Перекрёсток семи дoрог

– Ничуть. Я вообще прекрасно здесь переночую. Мне абсолютно всё равно, где лежать!

– А я тоже могу спать рядом! – заявил Урлух.

Хацис посмотрел на своего родича, дёрнул ухом, но ничего не сказал.

– А если ты хочешь есть, – Хацис посмотрел на человека, – то Урлух вполне способен накормить нас всех.

– Люди не едят мышей, – виновато сказал Урлух.

– Мышей? – изумился Иван. – А вы что, едите?

– А почему нет? Вы же едите птиц? И крыс.

– Крыс мы не едим!

– А нутрий?

– А нутрия разве крыса?

– А ты не знал?

– Может, и крыс едят, – задумался Деркач. – Ну, наверное, если бы сильно с голодухи, я бы тоже мышей бы ел. Просто не задумывался, что их есть можно.

– Вы, люди, часто не задумываетесь о самых простых вещах. О цвете вашей шерсти. О красоте ваших тел. О запахах. Даже о том, кто из вас кого любит.

– Может быть, может быть, – Деркач опять задумался. На этот раз о том, что привычные ему вещи и уклад этих вещей – это просто привычка. Например, одежда. Для любого человека одежда – это нечто, само собой разумеющееся. Как руки. Руками что-то делают. Шьют, берут…. Едят. У хоренов – не руки. Не лапы, но и не руки. Ими можно что-то делать, он сам видел. Но не с такой ловкостью, как это делают люди. И какое же это счастье: иметь руки, а не лапы! Никогда не задумывался. Одежда для людей – это красота, нарядность. Даже так и называется «наряд». Особенно женская. А для хоренов – наоборот. Да нет же! Всё точно так же! Не имеешь красоты тела – наряжайся! Это что же получается? Получается, что все люди безобразны?

– Это что же, мы, стало быть, безобразные?

Урлух фыркнул, а Хацис посмотрел на человека с та-аким интересом!

– Да, это именно так. Вы все – безобразные. Потому что одетые.

– А если разденемся – будем красивыми?

– А сам-то как думаешь?

– Есть же такие, которые красавцы прямо!

– Есть, – не стал спорить Хацис. – Но, как и среди хоренов, они редкие. Просто мы стараемся. Стараемся достичь красоты, не стесняемся её. И если удаётся – стараемся передать её потомкам, увеличить красоту нашей расы. А вы – стесняетесь и прячетесь. Поэтому наша раса – красивая, а ваша – безобразная.

И чуть прищурился, глядя на возницу снизу вверх.

Деркач опять отвернулся, глядя на дорогу. Мы безобразны, думал он. Господи, а ведь мы дети Твои! За что же ты сделал нас… такими? И сам же себе ответил: не Господь, но мы сами себя такими сделали. А Господь сотворил людей по образу и подобию своему. Интересно, насколько же прекрасными были Адам и Ева?! Ему вдруг безумно захотелось посмотреть, взглянуть хоть одним глазком, каковы были из себя первые люди? Которым не приходилось прикрывать наготу никакой одеждой. Ибо они были прекрасны! И как же подл был змий, который эту красоту обозвал пошлостью, отчего первенцам творения пришлось прикрываться фиговыми листками. Мысли убежали куда-то далеко, Деркач пытался понять, а являлось ли неприятие собственного тела отказом от Творца? Может быть именно в этом заключался первый конфликт Бога и людей? А вовсе не в каком-то там яблоке, на которое всем было начхать? Ведь Бог создал людей прекрасными, а они устыдились этого. И неизбежно попытались «улучшить» совершенное. А как можно улучшить совершенное? Только испортив его! И уж кому-кому, а Создателю это было известно лучше всех. Господи, прости нас, грешных!

Деркач вдруг понял, что не понимает, где едет.

– Эй! А мы правильно-то едем?

– А разве нет? – Хацис попытался приподняться и со стоном рухнул обратно.

– Лежи! – прикрикнул на него Урлух. Подскочил и сел рядом с Иваном. – Ты помнишь, что тебе тот мужик объяснял?

– Да помню, конечно! Он сказал, что на город будет широкая дорога, а на какое-то их село – узкая. Вот было уже или нет?

