Перелом

Ну, тут уж было бы грешно не просунуть в прореху и танковые подразделения. Впереди все-равно шла мотопехота, которая стала отжимать подразделения немцев, заодно создавая безопасную от ПТО зону. Маневренные и почти везде проходимые БМП под прикрытием штурмовой авиации и танков просачивались по балкам и оврагам вглубь немецкой обороны. Создавая угрозу охвата с фланга, а то и обхода с тыла, эти подразделения из трех-пяти БМП заставляли сниматься с места очередную позицию — стрельба вниз для противотанковых средств была сложновата — им пришлось бы вылезать из своих укрытий, но так они подставлялись бы под огонь с дальних дистанций танков и самоходок, что неспешно шли вперед, страхуя просачивающиеся по флангам ДРГ. Причем несколько немецких взводов промедлили с уходом со своих опорных пунктов и были перехвачены нашими ДРГ, которые раскатали отходящих немцев кинжальным огнем из засад.

Но отходили не все. Два ротных опорника, оборудованных кое-как, но с уверенным в своих силах командиром, пришлось все-таки обходить — мы оставили лишь три взводные группы при поддержке одного танка каждая, чтобы только они не ударили в тыл нашим наступающим частям. А эти части тем временем медленно продвигались вперед. Ведь БМП приходилось преодолевать неудобья, чтобы не подставиться под выстрелы средств ПТО, соответственно, и танки, шествовавшие по дорогам или более-менее ровным участкам, не могли спуртовать, иначе их бы подбили из еще невыдавленных ДРГшниками опорников. Но, хотя и медленно, но дело двигалось — за четыре часа мы прошли тремя клиньями более двадцати километров — ДРГшники находили возможность поднажать на удалении от очередного опорника, и лишь при приближении к нему скорость продвижения снижалась, так как надо было спешивать пехоту, чтобы она защитила БМП от гранатометчиков, ну и если попадут в БМП — чтобы не погибло много народа. А на дистанциях менее пятидесяти метров до немецких окопов БМП и вообще притормаживали, поддерживая огнем пехоту, пока она карабкалась вверх по склону балки к немецким позициям. Немцы пытались кидать вниз гранаты, но на этот случай пара БМП оставалась чуть поодаль, метрах в двухста, откуда уже были видны брустверы немецких окопов, и садили по ним из пулеметов, только чтобы фрицы не могли высунуться и кинуть гранаты прицельно. В свою очередь, эти БМП поддержки были недоступны для огня немецких противотанковых средств — гранатометчики не могли высунуться из-за огня этих БМП, а орудия не были рассчитаны на стрельбу по дну балок и оврагов — их сектора захватывали только открытые пространства, по которым могут пройти танки. Опасность представляли только гаубицы и минометы, так что за ними шла настоящая охота — воздух был напичкан нашими истребителями и штурмовиками, которые ловили малейший дымок в окружающем пространстве и, завидев его, тут же кидались на цель, пусть даже и пустую. Правда, корректировщики артогня также были зажаты в окопах сильным пулеметным огнем, поэтому они не видели, где именно находятся наши пехотинцы, и немцам приходилось вести огонь вслепую, причем не очень близко к своим позициям — либо дальше, либо ближе по оврагу, иначе из-за малых дистанций от склонов оврагов до краев немецких окопов снаряды могли залетать и к своим. Так что, начиная атаку снизу вверх почти напротив опорника, наши бойцы были как бы защищены близостью к этим окопам, а БМП поддержки, наоборот, находились далековато от обстреливаемого места — наступающие попадали либо в "глаз циклона", либо находились вне его.

Так что — полчаса на обнаружение, пятнадцать минут — на сближение, пятнадцать минут — на взятие опорника — каждый час мы продвигались вперед на пять-десять километров — некоторые опорники немцы пытались обустроить совершенно в спешке, а так многие удобные для обороны места не были оборудованы, а то и заняты — в предыдущие дни немцы стремились вперед, поэтому не обустраивали глубокоэшелонированную оборону.

А вслед за клиньями, все глубже проникавшими в немецкую оборону, шли легкопехотные батальоны, которые занимали фланги. Несмотря на постоянные удары штурмовиков, немцы под прикрытием дымовых завес смогли организовать несколько контратак. Но сильная привязка немецкой бронетехники к дорогам сыграла свою роль — мы выставили на этих направлениях усиленные завесы из разнообразных ПТО — от танков и самоходок до расчетов СПГ, в которых немецкие атаки вязли, как мухи в меде. Уже к полудню немцы больше занимались вытаскиванием своих оставшихся подразделений на восток — отсутствие авиационного прикрытия не оставляло им никаких шансов устоять перед превосходящими силами. Еще бы — они ведь поперли на почти семьсот противотанковых стволов, если считать и БМП. Мы вдруг прочувствовали, что об обороне нам больше беспокоиться не надо — перемелем все, что подгонят.

