Перемены. Адская работенка

Кровь, пролитая на этом столе, унесет с собой жизненные силы несчастного – прямиком в бездонный колодец энергии, контролируемый сейчас Зимней Королевой.

Краем глаза я заметил какое-то движение с противоположной стороны стола. Из тумана соткалась тень, которая почти сразу же приобрела очертания стройной женской фигуры в плаще с капюшоном. В том месте, где под капюшоном полагалось находиться глазам, плясали два зеленых свечных огонька.

В горле у меня пересохло.

– Королева Мэб? – выдавил я из себя только со второй попытки.

Тень исчезла. Негромкий женский смех послышался в тумане справа от меня, и я повернулся в ту сторону.

Позади меня, в каких-то шести дюймах, раздался свирепый кошачий вопль, и я едва не подпрыгнул от неожиданности. Я резко повернулся, но не увидел ничего и снова услышал женский смех, еще более веселый, – на этот раз он исходил из тумана со всех сторон.

– Вам ведь это нравится? – произнес я, стараясь унять сердцебиение. – Вы же сами об этом говорили.

В камнях вокруг меня щебетали и шипели на неведомых языках десятки голосов. Я снова увидел издевательское мерцание зеленых глаз.

– У м-моего п-предложения ограниченный срок действия, – заявил я, стараясь говорить как можно ровнее. – Это продиктовано обстоятельствами. Если вам лень пошевелить своей королевской задницей и принять его, я ухожу.

– А я ведь предупреждала тебя, – произнес у меня за спиной негромкий, спокойный голос, – чтобы ты не позволял ей заманить тебя сюда, крестник.

Я приложил все усилия, чтобы не вскрикнуть. Это было бы уже слишком недостойно чародея. Вместо этого я глубоко вздохнул и лишь затем повернулся, чтобы увидеть стоявшую в нескольких футах от меня Леанансидхе в плаще цвета последних мгновений перед наступлением ночи. Темно-синяя с фиолетовым отливом ткань скрывала ее полностью, только лицо белело под капюшоном. Зеленые кошачьи глаза были широко раскрыты, на лице застыло серьезное выражение.

– Но я здесь, – вполголоса заметил я.

Она кивнула.

Рядом с ней возникла вторая тень с горящими зелеными глазами. Королева Мэб, предположил я, мысленно отметив, что она на пару дюймов ниже моей крестной. Ну да, в местах вроде этого Мэб сама выбирает себе рост, гаргантюанский или лилипутский.

Предположительная Мэб шагнула ближе; тень продолжала скрывать ее, несмотря на то что она стояла теперь ближе ко мне, чем Леа. Глаза ее разгорелись еще ярче.

– Так много шрамов, – произнесла моя крестная, и голос ее чуть изменился, сделавшись холоднее и четче. – Красивые у тебя шрамы. И телесные, и духовные.

Темная фигура ступила за один из упавших камней, а вышла уже из-за другого, с противоположной стороны круга.

– Да, – произнес ледяной голос, исходивший из губ Леанансидхе. – С этим вполне можно работать.

Я вздрогнул. Вообще-то, здесь стоял холод, а я находился тут нагишом. Я перевел взгляд с темной фигуры на мою крестную и обратно.

– Вам все еще нужен переводчик? – поинтересовался я.

– Ради твоего же блага, – произнес ледяной голос.

Темная фигура зашла за следующий менгир и появилась на макушке другого. Перемещалась она по часовой стрелке.

Мэб замыкала меня в круг.

– К-какого черта? – не понял я.

С губ Леанансидхе сорвался холодный смешок:

– Боюсь, чародей мой, беседа эта быстро сделается затруднительной, если ты будешь то и дело падать на колени, крича от боли и пытаясь остановить кровь из ушей.

– Угу… Но почему? – спросил я. – Почему ваш голос должен причинить мне боль?

– Потому что она во гневе, – отвечала Леанансидхе своим обычным голосом. – Потому что ее голос – часть ее силы, а гнев ее слишком велик, чтобы она пыталась себя сдерживать.

Я нервно проглотил слюну. Пару лет назад Мэб бросила мне несколько слов, и реакция моя оказалась в точности такой, как описала моя крестная. К тому же во время того эпизода я потерял несколько минут, словно их не существовало.

– Гнев? – переспросил я. – Что ее прогневило?

Темная фигура издала раздраженное шипение – еще один кошачий звук, который заставил меня вздрогнуть и съежиться, как от удара хлыстом. Моя крестная резко дернулась в сторону, потом очень медленно выпрямилась, и я увидел на ее щеке набухающий кровью порез.

Моя крестная склонила голову перед Мэб, и из губ ее снова послышался ледяной голос:

– Не дело моей фрейлины высказывать свои суждения обо мне или говорить от моего имени по своему разумению.

Леа снова склонила голову перед Мэб; на ее лице не отразилось ни тени гнева или огорчения. Мэб снова переместилась от камня к камню, не пересекая круга. Она проделывала это не в первый раз; мне полагалось бы уже привыкнуть. Но не получалось. С каждым ее перемещением в голову лезли мысли о том, с какой легкостью она может оказаться у меня за спиной и сотворить со мной все, что захочет, – а я ничегошеньки не сумею этому противопоставить.

– Существуют древние обязательства, которые должно уважать. – Голос Мэб звучал сухо, я бы даже сказал, официально. – Слова, которые должно произнести. Ритуалы, которые должно соблюсти. Излагай свое желание, смертный.

Вот теперь меня уже и впрямь трясло от холода. Я зябко обхватил себя руками и сжался в комок. Помогало плохо.

– Силы, – произнес я.

Темная фигура застыла на месте и обратила свой взгляд на меня. Пылающие зеленые глаза чуть повернулись, словно Мэб склонила голову набок.

– Объясни зачем.

Я изо всех сил старался не лязгать зубами.

– Мое тело серьезно искалечено, а мне нужно биться с Красной Коллегией.

– Ты это проделывал уже не раз.

– Теперь мне предстоит биться с ними со всеми, – сказал я. – С Красным Королем и его ближайшим окружением.

Глаза разгорелись еще ярче.

– Объясни зачем.

Я судорожно сглотнул:

– Они похитили мою дочь.

Темная фигура повела плечами, и ее бестелесный голос вздохнул – как мне показалось, от удовольствия:

– А-а-а… Да. Не ради своей жизни. Ради твоего ребенка. Ради любви.

Я резко кивнул.

– Как много ужасных вещей совершается во имя любви, – продолжал голос Мэб. – Ради любви люди готовы других в клочья порвать, особенно соперников. Ради любви даже мирный человек идет на войну. Ради любви человек готов расстаться даже с собственной жизнью, и делает это с радостью.

Теперь она шла нормально, по земле, но даже это получалось у нее с какой-то нечеловеческой легкостью и грацией, заставлявшей усомниться в том, что под плащом вообще кто-то есть.