Перекрёсток

Где-то далеко просвистел короткий гудок электрички. За окном послышалось мяуканье. Семён обернулся. На подоконнике за стеклом сидели две серых кошки. Немигающими круглыми глазами они уставились на ведунью. Через мгновение к ним присоединился рыжий кошара с подбитым глазом. Он бесцеремонно плюхнулся рядом с подругами и вперился взором в тётю Надю.

«Вдруг она умерла? – Семёну стало не по себе от этой гипотезы. – Жуть! Что я тут делаю?.. Может, скорую пора вызывать? …Бабуля явно переела!»

Он привстал. Дотянулся до неподвижной руки Семиглазки. Коснулся запястья, чтобы прощупать пульс.

– Ух ты-ы-ы! Вот это квест у нас впереди! – очнулась Надежда и рывком села, ровно выпрямив спину. Осмотрелась, вспоминая, где находится.

Гость отшатнулся и грузно шлёпнулся на табурет. Нагрузка для конструкции оказалась критической, латаная-перелатанная ножка подломилась, и Семён рухнул на пол. От грохота кошки разбежались. Поднимаясь на ноги и растирая ушибленный бок, он вернул себе чувство реальности. «Померещится же такое!»

– Любишь шарады? – как ни в чём не бывало спросила она, уписывая очередную сосиску, – судьба тебе приготовила одну. Я видела, как ты идёшь по улице с блокнотом.

– Так, всё! Тётя Надя, вызываем неотложку! Вы, главное, не волнуйтесь, это нервы, наверное. Стресс… Обжорство.

Бабуля одарила его тяжёлым взглядом, проглотила оставшийся кусок сосиски, и схватила парня за руку:

– Ш-ш-мотри, – прошамкала она набитым ртом, – ж-ж-жапоминай всё.

Серая мгла пропитала пространство. Стрелка кухонных часов медленно тикала в сознании. Семён заморгал, чтобы смахнуть муть. В руках у него образовалась тетрадка, в четыре столбика исписанная цифрами. Он огляделся. На городок спустились сумерки, в окнах домов кое-где стали зажигать свет. Новый кадр: другой дом, вечереет. Моргнул ещё: снова многоэтажка с окнами, загорающимися жёлтым.

Бац! Ёмкий подзатыльник заставил согнуться пополам. Снова перед глазами жилые корпуса с электричеством в окнах, только предстают под другим углом. Дом встал на бок. Руки рисуют значки цифр, заполняя колонку.

Вспышка. Рассвет. Светло-розовое небо, нежно-зелёная весенняя листва. Монументальное крыльцо, выложенное каменными плитами. Колонны с отвалившейся штукатуркой. Табличка «Деловой центр». Громко, со скрипом закрывается массивная входная дверь. За ней поспешно скрывается женская фигура в голубом плаще. В отражении стеклянной створки Семён видит себя в лёгкой рубашке.

Удар под колено. Ноги подкосились. Последним, что ему пригрёзилось, прежде чем дымчатая мгла затянула картинку, было велосипедное колесо, выкатившееся из ниоткуда и остановившееся у его носа.

***

Под чьё-то истошное мяуканье Семён возвращался из забытья. Лёжа на полу крохотной кухни, он с удивлением обнаружил, что приземлился лицом на круглый вязаный коврик. «Отошёл ко сну с комфортом», – возникла мысль в ушибленной голове. Рядом валялись обломки хрустнувшей пополам ножки табурета. Парень медленно сел, держась за ухо. Голова кружилась. На щеке отпечатался рельеф половика.

– Вареник отлежал, ухо то есть? – насмешливо поинтересовалась тётя Надя, сопроводив это громким чавканьем. – Есть хочешь?

Восхитительно пахло жареной колбасой. Хозяйка разбивала яйца над разогретой сковородкой. Желтки приземлялись на дно, заставляя масло шипеть и разбрасывать брызги. Меткое попадание горячей капли на руку привело Семёна в чувство.

– У-ф-ф-ф, горячо! Глазунья? Буду, – выпалил он. Есть хотелось так, будто прошлый обед был позавчера.

На цветочном ящике, за окном, сидели два серых кота и один рыжий. Они удобно устроились между пожухлых веток прошлогодних растений и не моргая следили за человеком, заглянувшим в будущее.

4

Квартира встретила хозяина душным безмолвием. Вещи на своих местах, знакомые маршруты, упорядоченный, родной бардак. Кружка с недопитым молоком на подлокотнике кресла. Тахта, с откинутым одеялом, которая помнит его ещё подростком. Предметы словно говорили – входи, забудься. Тут всё по-старому.

А он не хотел, как раньше. Он чувствовал себя супергероем, только что спасшим планету, но вынужденным надеть костюм клерка, чтобы соблюсти конспирацию. Пещерка перестала быть укрытием. Пора было что-то менять.

Лакированный буфет не открывался уже больше года. К нему вплотную был придвинут велотренажёр, обращённый рулём к стенке – надёжная охрана недр шкафа. Внутри – пыльный хрусталь, бессмысленные сувениры, фотоальбомы, видеокассеты – тяжёлые якоря прошлого.

Сегодня горизонтальная створка шкафчика-витрины распахнулась. Симеон Пинега решил, что пора взрослеть. Для верности взял коньяк с зеркальной полки. Пузырёк кто-то вручил ему вместо «спасибо». Неловко держа «Старейшину» за горло, направился на кухню мыть кружку с надписью «Любимому сыну». Некоторые вещи не должны меняться. Подростковая кроватка приняла в объятия блудного постояльца, которого уложили алкоголь и пережитое потрясение.

Всю следующую неделю он был озабочен поисками приснопамятного Института зернобобовых культур. Учебного заведения с таким названием не было в справочниках, не было в интернете, не было нигде. Семён изучил понятие «зернобобовые». Выяснил, что у них есть официальный Всемирный день. Посмотрел записи со специального мероприятия Генеральной Ассамблеи ООН, посвящённого бобам. Принял участие в онлайн-викторине для студентов-аграриев. Для вдохновения купил в магазине фасоли и чечевицы. Придя домой, высыпал цветные зёрна в таз, который торжественно водрузил на журнальный столик. Плюхнувшись в кресло, он с удовольствием сунул руки в импровизированную песочницу. Прохладные и гладкие голышки успокаивающе текли сквозь пальцы. Он перебирал их, рассматривал рисунок пёстрых фасолин, слушал их тихое шуршание и даже пытался разговаривать с ними. Но бобы молчали и не собирались вдохновлять на инсайты своего собеседника.

Конец ознакомительного фрагмента.