Но мы рано успокоились. Развивая наступление на восток, мы слишком увлеклись накачиванием головы каждого из клиньев. Фланги тоже старались укреплять, но менее активно — мы предполагали, что разбитые прорывом немецкие части еще минимум два часа будут собирать свои разрозненные подразделения и группироваться в какие-то более-менее крупные силы. Немцы сгруппировались быстрее. К этому моменту вся местность уже была затянута дымкой от костров и дымовых шашек, к тому же пошел дождь, так что эффективность воздушной разведки резко упала, да и удары с воздуха стало наносить сложнее. Поэтому вынырнувшая сбоку группа из десяти танков и двух рот немецкой пехоты стала для нас неожиданностью.

Немцы вломились в порядки нашего легкопехотного батальона, который еще только подходил к назначенным ему рубежам обороны. Батальон был необстрелянным и недоукомплектованным, безо всякой бронетехники, и единственным его плюсом было то, что он оказался поблизости — потому его и бросили на это направление, чтобы хоть как-то прикрыть кусок нашего фланга. И если бы он успел хоть как-то окопаться, он, может, и выдержал бы удар. А так, практически в походных порядках, он был буквально разметан немецкой атакой. Правда, передовой дозор, первым завязавший бой с немцами, дал три минуты на то, чтобы развернуть два СПГ и начать отводить в сторону обоз из семи грузовиков, двух вездеходов и двадцати повозок. Нам даже удалось подбить один из немецких танков, когда они начали выходить из балки, по которой шли на север.

Но на этом успехи первого этапа боя закончились — немецкие автоматчики с МП-43 и двухпулеметные отделения их пехоты поставили слишком плотный заградительный огонь, чтобы даже пытаться высунуться с гранатометом. И под этим прикрытием танки постепенно продвигались вперед, выкуривая своими снарядами небольшие очаги сопротивления нашей пехоты. Немцы наступали тремя группами, и по центру и правому флангу быстро рассекли нашу цепь, которая еще пыталась как-то преградить им путь вперед. А вот на левом фланге немецкие танки вляпались в заболоченный участок — шедшие все чаще дожди оставляли им все меньше возможностей для маневра. Но с танками против автоматов маневр был особо не нужен — постреляв не более десяти минут, наша пехота, подхватив раненных и что попалось под руку из тяжелого оружия, рассыпалась по окрестным балкам и оврагам на мелкие группы — лишь оставленные в качестве прикрытия группы из трех-пяти бойцов немного придавили массированным огнем ручных гранат продвижение немецкой пехоты, и под прикрытием дымовухи также оторвались от наступавших немцев. Появилось несколько минут, чтобы перевести дух.

Казалось, с нарушенным управлением, батальон должен был прекратить всякое сопротивление. Но бойцы, отдышавшись, начали как-то соображать. Первым делом мелкие группы, на которые рассеялся батальон, стали отправлять по округе разведчиков, через которых были установлены связи с соседними группами, находившимися порой в паре десятков метров в соседней ложбинке. Разведав, что путь на север еще не перекрыт, наши из подручных средств организовали несколько десятков носилок и отправили в тыл раненных. Оставшиеся же пересчитали оружие. В трех соседних балках, расположенных ближе всего к немцам, было по два РПГ с семью выстрелами на оба ствола и один СПГ с пятью выстрелами — все, что успели прихватить сначала из обоза и потом с позиций при отступлении. Немцы, подтянув силы, снова пошли в атаку, и были неприятно удивлены, когда увидели, что им навстречу двигалась наша пехотная цепь из десятка групп по пять-семь человек — у наших бойцов сработала программа "видишь — стреляй, не видишь — ищи" — вот они и пошли искать девшихся куда-то фрицев.

