Перелом

К сожалению, мотопехота этой танковой дивизии уже полностью была на бронетранспортерах. Мы уже как-то привыкли, что немецкая мотопехота перемещалась в основном на грузовиках, а на поле боя взвод, максимум рота действовали на ганомагах. А тут этой пехоты становилось на нашем берегу все больше и больше, и они как-то излишне быстро стали вытеснять наших бойцов с предполья, к возвышенностям, по которым и проходила основная линия обороны. По речной долине в дыму шли короткие схватки между мелкими группами пехотинцев. Немцы старались рывком продвинуться на бронетранспортерах как можно глубже на нашу территорию, мы подбивали их технику из гранатометов, минометных или танковых пушек. Выжившие после попадания выскакивали под автоматные или пулеметные очереди, выжившие еще и после этого залегали за холмиками, бугорками, а то и в траве, и начинали палить во все стороны. Конечно, если какой-то бронетранспортер въезжал в подготовленный парой отделений огневой мешок, то скоро от него оставался горящий кузов и горстка рассыпанных поблизости трупов. Но ганомаги не всегда въезжали так удачно — в попытках прорваться через недостаточно плотный, но все-таки действенный пушечно-гранатометный огонь, немецкие мехводы кидали свои боевые машины резкими зигзагами, порой проскальзывая перед самым носом реактивного снаряда РПГ или резким поворотом уходя от неминуемого поражения танковым снарядом, который лишь прочеркивал трассером дымный воздух с правого или левого борта.

Так, выкидывая гусеницами при резких спуртах травянистые комья земли, немецкие бронетрапспортеры наконец отодвинули нашу пехоту от переправ. Группы немецкой пехоты еще попадали под кинжальный огонь, когда выныривали сквозь дым на нашу очередную позицию, но постепенно они просачивались между ними, и нашим бойцам приходилось все время пятиться, чтобы их не взяли в клещи. Стрельба шла непрерывно, в разных направлениях, взрывы гранат, крики, топот ног смешались в сплошной какофонии слепого боя, когда уже на трех десятках метров видны только смутные силуэты, и время на реакцию — опознать, прицелиться и выстрелить, или не стрелять — измеряется долями секунд — действовать приходилось на подкорке. Наконец прозвучали тройные свистки, и наши стали энергично оттягиваться за линию ловушек. Пара немецких отделений, преследовавшая наших по пятам, влетела в такие ловушки — в низинках, где так удобно продвигаться вперед под защитой неровностей, в траве на невысоких кольях были натянуты нити колючей проволоки, которые придержали рывок фрицев — и чтобы они замедлили движение, и чтобы не попадали кучей. И тогда-то и были нажаты подрывные машинки, и четыре МОНки выкосили сначала одну, а потом и вторую ложбинку. Мощные слитные взрывы на близких дистанциях тормознули немецкую пехоту, она залегла и стала ждать свои танки, а наши бойцы, получив передышку, оттягивались за линию окопов.

Теперь лишь редкий гаубичный огонь да слепая танковая стрельба сквозь дымовую завесу по засеченным ранее направлениям хоть как-то мешали немецким танкам переходить на наш берег. Но, видимо, недостаточно — уже через час после начала пехотной атаки немцы сосредоточили танковый кулак в три десятка машин, развернулись цепью и пошли вперед.

И тут-то комдив в очередной раз поблагодарил себя, что не пожадничал грузоподъемность автотранспорта на обвес для дивизионных Аистов и взял с собой все, что к ним полагалось, не забив этот объем чем-нибудь более логичным для танковой дивизии — теми же снарядами или топливом в бочках. Топлива и снарядов и так хватило бы на три дня интенсивных боев, а вот дополнительные опции к своей авиатехнике вдруг выстрелили самым удачным образом. Так-то предполагалось, что наши наземные части всегда будут иметь поддержку штурмовой авиацией. Но третья танковая временно оказалась отрезанной от основных сил, да и чтобы подтянуть штурмовики поближе, требовалось время. Они уже пару дней оказывали все большее давление ото Льгова, но немцы обложили свои батареи бронированными ЗСУ-20-4, да и обычные буксируемые двадцатки были густо натыканы — одна танковая дивизия имела их шестьдесят штук — эту-то колючую конструкцию пока и раздергивали наши штурмовики, теряя за вылет по одному-два самолета. Так что помощь авиации нашим танкистам была пока косвенной — так, предыдущим вечером она накрыла колонну грузовиков, перевозивших боеприпасы для гаубиц — потому-то сегодня огонь немецкой артиллерии и не был таким интенсивным, несмотря на достаточность стволов. Зато постоянные штурмовки заставили немцев оттянуть все зенитные стволы к своим штабам и батареям, оставив без прикрытия наступающие части. В общем, это было логично — ну не видно было под Курском нашей штурмовой авиации.

