Перекресток

А плащ княжеский; алое, золотом шитое корзно волочилось по грешной земле, в пыли - пойдет дождь, и пыль станет грязью, а плащ станет неотличим от дерюжной накидки послушника Махиши...

Где князь, где холоп?.. Не запутаться бы, не ошибиться...

Именно эта мысль - глупая, пустая, ядовитая - занозой сидела в мозгу ученика несговорчивого волхва Хаома; сидела и упорно не хотела вылезать. Махиша глядел на князя и вспоминал изнурительные часы медитаций под Грозовым деревом, когда он из последних сил прорывался внутренним взором к тайному Алтарю Инара-Грозовика, вне дорог человеческих, вне реальности и понимания - где сливаются воедино все алтари в храмах и капищах, где вера людская становится бытием... как весенние ручьи, ручейки и просто талые струйки сливаются в страшную, упругую стихию взбунтовавшегося половодья...

Ах, вера, вера, вера людская!.. Кто тебя хоть раз вкусил... жрецы, маги, шаманы, ясновидцы, пророки - Предстоятели!..

Трижды видел он - словно в бреду - тот Алтарь, и косматое, гневно-смеющееся лицо над ним; и оба первых раза это было знакомое лицо волхва Хаома, а в третий... Махишу вновь сотряс озноб лихорадочного возбуждения - он вспомнил!

Вспомнил невероятное чувство всесилия, вспыхнувшее в нем в тот сладостный миг.

Он видел свое лицо.

Махиша, скрестив ноги, сидел под Грозовым Древом, и лопались нити между его сущностью и существованием; и закрытые глаза послушника видели Всеобщий Алтарь, над которым хохотало лицо нового Махиши в обрамлении беснующихся молний... Тогда он впервые понял - глядя одновременно снизу вверх и сверху вниз - понял две истины.

Нет, не две - три.

Он понял, что богов - нет. Нет Стоящих над миром - но есть Предстоящие.

Молчащие в тени. Те, кого ждут князья.

И эта истина, в ее бесстыдной наготе, заставила его покачнуться.

И еще он понял, что время волхва Хаома прошло. Насовсем. Новое нынче время. Предстоящее. Его время, Махиши - сегодняшнего Предстоятеля Инара-Громовержца.

И эта истина вновь позволила ощутить опору и устойчивость.

А потом он понял, что наставник сам назначил день откровения, сам выбрал время дара и час ухода - и последняя истина обожгла предчувствием грядущего.

– ...Ты что, парень, умом тронулся?! Или оглох не вовремя?.. Доколе мне ждать, идол?!.

Махиша не ответил. Он неотрывно смотрел на Грозовое дерево и высохшего человека рядом с ним; он даже не расслышал окрика раздраженного князя. Он слышал совсем другое.

То, о чем молчал сейчас волхв Хаом - на пороге между прошлой силой и будущим бессилием.

И Махиша, повинуясь невысказанному приказу учителя, шагнул вперед и встал на пороге между прошлым бессилием и подступающей силой.

И снова увидел Всеобщий Алтарь. И улыбнулся, вскидывая мощные, бугристые руки знакомым жестом. Жестом, которого раньше не позволял себе в самых затаенных мечтах.

Князь с удивлением покосился на юродствующего бездельника, хотел было что-то сказать, осекся - и задохнулся от жара опалившей его лицо вспышки.

...Они стояли рядом. И вспыхнули они одновременно - когда два огненных бича вырвались из беременных грозою туч и опоясали уходящих в Ничто.

Старое Грозовое дерево и старого волхва Хаома.

Ликский властитель вскочил, потрясенно протирая глаза и пытаясь сквозь выступившие слезы разглядеть чадящие, багровые факелы - один большой, другой - поменьше; и крупные капли обрушились на его плечи, укрытые алым шелком; и гром, хрипло-шершавый гром, и слипшиеся волосы на лбу, и недвижный, страшный послушник рядом...

Началась гроза. И Громовой Инар гнал свою бронзовую колесницу, с грохотом подскакивающую на выбоинах неба.

Началась гроза. И закончилось время волхва Хаома. Ученик помог учителю уйти, уйти гордо и честно, и в час ухода они стали вровень.

Хорошо уходил волхв... ай, хорошо... Махиша отвернулся и вытер мокрое лицо. Зря, конечно, все равно дождь...

И повернулся к человеку в алом плаще.

– Возвращайся в Лик. Велишь закладывать храм. Народу скажешь - Инар согласен. Обо мне - молчи. Сам об явлюсь, когда надо будет... Станут спрашивать - запомни: Хаом ушел в грозу. Навсегда. Понял?

– Понял, Пастырь...

Князь на мгновение припал на колено и коснулся холодными губами руки сверстника - неожиданно состарившегося на века, тысячелетия - за короткий миг, когда ручейки веры слились в единое целое и хлынули через него; и во рту еще оставался сладковато-терпкий привкус...

Вкус чужой веры.

ИНТЕРМЕДИЯ

Человек идет по Дому.

Он наискосок пересекает зал с сумрачными гобеленами и диагоналями шпаг над догорающим камином. Рассеянный свет сочится в пыли, играя тенями и лепными розами по углам стен; зыбкий шорох касается спины человека, и тот вздрагивает и оборачивается.

Человек стоит в Доме. В зале, где только что были гобелены. И лепные розы. Сейчас стены сложены из гигантских каменных глыб, на них налипла копоть и грязь, и в центре, у оставшегося камина, свалена груда ржавых алебард. И тишина, словно Дом удивленно смотрит на человека - дескать, что же ты, меняйся!..

– Сарт...
– бормочет человек.
– Я - Сарт...

– С-с-харр!..
– громко и насмешливо отзывается Дом, и человек отшатывается, вскидывая руки.

Потом он долго стоит и смотрит перед собой.

"Меня зовут Сарт. Меня зовут Сарт. Меня зовут... Меня так уже никто не зовет. Давно. Очень давно. И поэтому я зову себя сам. Чтобы не забыть. Я брожу по этому Дому, живущему своей смутной жизнью, и зову себя: "Сарт!.. а-а-а..." - и тишина разбивается на сотни осколков, сотни имен с острыми зазубренными краями, и все они режут меня, мою душу, мой мозг, потому что они хотят, чтобы я выбрал, а я - не хочу..."

Невидимые сквозняки колышут занавеси вдоль стен коридора, и прозрачные языки тюля хлопают, извиваются, перекручиваются жгутами...

За поворотом мелькает на миг и скрывается маленькая фигурка. Развевается полотняная рубаха, и лей гулко хлопает по бедру.

Человек кричит и бежит по коридору.

Человек бежит по Дому.

Дом виляет коридором, как собака - хвостом, и человек сначала бежит, потом - идет, потом садится и измученно приваливается к мозаичной плитке стены. Дом что-то шепчет на ухо сидящему человеку. Человек отрицательно мотает головой.

"Я не выберу. Никогда. Я лучше сдохну, хотя вряд ли это лучше... Слушай, Дом, лучше сдохни ты, а?..

Я иду по Дому-на-Перекрестке, я ищу своего ученика, я цепляюсь за свое ускользающее имя; а Дом молча пытается растворить меня в себе. Я иду, словно продираясь сквозь паутину, а вокруг снуют тени, призраки, они липнут на плечи, мне больно отдирать их, и я скоро стану кем-то... а я не хочу..."

– Не хочу!
– кричит человек, и нижняя губа его трескается, пропуская редкие капли крови.