Перемена
Шрифт:
Но как-то однажды в управу явились два офицера. Были они в мундирах защитного цвета, в зеленых перчатках, белокурые, с красными лицами, с алыми ртами из-под светлых усов, а за ушами, где вены, с зачатком склероза.
Офицеры явились в самую залу, прервав заседанье. Один из них резким движеньем показал свои брюки, суконные брюки защитного цвета. Были брюки совсем не в порядке, они лопнули, совершенно как лопает по толстому шву бобовый стрючок у акации.
– Что ему надобно?
– спросили члены управы друг дружку.
Офицер об'яснился:
– Ему надобно возмещенья убытков от муниципалитета, за брюки.
– Но скажите, при чем же тут муниципалитет?
Выяснилось:
Возмутились члены управы. Много лет, по три года, за хорошее жалованье, получаемое аккуратно, сидели они в этой зале, как члены управы, но такого ни разу не слышали. Чтоб городское управленье, чтоб муниципалитет отвечал за какие-то там офицерские брюки! Быть не может. Рассматриваемая претензия есть бесчестье, наносимое членам управы.
Офицеры пожали плечами:
– Тем не менее, муниципалитет отвечает за ущерб, причиняемый городом офицеру германской императорской армии.
– Но на каком основании?
– Есть закон, - не горячась, но сурово ответили офицеры. И при помощи Осипа Шкапчика, переводчика, раз'яснили членам управы, что действительно есть параграф в германском своде законов, по которому муниципалитет возмещает убытки, причиненные городом воинскому снаряженью господ офицеров.
– Но требуйте не с нас, а с извозчика? Ведь виноваты не мы, а извозчик.
– Помилуйте, извозчик есть муниципальное учрежденье.
Сильно озлобил членов управы означенный случай. Эдак ведь, если у каждого брюки порвутся, брючный ремонт обойдется городу в десять раз больше, чем ремонт канализации и водопровода! Но нечего делать. Поахали, пожестикулировали, покачали многодумными головами с востока на запад, в такт вращенью земли, - и возместили убыток. А милиции дали понять в устной форме, чтоб разыскать патриота-извозчика и всыпать ему, смотря по его состоянию, или по уху крепкой рукой, если пьян он, или в ухо крепкою речью, если он трезвый. Так лойяльные члены управы при помощи меры воздействий русский дух изгоняли.
И не напрасны были усилия членов управы!
Вечером поздним, пригнавши в конюшню свою коренную с пристяжкой, сел извозчик пить чай с мушмалою и потчевал чаем соседа.
Тот хвалил, а извозчик рассказывал: умные, черти! Не с нашего брата, с рабочего, в поте лица, а знают, с кого и просить. Нам, говорят, нужна амуниция, так по этому делу амуницивитет и ответствен. Вот как по заграничному, не по нашему, рассудительно вышло.
Пил извозчик, в поте лица обливаясь, и сосед, мушмалой закусив, похвалил заграничный порядок.
ГЛАВА XV.
Лихолетье.
В эти дни ворон каркал
о погибели русских.
На Украйне разогнана Рада, декреты ее аннулированы, выбран гетманом Скоропадский, помещик. Выбирал же его император Вильгельм.
Стала Украйна державой с германской ориентировкой. И Скоропадский ездил к Вильгельму в Берлин на прием.
Кавказ отделился, распался на государства. Каждое стало управляться по своему, каждое слало гонцов то в Англию, то во Францию, то к Вильгельму, с просьбой принять всепокорнейше ориентацию.
На Мурмане высадились французы и англичане. С севера вышли, совсем не по правилу, чехо-словаки и дрались.
В Великороссии,
сердце Советской России, восстали эс-эры. Из-под угла убивали. Снимали с поста тех, кто крепкой рукой держал еще ключ государства.Было же это, когда на Мурмане хозяйничали французы и англичане. Кавказ отделился, Украйна отпала, а с севера чехо-словаки с оружием шли на Россию.
В эти дни ворон каркал
о погибели русских.
Были раздавлены на Дону лучшие силы рабочих. Если и не потухла надежда на помощь советского центра, то ушла так глубоко, что люди не видели этой надежды в голодных зрачках пролетариата.
Урожай поднялся, налился, был собран и вывезен. Фельд'егеря, приезжая на юг из Берлина, оттуда чулки привозили знакомым девицам, духи и перчатки. Открылась в Ростове и книготорговля. Давно мы не видели книгу, а тут продавалась немецкая книга. Три четверти о войне, об армии, о гегемонии над миром, но четверть - и за нее забывались другие три четверти, - четверть была о науке, о праве, о мысли. Был Гете, и было о Гете. Был Вагнер, и было о Вагнере, был Рихтер, и было о Рихтере. Песней глядела с прилавка книжечка Жан-Поля-Рихтера "Зибенкейз, адвокат неимущих".
Подняли голову монархисты.
Родзянко и Савинков где-то стряпали соус из русского зайца.
Союз Михаила Архангела стал перушки чистить в ангельских крыльях, готовясь к погрому.
Толстые няни Володимирской, Тульской, Калужской губерний, - одна говорила на о, другая тулячила, третья калужила, - сидя в клубном саду, где в песочке пасомые ими ребята резвились, беседовали шепоточком:
– Слышали, милые?
– Нет, а чего тако?
– В Сибири-то, где наш царь-батюшка... Слышь, один из охранщиков был с ним лютее всех, гонял милостивца, как скотину, да. Только гонит он это государя прикладом-то в спину, ко всенощной в церкву под воскресенье, ну и видит. Из церкви-то, милые вы мои, в белой перевязи на руке со святыми Дарами идет сам Христос, провалиться мне, завтра чаю не пить. Подошел к государю и таконько ласково, да уветливо, "терпи", говорит, "до конца, мой мученик", и дал ему святых тайн приобщиться. Вот ей Бо! Что ж вы, милые, думаете? Охранщик-то красногвардеец как побежит, да как побежит, и ну всем рассказывать. Его в сумасшедший дом, а он сбег, его на фронт, а он и оттеда сбег, и все-то рассказывает, все рассказывает. Сейчас, милые вы мои, по Расеи ходит и все рассказывает, верно я вам говорю...
– Охо-тко!
Няни шепчутся, вздыхают. Няни привыкли в чистенькой детской под образами в прикуску пить чай. С няней не всякий поспорит! Она барыне на барина, барину на барыню. А выгонишь, няньки-то свой профсоюз, как масоны имеют, наскажут такого, что после - убейте - ни одна не пойдет к вам на службу...
В Нахичевани перед собором, лицо приподняв и растопыривши руки, как на кадрили, стоял памятник Екатерины. Монумент был из бронзы. Год назад, рабочие, дружной толпой собравшись вокруг монумента, снесли его на-земь с подставки, а после убрали. Подставка осталась пустою. Промолчали художники, - пусть ломают из рук вон плохую безвкусную бронзу!
Но год прошел, и
на утро в окно увидали жильцы Степаниды Орловой, как шли, под начальством немецких солдат, рабочие, шли и на веревках что-то тащили. Рабочие были безмолвны.
Командовали солдаты: - mehr Rechts!
Переводил Осип Шкапчик: - правейте!
Но рабочие праветь не хотели и слева, погнув о решетку нос и два пальчика Екатерины, растопыренные, как на кадрили, без возгласов, в мертвом молчаньи подняли тяжкую ношу, и на гранитной подставке был бронзовый идол поставлен.