Перепелка — птица полевая

— А как канадцы убирают зерно? — не выдержал, поинтересовался тогда Дмитрий Макарович.

— В этом деле они тоже молодцы. Поля косят не мешкая, до одного колоса в валки, как наши, не валят, а молотят на корню. В полях ни одного колоса не увидишь — жнивьё будто языком облизано. Разве в Вармазейке так не могут? Могут, только не все. Часто валки гниют под дождями, оставшееся зерно поднимается лесом — хоть сеять не выходи. Такие озимые — взглядом не окинешь. Где зерно росло, там и остается. И это когда кладовые пустые — мышам нечего есть.

Поэтому всегда перед жатвой Дмитрий Макарович переживает: «Вновь зерно будут сваливать в валки? Что, хрущевские времена вернулись?»

Вечканов и сам допускал ошибки. Только всем сердцем чувствововал, что для людей он нужен был не как председатель, а как друг и наставник. Когда на это место встал его сын Иван, он ему прямо в глаза сказал: кончились твои сладкие сны. Сам Дмитрий Макарович всегда вставал на зорьке, домой приходил в полночь. Не из-за того, что никому не верил, наоборот, считал себя наравне со всеми. Трактористы и комбайнеры в поле, — выходит, и ему там быть. Такой уж сельский обычай: председателю больше всех нужно радеть. Правда, в своей семье не все ладится. Рано умерла жена, учительница местной школы. Когда вернулся из Саранска в Вармазейку, неожиданно, без любви, вышла замуж Роза, единственная дочь.

Трофим Рузавин, зять, вроде бы неплохой человек, к водке не тянется, много не говорит. Один большой недостаток у него — очень деньги любит. Из-за этого нанялся сторожем в лесокомбинат. Днем, в свободное время, с Суры не выходит — рыбу ловит для продажи. Этому научил и Розу. Копят, копят деньги, а на что, сами не знают. Вот и вчера Дмитрий Макарович приставал к дочери: «Куда вам столько?» — «Для жизни! — разозлилась Роза, — сам на важной работе трудился, а что нажил?»

Что правда, то правда. Жили на его единственную зарплату. Жена из санаториев не выходила. Иван с Розой учились. Одно богатство у Вечканова — совесть. Из-за этого живет один, хоть и дочь звала. Привык к своему очагу, зачем путаться в чужом доме? Вот ведь как бывает в жизни: учил, учил всех, а свою дочь так и не вывел в люди. Хотя почему не вывел? Сейчас она заведует теплицей. Вчера, повстречавшись с ним, сказала: «Заходи, отец, зарплату как раз получила, угощу…»

На верной дороге Роза. Это хорошо. Одному человеку далеко не дойти. Нужно ли страдать из-за этого, если заботы общие?

«Надо, надо, — будто молоточком стучали мысли Вечканова по мозгам. — Пусть у каждого будут свои тропки, маленькие, но свои…»

Взять вон фермера Федю Варакина. Что только ни говорят о нем за глаза: хапуга, единоличник… Взял да и отрезал целое поле. Это моя земля, говорит, не колхозная. Действительно, а почему не его? Здесь сто потов он пролил. Сейчас будет работать еще лучше — как у себя в саду или на огороде. Да ведь не только на себя. Вырастит хлеб — не все себе оставит: продаст государству или на базаре. Своим людям, не за границу. Сколько земли в Кочелаевском районе пропадает, сколько гектаров утонуло в осоке и полыни — не счесть. Да и пахать эту землю уже некому: у стариков сил не хватает, молодые в города убежали. И в то же время много сельчан, которые хотят увеличить площади своих огородов и держать больше скота.

Раньше разными налогами прижимали. Сейчас постановление правительства вышло по этому поводу, и вновь кое-кто, вроде Атякшова, ставит подножки. Варакин все равно не отступил. Продал недавно купленные «Жигули» и на вырученные деньги приобрел трактор. И вот тебе, пашет-боронует свою землю, с утра до вечера копошится на ней.