– Ну, ты же ехал, я и не смотрел на дорогу!

Они начали оглядываться.

– Едем дальше?

– Не стоять же! Конечно!

Когда усомнился в выборе дороги – всё кажется неправильным! Но, поскольку ориентиров нету – то и решить сомнения никак не получается.

– Надо бы у кого-нибудь спросить, – решил Урлух.

– Может, лучше не надо?

– Почему? – Лис повернулся и направил на человека левое ухо.

– Мы, всё-таки, скрываемся. Вот поедут за нами слуги вот этого вашего – и сразу найдут. А так – никто не знает, где мы.

– И мы сами не знаем, – подал голос Хацис.

– Давайте тогда искать место для ночлега.

– А что его искать? – удивился Урлух. – Вон, заворачивай туда и всё.

«Туда» – это был распадок между двумя низкими холмиками. И между ними вполне можно было проехать на телеге. Иван и завернул.

– Поднимайте, – приказал им Хацис.

Человек и хорен подхватили его и отнесли чуть в сторонку. Обратно на телегу принц категорически отказался, сказав, что устал в ней трястись. Так что ему просто постелили на траве матрасик, где они и улёгся, осторожно сгибая и разгибая конечности. Урлух отправился на охоту, а Деркач занялся всё тем же: промыванием и обработкой раны. Рана выглядела очень хорошо! Края её розовели, сукровица была чистой, без гноя. Оставалось надеяться, что внутри тоже всё заживало.

– Но принцем тебе уже не быть! – неожиданно для себя сказал Деркач.

Хацис помолчал, только тихонько сглатывал. А потом ответил:

– Есть и другие заботы в жизни. Воспитать достойных щенков – тоже дело.

– Согласен.

– У тебя есть щенки, человек?

– К сожалению, нету.

– Почему? Ты хорошо пахнешь.

– Что? – изумился Деркач.

– Ты хорошо пахнешь, – повторил хорен, внимательно глядя ему в лицо. – Значит, ты хороший отец и ваши женщины должны быть от тебя без ума. Почему же ты до сих пор не имеешь помёта?

– Говоришь, как про собак каких-то, – смутился Деркач. – У меня нет детей потому, что… А, тебе это неинтересно.

– Если тайна – то не говори, – тут же согласился лис.

– Да не тайна. Просто… Жена у меня болела. Сильно болела. Даже ходить не могла. А потом… А потом прилетел дракон и сжёг нашу хату. Я-то снаружи был, с соседями разговаривал. А Ядивига… В общем…

Лис поднял лапу и коснулся плеча человека.

– Я соболезную. И ты поэтому хочешь убить этого дракона?

– Да, – с неожиданной для себя тоской ответил Деркач.

Хорен кивнул.

– Хорошо, я понял тебя. Жаль, что так получилось.

– Очень жаль, – согласился Иван. – Но мы с Ядвигой боялись детей заводить. Как ей кормить? Как ухаживать? А я бы не потянул и за ней, и за детьми. Никак бы не потянул.

– Мне не следует это говорить, но, может быть, сейчас ты можешь сделать вторую попытку?

Деркач резко взглянул в морду хорена. Тот смотрит пристально, очень внимательно.

– Почему ты заботишься об этом?

– А почему ты заботишься обо мне? У тебя деньги, свобода. Ты можешь меня убить, например, сейчас. Когда Урлух тебе ничем не помешает. За мою шкуру можно выручить очень хорошие деньги! Особенно если продать её Александру. Он тебя осыпет серебром за неё!

– Что ты такое говоришь?

– Хочешь сказать, что ты этого никогда не сделаешь? – лис продолжал испытывающе глядеть на Ивана.

– Ну, и зачем ты меня искушаешь?

– Ты спросил меня, почему я о тебе забочусь.

Деркач даже перестал промывать рану.

– А это тут причём?

– Повторяю: а почему ты заботишься обо мне? Хотя мог бы сделать всё перечисленное?

Иван вернулся к животу лиса. Намазал вонючей мазью тряпочку, прижал к ране. Примотал. Хацис терпеливо ждал.