Первые минуты столкновения принесли плоды — вырвавшиеся вперед немецкие танки схлопотали два попадания из гранатометов — Пантеры шли по дну балки, и один из выстрелов, произведенных с ее западного склона, попал прямо в крышу тут же взорвавшегося от детонации танка. Второй танк отделался легким испугом — реактивная граната попала в противокумулятивный экран на башне и лишь чиркнула струей вдоль брони. Но Пантера все-равно предпочла дать задний ход, тем более что до взорвавшегося собрата было менее тридцати метров. Пехота же вступила в перестрелку по склонам балки и на верху, заросшем кустарником. Поначалу, после взрыва танка, мы еще как-то отжимали немцев на юг. Но вскоре немецкие пулеметы стали выкашивать кусты как безумный газонокосильщик, так что невозможно было поднять головы, да и шедшие следом танки, хотя подбитая Пантера и преградила им путь, начали обстреливать склоны балки, отчего их выступы и неровности перестали быть более-менее надежным укрытием. Так что, изредка пощелкивая своими самозарядками в сторону немцев, наша пехота стала откатываться на север, остановив их продвижение только через семьдесят метров, когда балка начала загибаться на восток и немецкие танки прекратили огонь. Но скоро они пройдут на юг, выберутся из балки и тогда их уже ничто не удержит — оба гранатомета были потеряны в ходе этого скоротечного боя, а гранатометчиков сейчас перевязывали и заклеивали, чтобы отправить в тыл. Хотя, судя по звукам, тыла скорее всего уже не было — танковая стрельба велась уже и на востоке, и на западе. Там немцы рискнули двинуть танки по открытой местности и не прогадали — противотанковых средств у нас там не было, авиация тоже была непонятно где, так что они вполне комфортно продвигались поверху между балками, отдавливая нашу пехоту все дальше на север.

С авиацией же вышла досадная задержка. Из-за быстрого роста армии в последние три месяца мы не успевали насыщать ее радиосредствами, поэтому в батальоне было всего пять раций старого образца — три взводных, с дальностью связи два километра, были в ротах, а две ротных, с дальностью пять километров — были батальонным средством связи — одна — для связи с ротами, которые работали в общей батальонной радиосети, и одна — для связи с полком. Конечно, очень уязвимая система — чтобы поддерживать связь со всеми тремя ротами, внутрибатальонному узлу приходилось быть обязательно между всеми ротами, уменьшая возможность выхода из-под огня. Да и роты далеко не отпустишь. В принципе, с легкопехотными батальонами и предполагалось, что они будут занимать участки обороны в два-три километра, так что для обороны это было не так уж критично. Но когда надо перемещаться, могут возникать потери связи как минимум с полковой радиосетью, как сейчас и случилось. К тому же при немецком наступлении были потеряны сразу обе ротные радиостанции, которые в целях безопасности хоть и находились в разных машинах, но неподалеку — одну машину вместе с радиостанцией накрыло минометным огнем, а вторую радиостанцию, хотя и успели вытащить из машины, но не успели даже развернуть — снаряд из танковой пушки прошил ее осколками, когда связисты разворачивали направленную антенну неподалеку.

Из взводных же радиостанций после первого удара осталось только две, и одну из них комбат отправил на запад, чтобы установить связь с командованием и передать сведения об атаковавшей батальон немецкой боевой группе. Связистам выделили три мотоцикла, и они ушли в дождливую даль. Мотоциклы были уже нашего производства — "Минск-1". Название, если честно, предложил я, по старой памяти. Точнее, я предложил "Минск", но когда меня спросили "А почему Минск?", я ответил "Ну, не хотите Минск, пусть будет Минск-1". Все поржали и приняли это название. Я-то подозревал, что наверняка собирались предложить какой-нибудь СтаМаВИЛ, или МотоВИЛ — с появлением новой техники и станков собственного производства многие порывались давать им такие названия, мне даже как-то приснился сон, что операционную систему Vista назвали именно в честь В.И.Ленина и Сталина. Но, шутки-шутками, а если мы потом будем выходить на международные рынки, названия все-равно придется менять, как например Жигули заменили на Ладу, поэтому я закладывался на будущее, каким бы оно ни было.

Так мотоциклы стали Минском-1. В девичестве они, правда, были Цундаппом KS 750, и первые экземпляры нашего "производства" были далеки и от прародителя, и от совершенства. Но нам надо было растить конструкторов и технологов, поэтому "студенты" усиленно набивали руку, отлаживая и конструкцию, и приспособления для производства различных деталей. Так что летом сорок третьего мы вышли на производство уже ста мотоциклов в неделю с перспективой роста до двухсот пятидесяти — спецоснастка была отлажена — знай только гни, штампуй и сваривай на автоматах, разработанных специально под эту модель. Правда, по трудоемкости изготовления Минск-1 оказался ненамного проще Кюбельвагена, сначала заднеприводного, Тип 82, а потом, когда немцы соизволили начать в сорок втором выпуск полноприводного Тип 87 — и такого варианта. И выпускали мы их тоже по сотне в неделю, правда, без возможности наращивания — все-таки автомобиль — более объемная конструкция, и у нас пока не было дополнительных производственных площадок. Точнее, они были, но мы там начинали запуск в производство внедорожника "Пинск" — он и пошире, и подлиннее, и двигатель мощнее в два раза, да и внешне более презентабельный, даже с возможностью установки нормальной крыши — ну, когда у нас руки доберутся. Это была уже наша разработка. Да, основанная на немецких конструкциях, но уже вполне самостоятельная.