Перемирия не будет

Я опустила ментальные щиты, с особым тщанием избегая ту часть залы, где видела герцога и желая понять кто именно желал моего внимания, медленно касаясь щупальцами разума каждого, попадающегося на моем пути так и не смогла уловить ничего интересного. Вожделение, скука, зависть, ненависть, пренебрежение, усталость, скорбь — абсолютный нуль из того сложного клубка эмоций в моем подсознании. Все эти чувства были расцвечены ярко и сочно, не скрываясь и таясь, и я сдалась, подобрав раскинутые мной сети.

Среди имперцев, как бы я не вглядывалась в их затянутые в плотный шёлк фигуры, я так и не встретила ни одного знакомца. Суровые лица, заплетенные в по-военному тугие узлы волосы и тёмно-зеленые с серебром цвета, принятые в особой гвардии Императора (пусть они и были облачены в светский костюм по национальной моде) говорили о том, что средь усиленно изображающих послов истинных дипломатов нет.

А вот где эти славные мужи, призванные нести мир и просвещение, было не понятно. Я несколько раз обошла кругом и даже была представлена самому сладкоголосому имперцу, но так и не смогла понять для чего именно нужен был этот спектакль.

Только набитый дурак не понимал, что представители Содружества Круга находятся в Оруме с явно недружественными намереньями, а информация о том, что почтили своим присутствием они все четыре столицы Кватры напрягала еще больше. Я хотела уйти, тем более что с выпитым пуншем комплименты моей несравненности от Брайта становились все откровеннее и непосредственней, а его руки все настойчивей и несдержанней. Не мудрствуя лукаво, я предпочла скрыться с вечера под шумок предстоящего выступления на этнических музыкальных инструментах Империи.

Традиционно на сямисэне* играют девушки, вот и сейчас на импровизированную сцену вышли две и низко кланяясь уселись на шелковые, обитые серебряными кистями подушки. Затем в залу вышли исполнители на сякухати и заняли свои места, расположившись по обе стороны от артисток, зеркально отражая друг друга.

В их плавных, неспешных движениях прослеживалась четкая синхронность, свойственная давно сыгранному коллективу и это завораживало. За ними последовали музыкант с кото, хитириком и даэйко. На залу оглушающим пологом опустились первые ноты знакомой с детства мелодии колыбели, и я замерла, словно мангуст пред раздувшей капюшон коброй.

Музыка лилась, а я погружалась все глубже и глубже в воспоминания детства, а когда мелодия оборвалась на резкой пронзительной ноте я смахнула слезу и под звуки аплодисментов покинула временное посольство, силясь проглотить колючий комок, застрявший в горле.

На улице мне задышалось легче, и все же я поспешила поймать экипаж. Приглушенные звуки прошлого преследовали меня даже за пределами временной территории Империи.

Без приключений я добралась в выделенные мне покои, освежилась и улеглась в постель. Но едва тревожный сон стал затягивать меня в свой лабиринт, раздался негромкий стук.

Я села на кровати, натянув покрывало до самого подбородка и вновь услышала тук-тук-тук. Звук задавался из-за украшенной золотым шитьем гардины, которая спустя мгновение со скрипом отъехала в бок, являя моему взору тройной рожок подсвечника с ярко пылающими восковыми свечами и смущенную физиономию личного камердинера Его Сиятельства Александра Рейджа, а за ним явно кто-то стоял.

*Зелье памяти. Улучшает работу мозга. Народно-ведьминское средство.

Глава 13

— Такеши? — поднялась я и неверяще уставилась на брата. — Как? Как это…

Нас притянуло друг к другу как магнитом. Его сильные руки сомкнулись обнимая, согревая, оберегая, у меня же, едва хватало самообладания не зарыдать, от того я лишь жалко цеплялась за мощные плечи, царапая ткань ногтями. Он всегда был выше, но теперь мне казалось, что в свои объятия меня притянул нависший над бушующим морем исполинский утес, усыпанный осенними листьями.

Несуразный, худощавый подросток когда-то с рыжими, словно морковка, волосами и россыпью точно таких же как у меня веснушек превратился в сильного (судя по бугрящимся под моими пальцами мускулам), уверенного в себе мужчину.

Я уткнулась в вышитый шелковой нитью сюртук и зашмыгала носом, с огромным трудом сдерживая все ближе подступающие слезы. Сейчас я чувствовала себя как тогда, в безопасном и беззаботном детстве. И погрузившись всего на мгновение в сладкие воспоминания самого счастливого периода своей жизни, я еще крепче стиснула братца в своих объятиях. Тот охнул, и оторвав меня от пола, закружил, как малышку.

Ши был не только моим любимым братом, но и другом, партнёром по играм и защитником. Младший, он взялся всячески оберегать меня, а когда выяснилось, что мой дар нестабилен, скрывал непроизвольные вспышки моей силы даже от родителей. Тем более от родителей.

Клеймо, запечатавшее мою магию, сгорело в один из таких всплесков и Такеши, ненавидящий каллиграфию до зубовного скрежета, каждое утро рисовал его чернилами каракатицы, пробираясь в мою комнату утром, пока весь дом ещё спал.

Отец всегда с восторгом отзывался о Вседержителе, был почтителен к власти и строго соблюдал букву закона, уже позднее я поняла, что всё это было игрой, показухой, принятой убедить всех вокруг в идейности и преданности Империи.

— Ты здесь… — цеплялась я за лацканы его пиджака, когда он отпрянул. — Но как…как Жнец тебя дери…

Вглядываясь в его лицо, я нехотя отмечала изменения, произошедшие с братом за восемь лет.

За восемь лет без меня.

Острые, тяжёлые скулы, высокий лоб, нос с едва видимой горбинкой, белый, почти незаметный шрам, рассекающий правую бровь или треугольный, ещё не успевший побледнеть, меняющий форму верхней губы, потемневшие как и у меня с взрослением брови и ресницы, пробивающуюся щетину и (вот это да) проколотое ухо с тонким стальным колечком, матово посверкивающем в холодном свете луминос.

— Налюбовалась? — хохотнул он, как обычно заражая своей белозубой улыбкой. Уголки моих губ сами собой растянулись в ответной улыбке, и я радостно закивала, как болванчик, что стоял на туалетном столике бабули. Блестящее, гладко отполированное пузцо сложившего крест-накрест ноги толстячка отражало его согласие на любой вопрос и будучи детьми мы ссылались на него в каждом споре. Вроде как Пузан разрешил.

— Ваше Высочество, Ваша Светлость, Акира… — начал было Такеши, которого тут же бесцеремонно прервали.