Перекресток одиночества 4: Часть вторая

Смешно…

Ведь получается, что ровно то же самое случилось со мной и во взрослой жизни — когда я попал в стылый мир у Столпа. Шагнул из теплого вечера в стылую зиму…

Стоило мне дойти до конца «верхнего» горизонтального коридора и пройти через двустворчатые распашные двери, в лицо ударила та уникальнейшая смесь запахов, после чего меня будто взяло за шкирку и окунуло в детство. Не замечающий моего состояния уже чуть пошатывающийся, поблескивающий глазами старичок продолжал говорить и не пропускал ни одного слова, странным образом пребывая сейчас сразу в «двух мирах» — здесь наяву и в детских грезах одновременно.

Кухонный блок представлял собой разделенное кирпичными стенами огромное пространство. В условном «верхе» — я продолжал ориентироваться по запомненной схеме — разместились холодильники и морозилки. Их мне показали в первую очередь, попутно пояснив, что тут есть секции «охлажденки», легкой заморозки и холодильники глубокой заморозки, где хранится аварийный запас на тот случай, если временно прервутся поставки продуктов извне. За тяжелыми стальными дверями на полках и прямо на полу размещались сотни килограмм мяса и рыбы, мешки с корнеплодами, ящики с зеленью, горы удивительных фруктов и овощей. Здесь тяжело пахло продуктами, землей и тем уникальным ароматом давно не чищенной морозилки старого советского холодильника.

Тут же у двери стояла загруженная мешками и ящиками стальная тележка с длинной ручкой и Василий Азаматович тут же благословил меня взяться за дело и докатить тяжелый груз до кухни — куда мы и направлялись. Как он пояснил, отныне это будет постоянным моим занятием. Механизации здесь на кухнях почти никакой, поэтому изматывающего физического труда очень много, что и заставляет постоянно заботиться о притоке свежей крови. Хватает и травматизма — много кто из кухонного персонала щеголяет уродливыми ожогами и отсутствующими пальцами, отхваченными острыми ножами и топориками для мяса. Но к подобному относятся спокойно, зная, что впереди теплая спокойная старость, а твоя внешность здесь никому не важна. И это безразличие очень неплохо сохраняется по простой житейской причине — здесь нет женщин.

В этом подсвеченная ореолом детского восторга столовая из моего прошлого разительно отличалась от столовой настоящей. Там всем занимались крепкие деревенские женщины, твердо удерживая власть и поддерживая их особый вроде мягкий, но незыблемый порядок. А здесь всем заправляли мужчины.

Легко тяня за собой погромыхивающую тележку, я поймал хитроватый взгляд подвыпившего старичка и, спохватившись, тут же задал этот должный быть важным для меня вопрос — а почему женщин-то здесь нет? Задав вопрос, облегченно выдохнул — избежал пусть небольшой, но глупой промашки. По стариковским меркам я мужчина еще молодой и в том самом расцвете сил. Стало быть, я по умолчанию должен живо интересоваться прекрасным женским полом и огорчаться его отсутствием.

Насладившись паузой, покивав и покачав головой, улыбающийся Василий Азаматович пояснил — раньше были тут женщины. Не при нем, а задолго до, но были. Вот только однажды из-за прекрасного пола и алкоголя случилась тут массовая поножовщина и смертоубийство. Погибло человек семь, еще пятеро долго оправлялись от травм. Причиной ужасного события стала неразделенная любовь, а подпитал все это дело алкоголь. Позднее правящие кухней фурриары вынесли свой приговор и женщины на кухни прибывать перестали. Те, кто уже здесь был никуда не делись и продолжили работать, медленно состарившись, отжив свой век и умерев. А вот от алкоголя никто избавляться не стал — фурриары огненное зелье обожали, пили с удовольствием, культивируя настоящую культуру правильного потребления с обильной закусью и последующими надежными способами избавления от похмелья. Поэтому выбор «женщины или алкоголь» даже не стоял. И, между нами говоря, только благодаря алкогольным возлияниям фурриары становились словоохотливее и только благодаря этому рядовым обитателем подземной кухни удалось узнать так много об окружающим их мире.

