолжала держать у сердца, будто клятву давала.

Они остановились у палаты Альки, дверь была приоткрыта, и Варя совсем зашептала:

– Понимаете, мне ещё сказали, что у неё совсем-совсем никого нет. В смысле вот эти цветы и вот это всё, – она махнула рукой на подоконник и стол около него, заставленные букетами, открытками и коробками с дорогими конфетами, – это работники же её прислали и всякие партнёры деловые, а близких людей у неё нет. Вот я и подумала, что должна, нет, я просто обязана помочь ей! Но я хочу увезти её из города, в деревню, здесь недалеко, всего тридцать километров, ну сорок, там и воздух у нас, и лес, и продукты натуральные.

– Рай у вас там, одним словом, правильно? – скептическим шёпотом поинтересовалась у дурёхи Полина, подняв бровь.

– В смысле обстановки не особенно рай, нет. Ни евроремонта, ничего такого. Но коммунальные удобства в доме, вы не подумайте! Мне бы просто знать, сколько вы бы взяли за посещение, вы же врач, а других врачей я не знаю. А нам точно-точно понадобится медицинский контроль, или как это называется?

– Простите, но я вынуждена поинтересоваться: вы это делаете ради смягчения наказания? Потому что если вы это делаете ради этого, то лучше найдите и дайте просто денег, что ли, – Полина не понимала этого рвения взвалить на себя заботу о постороннем человеке, или деваха ничего делать не будет и отдуваться придётся родителям? Так вроде бы не похожа на мажорку, даже милая, хотя и, очевидно, глупая.

– Да нет же! Не надо мне никакого смягчения! Оказалось, что свидетелей очень много и все видели, как она пошла на красный, а у меня скорость была небольшая. И трезвая я была, и штрафов у меня нет просроченных, да никаких нет – я не злостная нарушительница. Я просто помочь хочу, понимаете? Я точно знаю, что она там быстро поправится.

«Точно, – разом поверила Полина, – просто хочет помочь. Идеалистка хренова, куда только родители смотрят?»

– Хорошо, а что сама Алевтина Павловна говорит по этому поводу?