Кричим только, проклинаем, что, мол, пустые полки в магазинах. Орать — дело нетрудное. Для этого мозгов не надо. Сам, как Федор, за дело принимайся. Вечканов не раз думал изменить жизнь людей, только в те времена этого нельзя было сделать, крылья бы сразу подрезали…

Со стороны ближнего леса послышался гул трактора. Дмитрий Макарович знал, что это пашет свое поле Варакин. Что ж, пусть фермерство приживается и набирает силу. Жизнь покажет, кто прав.

Сейчас, шагая по Бычьему оврагу к дому, он думал: вот на этом месте, где проходит узкая, только для одного человека тропка, следы тянутся только в одну сторону, к селу. Оно и понятно: человек, как птица, всегда стремится к своему гнезду, где бы ни летал.

* * *

Судосева ждал сын Числав, синие «Жигули» которого стояли под окнами. Ферапонт Нилыч поставил удочки около крыльца, снял сапоги и с двумя пойманными щуками зашел в избу.

Числав сидел за столом. Мать, Дарья Павловна, рассматривала фотографии.

— Какие дороги тебя привели? — протягивая сыну руку, спросил Ферапонт Нилыч.

— На цемзавод ездил и вот по пути заехал…

Дарья Павловна с кухни принесла чашку щей и, пока муж мыл руки, начала рассказывать:

— Числав привез снимки Максима и Наташи. Смотри-ка, как выросли внучата — сразу не узнать…

— Самих бы привез, а не их отражения, — недовольно ответил хозяин. — Да и Сергей хороший гусь — год молчит. Что случилось с твоим братом, не в примаки зашел? — повернулся Ферапонт Нилыч в сторону сына.

— Он, отец, в командировке. Недавно заходил, сказал, что месяца на два уедет.

— Слышала, жена, теперь вновь полгода младшего сына не жди. А ты о свадьбе переживаешь. Пойдет к кому-нибудь в зятья, тогда все твое воспитание насмарку…

— Сыновья ведь тоже пропадают. Есть у них жены. У жен — родители. Куда денешься — такая уж судьба, — заступилась за младшего сына Дарья Павловна. Сама все равно, собирая со стола фотографии, тихо сказала Числаву:

— Действительно, сынок, Сергея разочек хоть бы привез. Чай, в машине не тяжело ехать.

— Приедет, мать, приедет, не беспокойся. Может, даже и насовсем вернется. В родном гнезде потеплее.

Услышав это, Ферапонт Нилыч встал из-за стола и нервно зашагал по комнате. Половицы затрепетали перекинутыми над водой жердочками. Наконец остановился около сына и произнес:

— В родном селе, Числав, и воздух опора, поверь мне. Почему бы и тебе не приехать в Вармазейку? Наташе дело в школе найдется, да и для тебя работу подыщем. Сергея не трогай. Его не вернешь. Он еще в детстве в город мечтал убежать…

Дарья Павловна слушала и все удивлялась, как изменился старший сын. Пополнел. Отпустил бороду. Немногословен, обдумывал каждую фразу. «Давно ли босиком бегал, а сейчас у самого сын», — думала женщина.

Максиму, единственному внуку, в марте исполнится восемь, он во втором классе учится. Зимой привозили. Худенький, словно ивовый прутик. Сам Числав в детстве таким был. Потом уже, во время службы в армии, вширь раздался. Вернулся оттуда, два года работал в милиции и в это же время заочно учился на эколога. Женился — с женой уехали в Ульяновск, сноха работает там в педучилище. Оставил родное село и Сергей, второй сын. Тот, видать, и в самом деле не возвратится. И в письме вот пишет: город, говорит, в его сердце…

«Хорошо бы приехали, дом большой, в селе дел невпроворот, живи только», — думала Дарья Павловна. Она даже не видела, как отец с сыном вышли на воздух. Убрала стол и поспешила за ними.

Те беседовали на крыльце о каком-то пруде. Числав держал газету и читал:

«Протянется он около трех километров, за год колхоз будет брать десятки тонн карпа…»

— Эту статью, сынок, я прочитал. Пруд нам, сынок, нужен, да разве не хватает Суры? Рыба и в ней пока есть. Не использовали бы ее воду на заводах — лещей решетом черпай. А сейчас уже последнюю рыбешку заморили. Сколько браконьеров у реки, столько жителей и в Саранске нет.