Когда мы миновали узковатый коридор, то уперлись в большую «промежуточную» как ее назвал Василий кладовку, где я в одиночку быстро разгрузил тележку, выложив продукты на высокие узкие стальные столы. Тут же на полу лежало несколько аккуратно свернутых шлангов, в кирпичном полу было несколько сточных решеток, а в стене зияла большая щель и через нее я увидел примыкающее куда больше помещение, в котором я сразу опознал «разделочную». Не то чтобы она именно так называлась, это скорее «помещение для подготовки продуктов», но суть была именно такая — разделочная. И помещение не пустовало. На двух из десятка высоких табуретов сидело два старика в сетках на седых головах, в больших клеенчатых фартуках и высоких резиновых сапогах. В их руках быстро-быстро мелькали совсем короткие, но явно очень короткие ножи, споро снимая кожуру с каких-то овощей — опознать их я затруднился. Но чем-то похожи на некий подвид кабачков. Под табуретами стояло несколько низких баков, собирающих в себя очистки и очищенные овощи.

— Прибыл все же! — радостно и пьяно возвестил Василий Азаматович, навалившись на край разделяющей помещения невысокой стены — Вот и пополнение! Земное! Зовут Тихоном. Парень старательный, первую тележку уже прикатил. Так что просим любить и жаловать!

Произнеся эти слова, он вдруг без малейшего усилия перешел на луковианский язык — его я на слух уже узнавал — и произнес на нем примерно столько же предложений. Я взглянул на него с большим уважением и Василий Азаматович мой взгляд заметил и с некоторым даже смущением отмахнулся:

— За столько-то лет и на тараканьем наречь заговоришь!

— Добро пожаловать — скупо и без особых эмоций обронил старик, сидящий на левом табурете — Шахматы играешь?

— В свободное время — с удовольствием — ответил я.

— Сыграем — вздохнул дедушка.

В его говоре звучал луковианский акцент.

— С прибытием — буркнул «правый» старик, поправляя сползающую с лысину сетку — И что тележку прикатил — спасибо. Но таких сюда еще бы не меньше трех докатить — а перед этим загрузить. А то спина моя уже не та…

— Ты не наседай, Митя! — ревниво заворчал Василий Азаматович — Ишь работой нагружать начал парня! Может он с дороги устал!

— Так вроде не пешком шел — резонно возразил Митя.

— И все же! Имей уважение!

— Так мы нальем чуток…

— Вот это уже другой разговор! — мой провожатый резко убавил суровость тона — А закусить есть чем?

— Рыбка копченая. Хлебушек свежий. Окрошки на злом квасу цельная кастрюля.

Услышав перечисление яств, я чуть слюной не поперхнулся.

Повернувшись ко мне, Василий Азаматович потер ладони, дыхнул на меня спиртовым духом и поинтересовался:

— Сдюжим?

— Конечно — улыбнулся я и мы пустились в обратный путь по тому же коридору. Я тащил за собой пустую тележку, а старик продолжал говорить, оживленно жестикулируя и то и дело поворачиваясь, и проверяя слушаю ли я.

Тут он мог даже и не проверять — слушал я внимательно.

Фурриары. Раз за разом он возвращался именно к ним. Фурриары были добры, любили выпить, избегали конфликтов, но при этом вели себя именно так как и должны себя вести наместники бога на земле. Они никому не позволяли забыть, что они тут являются не только боссами, но и в случае чего жестоко карающим верховным судом. И когда доходило до дела — без малейшего сомнения доказывали свои слова. До смертных приговоров не доходило, конечно.

Но чуть что — и тебя отправляли обратно в крест.

И это не шутка и не пустая угроза. Убавив голос до шепота, Василий рассказал, как однажды сорвался в недельный запой, натворил и наговорил глупостей, а затем оскорбил фурриара Вангура, одного из главных. Наказание не заставило себя ждать и в следующий раз он к своему ужасу проснулся в застывшем тюремном кресте, где на полу лежал уже заледеневший труп предшественника. Руки свое дело знали и он, перепуганный, опять начал дергать за рычаги, оживляя зависшую над снежной пустошью махину. Снова ему пришлось все убирать, затем расчленять и выбрасывать труп висящим на цепи тесаком… Он справился. И каждую ночь в голос молился, выпрашивая прощения и обещая впредь подобных ошибок не допускать.