Перемены

Мой наставник вздохнул.

— Я давным-давно говорил тебе, что быть настоящем чародеем означает жертвовать. Это означает знать вещи, которых никто не знает, — сказал он, все еще ворча. — Я говорил тебе, что это означает, что, возможно, тебе предстоит действовать и действовать правильно, даже если весь мир будет против тебя. Или что тебе придётся делать ужасные, но необходимые вещи. Ты помнишь это?

Я помнил. Четко. Я помнил запах костра на привале, возле которого мы тогда сидели. Я кивнул.

— Вот так ты узнаешь, кто ты на самом деле, — сказал он жестким и ровным голосом. — Есть множество дел, которые нужно сделать, и почти нет времени, не говоря уже про то, чтобы тратить его с тобой на второстепенные вещи, ты и так должен это знать. — Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох, словно восстанавливал свой самоконтроль. — Встреть меня в укрытии в Торонто, через двенадцать часов.

Эбинизер говорил голосом, наполненным абсолютной властью, который я слышал от него несколько раз в своей жизни. Он ожидал выполнения своего приказа.

Я отвернулся от учителя. Краем глаза я увидел, как он снова нахмурился, потянулся вниз и поднял свой черный камень — и внезапно я оказался вновь сидящим на полу лаборатории.

Утомленно подняв связной камень и положив его в карман, я откинулся на спину и лег на пол, разрушая круг, который создал до этого, и задумчиво глядя в потолок. Я повернул голову влево и посмотрел на зеленую — очень толстую, с переплетом из трех железных колец — папку, где я хранил все свои знания о существах, которые я мог призвать из Небывальщины.

Нет.

Я оторвал взгляд от папки. Если ты призываешь кого-то для получения информации, ты должен быть готов заплатить их цену. Она всегда разная. И никогда не бывает приятной.

Эта мысль пугала меня.

Наступило время, которого дожидались эти существа. Момент крайней нужды, такой нужды, что я мог согласиться практически на все, если это спасет ребенка. Для неё я мог заключить сделку, на которую иначе никогда бы не пошел.

Я мог даже призвать…

Я одернул себя до того как успел даже про себя произнести имя Королевы Воздуха и Тьмы. Остановил себя из страха, что она может что-то почувствовать и начать действовать. Она ненавязчиво и терпеливо искушала меня на протяжении многих лет. Я иногда задавался вопросом: почему она не приложит больше усилий, чтобы я поддался на её предложение? Она, несомненно, могла так сделать, если бы пожелала.

Теперь я понял. Она знала всё это время, что рано или поздно, придёт день, когда моя жажда будет сильнее, чем осторожность. У неё не было причин танцевать вокруг да около сладких искушений и подсылать их, заманивая меня в ловушку. Все что она должна была сделать — это просто немного подождать. Это был холодный, логический расчет — и это было очень в её стиле.

Но были и другие существа, которым я мог задать вопросы. В светло-синей папке, лежавшей поверх зеленой, хранилась информация о существах менее могущественных и осведомленных, и соответственно с более низкими расценками. Казалось маловероятным получить что-то стоящее от них, но ты никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь.

Я потянулся в синей папке и приступил к призыву этих существ, надеясь получить ответы.

После трех часов призывов и расспросов я получил абсолютный ноль. Я говорил с крошечными духами природы в форме трио крошечных пищащих сов; и духами-посланниками, которые курьерами сновали между враждебными королевствами Небывальщины. Ни один из них ничего не знал. Из мира духов я призвал пару особенно любопытных призраков, живущих вокруг Чикаго; я призвал эльфов Тильвит Тег, с чьим королем я был в хороших отношениях. Я спрашивал духов воды и их родню, видели ли они Мэгги; я вглядывался в мигающие огоньки существ разумного пламени, мысли которых виднелись в изображениях внутри них.

Один из духов огня показал мне картинку, которая продлилась не более трех или четырех секунд — лицо маленькой девочки, как на фото у Сьюзен, бледной и немного грязной, и дрожащей от страха или холода. Моя дочь протягивала руки к языкам пламени, в попытке согреть их. В профиль, она была больше похожа на свою мать — большими темными глазами и изящным носом. Я думаю, я передал ей свой подбородок, что придавало её лицу выражение силы или упрямства. В отличие от Сьюзен, у неё была светлая кожа, и в этом она походила больше на своего отца.

Но затем картинка исчезла.

Это было самое большее, чего я достиг.

Присев на табуретку после трех часов работы, я почувствовал, что больше вымотался, чем в любое другое время, о котором я мог вспомнить. Я не получил ничего, что могло мне подсказать где она, ничего, что могло мне сказать, что ее ожидает. За исключением единственного проблеска знания, что Мэгги всё ещё была жива, я не получил ничего.

Но даже этого было достаточно. Она все еще дышала.

Держись там, малышка. Папа идет.

Я ещё с минуту устало посидел в лаборатории на стуле, размышляя. Затем потянулся за кусочком бумаги, старым карандашом и написал:

Ива,

Мне нужна твоя помощь.

Это для маленькой девочки, которую удерживают плохие парни.

Пожалуйста, свяжись со мной.

Гарри Дрезд…

Прежде чем я закончил писать свою фамилию, зазвонил телефон.

Я только что связался с Архивом, которая была магически созданной библиотекой, в которую попадал любой клочок знаний, когда-либо записанный человечеством. Всё это находилось в голове подростка. Все знания человечества в руках девочки, которая должна была пойти в девятый класс в этом году.

Знание — власть, и несколько лет назад Архив доказала это. Ребенком, не намного старше Мэгги, она противопоставила свою магию навыкам существ с многовековым опытом и по большей части обыграла их. Она была опасным для здоровья могущественным ребенком, и, хотя она всегда вела себя как зрелая сорокалетняя женщина, я видел проблески детства из-под тяжелейшего бремени Архива. Я знал, что может произойти, если ребенок станет руководить Архивом. Это, наверное, могло выглядеть, как эпизод из Сумеречной Зоны — с чудовищным маленьким ребенком, обладающим суперсилой.

Снова зазвонил телефон. Я вздрогнул и поднял трубку. Мы провели линию в лабораторию, и теперь старый дисковый аппарат стоял на столе Молли, удобно оказываясь под рукой в таком хорошо организованном месте.

— Алло?

— Это Кинкейд, — произнес приятный баритон. Кинкейд был водителем Ивы, телохранителем, поваром и все остальным, вплоть до плюшевого мишки. Он был единственным смертным наемником, который вызывал во мне ужас, и одним из относительно немногих людей, которых я одинаково не любил и тем не менее доверял. Он однажды описал способ, которым, если ему придется, он меня убьет, и я должен признать, что у него были прекрасные шансы на успех. Он был жестким, умным, опытным и поступал согласно кодексу чести наёмника — тот, кто нанимал его, получал его тело и разум, и он никогда не отменял контракт, если он за него брался.