Но она была. Как раз в лице этих недо-штурмовиков. Конечно, единственный двигатель уменьшал их живучесть, а более слабое бронирование позволяло выдерживать лишь стрелковый огонь, да и то — только с переднего и заднего ракурса, а уж попадание хотя бы двумя двадцатками гарантированно выводило самолет из строя. Но сейчас, в отсутствии двадцатимиллиметровок, да еще в горячке боя, немцы не сразу заметили ровный строй Аистов, заходивших на цепь немецких танков. Задымление давало достаточное прикрытие по горизонтали, но сверху немецкие танки были как на ладони, и наши Аисты один за другим стали заходить в атаку.

Они обогнули поле боя с севера, и теперь по одному ложились на курс атаки, нацеленный на очередной танк. Пилоты были не слишком опытными, да еще усилившийся ветер все время норовил сбить прицел, так что летчикам приходилось прилагать много сил, чтобы удержать легкий самолетик в дерганных воздушных потоках. Но тем не менее новоявленные штурмовики с интервалами в пятьсот метров делали плавный доворот на восток, "садились" прицелом на двигательный отсек и, с трудом удерживаясь на нем, подбирались на двести-двести пятьдесят метров, после чего, уловив момент, когда пляшущий прицел снова захватывал танк, давали залп двумя РС-60. Оставляя дымные шлейфы, снаряды устремлялись к цели. Попадания перемежались промахами, и тогда на тот же танк заходил следующий в цепочке самолет, а отстрелявшийся делал поворот на север и совершал круг, чтобы через пару минут снова зайти на следующий еще не подбитый танк. Самолеты начинали атаку строем в виде пологой дуги длиной более трех километров, медленно втягиваясь в пространство над полем боя. Но уже после первого прохода всех самолетов эта дуга превратилась в круг, который все сжимался и сжимался, так что уже к третьему заходу его диаметр стал менее километра. И эта циркулярная пила деловито вырывала из жизни танк за танком — уже через двадцать минут на поле горело или просто стояло более сорока танков. А самолеты, расстреляв каждый по восемь ракет, точно также стали "ходить" по пехоте, поливая ее из пулеметов и осыпая снарядами АГС. Немецкая атака захлебнулась, не дойдя даже до наших окопов.

И немцы пока не знали, как им выбраться обратно — возвращаться по открытому полю, под слабым прикрытием редеющей дымовой завесы, было самоубийством. Похоже, они только дожидались, когда их возьмут в плен — "выглянувшие" на поле боя БМП за три минуты собрали более пятидесяти немецких пехотинцев. Вскоре на нем сновало уже более десятка групп из трех БМП, окружая, добивая и собирая оставшуюся без прикрытия танков пехоту. Но дым постепенно редел, и по нашим БМП начинали бить с противоположного берега немецкие самоходки.

Потеряв одну БМП подбитой и одну — поврежденной, комдив дал приказ танкам выдвинуться к берегу реки и постараться подавить немецкий огонь. Шесть танков под прикрытием огня наших самоходок пошли вперед, к переправам. Немецкие самоходки переключились на новые цели, и вскоре вокруг танков плясали всполохи земли. Мехводы шли по ломанным траекториям, но то один, то другой снаряд бил в танковую броню, высекая снопы искр. Вот один танк, словив снаряд в гусеницу, замер и окутался в дымовую завесу, под прикрытием которой к нему сразу же рванул эвакуатор, вот другой, получив рикошет в башню, пошел задним ходом обратно к исходным позициям — от сильного удара поломался поворотный механизм башни. Пришлось выставлять дымовую завесу по всему полю, хотя комдив и старался сохранить немногочисленные оставшиеся дымовые мины — его надежда на сильную броню своих танков не вполне оправдалась — хотя корпуса пока и выдерживали огонь немецких ПТО, у техники нашлись другие места, уязвимые даже на таких дистанциях.

