Перекрёсток семи дoрог

– Я так не могу! – строго сказал ему Деркач. – Если ты меня за руки будешь хватать – я так никогда не закончу!

– Больно! – сообщил хорен.

– Знаю! А что делать? Урлух, держи его!

– Я попробую! – воин и охранник схватил принца за руки, сжал их, и… закрыл глаза. Только этого не хватало! Воин, который не может смотреть на кровь! А думаешь, мне легко?

Повизгивания хорена были услышаны. И к странной телеге с дороги спешили два мужика. Один – молодой, с короткой ещё бородкой. Второй – толстопузый, но бритый.

– Это что это вы тут делаете?

Деркач с Урлухом посмотрели на приближающихся… Синхронно перевели взгляд на Хациса… Тот облизнулся и уставился в небо. Ну, и то верно. А что он мог сейчас сделать, раненный, слабый, беззащитный?

– Лечим! – хмуро бросил подбежавшим мужикам Деркач.

Те заглянули в повозку, посмотрели на «лекарей»…

– Это что ж с ним? – спросил молодой.

– Это кто ж его? – эхом спросил старший.

– Стрелой, – так же хмуро ответил Деркач. – А кто они были – не представились. Не пожелали знакомиться.

Старый почесал в затылке.

– Может, это… Помочь чем?

– А чем вы нам поможете?

Мужики переглянулись.

– Ну, не знаю…

– А вы куда едете? – уточнил младший.

– Да вот, домой везу, в их страну хоренью, – честно ответил Деркач.

Он почему-то даже не догадался соврать.

– А, ну, это ты правильно! – оживился младший.

А старший вдруг зачем-то начал объяснять:

– Вон там проедешь, подымешься на сопочку. С неё направо будет на город дорога, ты увидишь, она такая прям широкая. А налево будет на Сторожа отвилок. Вот по нему и езжай. Там дальше мост будет через Наву, вот через мост, а дальше до гор уже совсем близко. Завтра там и будешь! К вечеру.

– Спасибо!

– Да нема за що! Ну, помогай вам Бог!

И мужики неспешно направились обратно к брошенной на дороге телеге.

– Совсем мы расслабились, – посетовал Деркач, осторожно разглаживая мокрой тканью отмытые волоски. Запёкшаяся рана не выглядела страшно, может, и заживёт. Запахи крови и шерсти были сильными, но гнилью не пахло. Иван достал один из пузырьков, оставленных лекарем, смочил им оторванный кусок ткани, приложил к ране и примотал широкой полосой. Накапал Хацису на язык из другого, дал запить.

– Как ты?

– Живой, – лис шевельнул ушами. – Может быть ты и прав. Может, у людей, правда встречается желание помочь? Даже искренне?

Деркач поймал лошадь, снова впряг её в телегу. Вырулил на дорогу и уселся на козлы. И снова мимо неспешно двигаются деревья, а солнце, разогнав надоевшие тучи, начинает жарко припекать. Только выспавшийся Хацис, явно пришедший в себя, вдруг заскучал и начал общаться.

– Вы, люди, сами себе уже перестаёте верить. Так погрязли в своей лжи, что сами забыли, где она, правда.

– Может, и так, – согласился Деркач, поразмыслив. – И что?

– Да нет, ничего! Я удивляюсь, глядя на вас. Но живёте же! Живёте, множитесь. Как у вас это получается? Непонятно. Вон, я стрелу в брюхо из-за вашей лжи схлопотал!

– А причём тут наша ложь?

– Был спор из-за очень известной и древней картины. Одна принадлежала одному, другая – второму. Понятное дело, что не может быть двух одинаковых картин! Но какая из них оригинал, а какая – подделка? Обоим хотелось, чтобы оригинал был именно у них. И вот, пригласили меня. Как эксперта. Мне делали очень, очень весомое предложение! Да что я такое говорю? Вот пообщаешься с вами, и сам начинаешь чушь нести. Мне предложили тысячу монет серебром, трёх коней, фирменную карету с хвостами и воз всевозможных редких тканей.

– А тебе-то ткани зачем? Ты же одежду не носишь?

– Я не один живу! – с достоинством ответил Хацис. – И о других думаю.

– И ты отказался?

Поскольку ответа не последовало, Деркач обернулся. Лис смотрел на него снизу вверх, а лапой-рукой указывал на низ живота.

– Он так хотел, чтобы его ложь выглядела правдой, что не погнушался убить меня и всех близких мне хорени. А ведь дело не стоило и взмаха хвоста! Для этого не нужно было даже меня вызывать. Урлух бы справился. Да кто угодно бы справился!

– Да ну? – Деркач больше поддерживал разговор, чем интересовался неинтересной ему темой.

– Конечно. Картины отличались и очень сильно!

– И чем же?

– Запах! Ну, не может старая картина так пахнуть! Если бы подделка была бы хоть чуть лучше – я бы, может, и подумал бы. Всё-таки предложение было щедрым. А так… Согласись я – и меня бы всё равно убили бы. Свои же.

– Хорошо быть лисом.

Урлух хрюкнул.

– Не знаю, не пробовал, – с достоинством ответил Хацис. – Я не лис, как и ты не обезьяна.

– Я обезьяна? – искренне изумился Деркач. – Скажешь тоже!

– Вот и я про то же.

Некоторое время Иван молчал. Сравнивать его с обезьяной? Он видел этих хвостатых и непоседливых зверьков на ярмарках. Что в нём от обезьяны? Они же маленькие! Правда, и хорены больше обычной лисы. Обезьяны покрыты шерстью. Но зато хорены, как и люди, носят одежду. Хотя… Если обезьяну увеличить, побрить, отрезать хвост… Нет, всё равно!

– А ты не обижаешься, если я тебя лисом называю?

– Ты не мой родственник.

– А это тут причём?

– Обида – это способ управления близкими. Когда ты обижаешься – ты показываешь окружающим, что их поведение тебя не устраивает. Если они тебя любят или хорошо относятся – они изменят поведение и постараются в будущем не повторять его. Если же остальным на тебя нассать – хоть изобижайся весь, а ничего не выйдет. Так что смысл мне обижаться на тебя? Ты мне никто, и максимум, что я смогу добиться обидой – это ты перестанешь меня лечить. А было бы обидно умереть, когда появился реальный шанс выжить.

Ишь, разговорился, подумал Деркач. Видать, и впрямь выздоравливает. Хорошо бы. Он не испытывал к хоренам никаких чувств, это правда. Но не хотелось бы, чтобы Хацис умер. Просто так. Нипочему. Солнце, однако, садится! Надо бы на ночлег устраиваться. А где?

– Надо бы на ночлег готовиться. Как бы вас так в дом занести, чтоб никто не увидел?

– А зачем в дом? – удивился Урлух.

– А тебе обязательно в доме ночевать? – поинтересовался Хацис.

Деркач подумал.

– А разве тебе не лучше будет в доме?