Перемены. Адская работенка
Шрифт:
Но ведь это не так.
Я мог бы убедить себя, что лишь избавляю его от мучений. Что освобождаю его от чудовищной пытки и это лишь акт милосердия. Что это заклание необходимо, но все пройдет тип-топ, чисто и быстро. Никто и никогда еще не страдал столько, сколько Ллойд Слейт. Я вполне мог бы купиться на такую историю.
Но не покупался.
Я стремился обрести силу. Вполне возможно, даже с самой благой целью. Но я не собирался обманывать ни себя, ни кого-либо другого. Убив его, я отниму чужую жизнь, то, что мне не принадлежит и на что у меня нет никаких прав. Я просто совершу хладнокровное, преднамеренное убийство.
Это наименьшее зло, убеждал я себя.
И посмотри, к чему это его привело, прошептал голосок у меня в голове.
Полная круглая луна вынырнула из облаков и залила всю Долину Каменного Стола ясным холодным светом. Руны на столе и менгирах засияли голубым.
– Чародей, – прошептал голос Мэб, казалось, прямо мне на ухо. – Время делать выбор.
Сердце забилось вдвое быстрее, а желудок свело судорогой.
– Гарри Блэкстоун Копперфилд Дрезден, – почти с нежностью продолжал голос Мэб. – Решай.
Я смотрел на изувеченное тело. Мне не составляло большого труда представить мое собственное изуродованное лицо, слепо смотрящее вверх с каменного стола. Я сделал шаг вперед. Затем второй. А потом уже стоял прямо над обезображенным телом Ллойда Слейта.
Будь это поединок, я не колебался бы ни секунды. Но этот человек не представлял для меня никакой угрозы. Он больше ни для кого не представлял угрозы. Я не имел права лишать его жизни, и утверждать противное было бы откровенным, циничным, ошеломляющим высокомерием. Если бы я убил Слейта, долго ли мне пришлось бы ждать своей очереди? Как знать, может, я глядел сейчас на самого себя – каким я стану через несколько лет или даже месяцев?
Я не мог. Это было бы то же самое, что и перерезать собственное горло.
Рука моя опустилась, словно нож сделался вдруг слишком тяжелым.
Мэб вдруг возникла прямо напротив меня, лицом ко мне. Правая рука ее сделала легкое движение, и туман над Столом внезапно сгустился, наполнился светом и красками. Несколько секунд изображение оставалось нерезким, потом разом сфокусировалось.
В углу комнаты с голыми каменными стенами скорчилась девочка. Кто-то наспех набросал на пол соломы и прикрыл ее грязным одеялом. Темные волосы девочка, судя по всему, завязывала в косички, но сейчас они растрепались. Одну из маленьких розовых пластмассовых заколок украли, или она потерялась сама, так что косичка осталась только одна. Лицо девочки покраснело от слез. Она, судя по всему, вытирала нос о штанины своего розового комбинезона. Рубашка, изначально белая, в желтый цветочек, с большой мультяшной пчелой, вся перепачкалась грязью и нечистотами. Она съежилась в маленький комочек, словно в надежде, что, когда за ней придут, ее могут не заметить.
В полных тихого ужаса, больших карих глазах мне увиделось что-то знакомое. У меня ушла секунда или две, чтобы понять: очень похожие глаза я вижу у своего отражения в зеркале. Да и другие черты явно носили сходство с моими, точнее, сходство это ожидало момента, чтобы проявиться с возрастом в полную силу. Такие же подбородок и скулы, как у нас с Томасом. Рот скорее материнский. Прямые блестящие черные волосы – тоже как у Сьюзен. Руки и ноги казались великоватыми, словно у щенка.
Где-то вдалеке послышался вопль вампира Красной Коллегии в истинном обличье; девочка вздрогнула и снова заплакала, все ее тело дрожало от страха.
Мэгги.
Я
вспомнил, как Бьянка со своими приспешниками держали меня в плену.Я вспомнил, что они тогда со мной проделывали.
Нет, настоящего зла они девочке, похоже, еще не причинили. Пока.
– Да, – произнес холодный, лишенный эмоций голос Мэб. Видение начало медленно таять. – Ты видел свою дочь – такой, какая она сейчас. Даю тебе слово. Никаких фокусов, никаких подлогов. Все как есть.
Сквозь тающее изображение я посмотрел туда, где стояли в ожидании Мэб и моя крестная. Лицо Леа было печально. Глаза Мэб под капюшоном сузились, превратившись в две зеленые щелочки.
С минуту я молча смотрел на них. Холодный ветер раздувал полы их плащей. Я смотрел на них, в глаза двух древних сидхе, полные знания о темных, порочных вещах. Я понимал, что ни ребенок из видения, ни человек, лежавший на столе, не значат для них ровным счетом ничего. Я понимал, что если моя сделка с Мэб состоится, то, вполне вероятно, и сам окончу свою жизнь на этом самом столе.
Само собой, поэтому Мэб и показала мне Мэгги: чтобы мною манипулировать.
Нет. На этот раз не так. Она показала мне Мэгги для того, чтобы я абсолютно ясно понимал, какой выбор мне предстоит сделать. Конечно, это не могло не повлиять на мое решение, но, когда ты сталкиваешься лицом к лицу с неприкрытой правдой, иначе и не бывает.
Не знаю, можно ли вообще манипулировать кем-то с помощью правды.
Наверное, это можно назвать просветлением.
Пока я смотрел на тускнеющий образ моей дочери, страх исчез.
Если я закончу так же, как Слейт, если такова цена, которую нужно заплатить за безопасность моей дочери, – что ж, так тому и быть.
И если я буду проклят до конца моих дней, потому что ради Мэгги мне пришлось сделать нелегкий выбор, – что ж, так тому и быть.
И если мне придется умереть жуткой, долгой и мучительной смертью ради того, чтобы у моей дочурки появился шанс выжить…
Так тому и быть.
Я крепче сжал рукоять невыносимо тяжелого бронзового ножа.
Я осторожно придержал Ллойда Слейта за лоб, чтобы он не дергался.
И перерезал ему горло.
Это была быстрая, чистая, но все-таки смерть, не менее эффективная, как если бы я отсек ему голову топором. Ничто так не уравнивает, как смерть. Нет никакой разницы, как вы попадете на тот свет. Важно – когда.
И почему.
Он не сопротивлялся. Только испустил вздох, словно от облегчения, и его голова повернулась набок, как будто он уснул. Не слишком красиво, но и не сцена из кровавого ужастика. Не грязнее, чем у вас на кухне, когда вы готовите отбивные на многочисленную компанию. Большая часть крови стекала в желобки на поверхности стола; касаясь камня, она, казалось, превращалась в ртуть и разбегалась по вырезанным на боковинах и опорах письменам, отчего те словно загорелись серебром в призрачном лунном свете. Зрелище пугало и завораживало одновременно. Кровь буквально гудела от энергии; и письмена, и камень, и воздух вибрировали от этой мощи.
Две стоявшие у меня за спиной сидхе не спускали хищных ледяных глаз с умиравшего Рыцаря, который их предал. Даже не глядя на них, я понял, когда все закончилось. Обе испустили негромкий вздох… удовольствия? удовлетворения? признательности? Я не могу подобрать для этого подходящей характеристики. Обе явно отдавали себе отчет, насколько важна эта смерть, но никакого сострадания к погибшему не испытывали. Жизнь вытекла из его искалеченного тела на Каменный Стол, и они вели себя сообразно торжественности события, проявляя к нему уважение сродни благоговению.