Так что к моменту подхода к переправам оказалось, что те уже взорваны. Наводить свои переправы под гаубичным огнем комдив не стал — слишком высок риск. Вместо этого он снарядил три мотопехотные взводные группы, которые, переправившись через реку на БМП, попытались зайти в тыл немцам, чтобы выкурить их самоходки и арткорректировщиков с позиций на возвышенностях западного берега. Но и тут последовала неудача. Немецкие мотопехотные роты имели на вооружении по три ганомага с пушкой 37 миллиметра, и эти подвижные огневые точки, да еще в обороне, оказались опасным оружием против нашей легкобронированной техники. А попытки пройти по балкам или руслам ручейков срывались выставленными засадами с Фауст-РПГ. Потеряв три БМП, группы откатились назад, так что комдив вернул в расположение и три мотопехотные роты, которые должны были поддержать прорыв в случае его успеха. На остальных участках положение тоже было патовым. Немцы сунулись было с севера, но танки взводных групп подбили с дальних дистанций три немецких танка, и фрицы временно прекратили свои попытки.

Возник новый феномен — насыщенный техникой и артиллерией позиционный фронт, который пока не могла прорвать ни одна из сторон. Наше преимущество в подвижности нивелировалось многочисленностью немцев, а многочисленность немцев — той же подвижностью и плотностью орудийного огня, так что даже задымление поля боя не помогало, наоборот, в нем увереннее действовали наши БМП, которые под прикрытием дымовухи могли выходить во фланг немецким танкам. Ну а по артиллерии — немецкая была прикрыта от воздушных налетов мощной ствольной ПВО, но недостаток снарядов не позволял ей раскатать наши позиции — боеприпасов хватало только на отражение атак, при которых огонь гораздо эффективнее, чем при стрельбе по укреплениям — если в первом случае площадь поражения измеряется десятками квадратных метров, накрытых стеной осколков, то во втором — несколькими квадратными метрами разрушенных окопов, в которые еще надо попасть. Но отражать атаки они все-таки могли. Тоже тупик. Мешок получил плотные стенки, которые могли выгибаться в ту или иную сторону, но никто не мог их прорвать. И решение надо были искать вовне.

К этому моменту наш восточный фронт, проходивший с юга на север по линии Курск-Орел-Козельск длиной двести пятьдесят километров, стабилизировался. Два дня — с двадцать шестого по двадцать восьмое — к западу от Орла шли маневренные бои. Немцы пытались отдавить нас обратно в брянские леса, мы упорно этому сопротивлялись. Танковые перестрелки, атаки пехоты с заходом во фланги, просачивание — обе стороны пытались нащупать чудодейственное средство, которое помогло бы переломить врага. Ни у кого это не получалось, но в выигрыше от такой ситуации были мы. До сих пор именно немцы владели инициативой, навязывая бои после того, как сосредоточат войска — все наши прорывы основывались на случайности, а их дальнейший успех — на способности быстро наращивать усилия с помощью многочисленного гусеничного транспорта, постоянно подпитывая напор с помощью железных дорог — мы пользовались преимуществом коммуникаций по внутренним хордам нашей территории. Сейчас же и немцы, и мы кидали в топку сражений все новые и новые части, по мере того, как подтягивали их к линии фронта.

Но и тут ситуация была в нашу пользу. Если нам подтягивать их было близко, то немцам, с потерей транспортных путей по линии Курск-Орел, приходилось тащить составы в обход, через Новый Оскол и Касторное, дальше распределяя их либо на фронт под Ельцом, против РККА, либо пробрасывая на запад, против нас — через Ливны до Долгого, а то и до Орла — и затем на север. Но вот от Орла железнодорожное сообщение было прервано нашими бомбардировками, поэтому от Долгого и Орла войска шли на север уже своим ходом — через пробитый коридор шириной сто пятьдесят километров между еще немецким Орлом и все еще советским Ельцом, который РККА обороняла уже почти два месяца, зарывшись в землю многокилометровыми траншеями и постоянно то оказываясь в окружении, то снова прорывая его. Да и воспользоваться железными дорогами севернее Орла было проблематично — наши высотники неплохо погуляли над территорией, захваченной немцами в июле-августе — мосты, путепроводы, водокачки и станции были разрушены во многих местах, так что когда фрицы все-таки смогли защитить пути зенитными ракетами, защищать именно железную дорогу уже не было смысла, только обычные дороги, по которым немцы и везли все свои грузы и войска. Поэтому после Долгого пути расходились — большая часть шла на север, чтобы наступать на позиции РККА а меньшая — доезжала до Орла и вступала в бои уже с нами.