Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк
Шрифт:
Меня (вследствие чрезмерной мнительности) немножко беспокоит мысль, чтобы Вы не приняли за отсутствие мужества и силы характера мое бегство из Москвы. Сумел ли я в моем последнем письме достаточно ясно изложить причины, почему я решился отложить ведение дела до осени? Уверяю Вас, дорогая моя, что я вытерпел бы все неприятности летней жизни в Москве и всего остального, если бы мог быть уверен, что известная особа не затянет и не запутает дела. Мне тяжело было, в виду неизвестности и неопределенности, задыхаться в Москве.
Толя меня беспокоит. У него каждый день болит голова до самого вечера- Он чувствует общую слабость, очень бледен и вял. Это не что иное, впрочем, как нервное состояние и малокровие. Деревня поправит его. Следующее письмо напишу к Вам из Каменки. До свиданья, неоцененная моя.
Ваш П. Чайковский.
158. Чайковский - Мекк
Киев,
12 июня 1878 г.
Пишу Вам под грустным впечатлением, друг мой. Сейчас-прочел в газетах известие о столкновении воинского поезда с товарным на Елецкой железной дороге, причем есть убитые, тяжело раненые и т. д. Нужно Вам сказать, что во время моих последних
Теснота и духота в вагонах невыносимая. Куда, зачем их везут, об атом они ничего не знают и невыносимо скучают от безделья и однообразия. Но мало этого! Пьяные машинисты наталкивают их на встречные товарные поезда, и люди гибнут ужасно и бесполезно! Не менее грустны и политические известия. Никогда еще наше любезное отечество не находилось в столь унизительном положении.
А Киев все-таки чудный город. Я провожу здесь сутки отчасти потому, что нужно было сделать кое-какие закупки и в том числе нотной бумаги, отчасти потому, что люблю Киев, так же как и Вы. Вчера утром был на Подоле, в Братском монастыре, на архиерейской службе и вынес чрезвычайно сильное впечатление и от чудной церкви и от необыкновенно благолепной службы. Когда присутствуешь на подобного рода службе, понимаешь всю неизмеримую силу религии для народа. Она заменяет народу все то, что мы находим в искусстве, в философии и науке. Она дает возможность бедному народу от времени до времени возвышаться до сознания своего человеческого достоинства. Правду сказал деист Вольтер, что если бы не было религии, il faudrait l'inventer [надо было бы ее выдумать.]
Вечером сначала гулял по царскому саду и любовался видом на Днепр. Потом был в “Chateaux des fleurs”, где по случаю праздника было очень оживленно и людно. К сожалению, встретил множество знакомых, преимущественно из музыкальных сфер. Их разговоры, их сплетни, их дикие суждения о музыке, их наглые и бесцеремонные расспросы, все это мне показалось невыносимо скучным и противным.
Сегодня едем в Каменку, где ожидаю писем.
Вы в Браилове, дорогой друг мой! Завидую Вам. Кланяйтесь ему. Получили ли Вы пьесы?
Ваш П. Чайковский.
159. Мекк - Чайковскому
Браилов,
14 июня 1878 г.
Мой милый, бесценный друг! Прежде всего благодарю Вас тысячу раз от самой глубины сердца за манускрипт, оставленный Вами для меня в Браилове. Милее и дороже этого для меня ничего нельзя было придумать. Я еще не играла этих пьес со скрипкою, потому что мой настоящий скрипач (Пахульский) близорук и не может играть с моего пюпитра; поэтому он переписывает скрипичную партию, но она еще не готова. Но, насколько я могла играть одна, мне кажется, что они все мне очень понравятся. “Scherzо” мне очень нравится, - печальная шутка, и потом вторая тема, такая певучая, такая изящная. “Melodie”, кажется, также прелестна, грациозна. Вообще Ваши сочинения, мой милый друг, отличаются необыкновенным изяществом, так что, если даже и встречаются какие-нибудь обыкновенные вещи, то они всегда сказаны с таким достоинством, что уже перестают быть обыкновенными. Аккомпанемент в “Meditation” мне не кажется очень трудным, да я вообще не люблю, когда аккомпанемент слишком прост, он тогда неинтересен, а я в музыке главным образом требую двух вещей: занимательности (интересности) мысли и ясности ее изложения. Ваш скрипичный концерт приводит меня в восторг каждый раз, как я его играю, а играла я его вчера, Знаете, Петр Ильич, хорошею проверкою ума в сочинении может служить такое впечатление, что иное сочинение проиграешь, и оно понравится, но затем скоро надоедает, - это значит, что в нем нет ума, а только красивая внешность. А зато другое если не особенно понравится по первому разу, то заинтересует, и затем что дальше, то нравится больше и уже никогда не надоедает; это есть умное и изящное сочинение, одним словом, это есть Ваши сочинения, которые к тому же еще отличаются самобытностью, характерностью и, конечно, великим знанием дела, что и делает их так интересными, привлекательными и необыкновенными. Есть еще genre в музыке, это тот, в котором весьма мало ума, но очень много страсти. Этот тоже не надоедает, потому что всегда действует на нервы; это рубинштейновский genre. Возьмите его А-moll'ную сонату для скрипки с фортепиано, Andante из trio, посвященного Апраксиной, маленькое Allegro appassionato для фортепиано (D-moll), - что за беспокойные, мучительные страсти слышны в них, хотя со стороны ума они весьма обыкновенны. У Шумана есть и ум, и страсть,. и глубокое знание науки, но у него нет Вашей своеобразности, характерности. Но однако уж я как попадаю на музыку, так оторваться от нее не могу. Я Вам надоедаю, мой дорогой.
Из музыкантов со мною здесь есть только Пахульский, то он и перепишет три Ваши пьесы, и, как будут готовы, я Вам тотчас пришлю их, друг мой. Данильченко я не взяла с собою-. потому, что предполагала недолго пробыть в деревне, а за границей он мне бесполезен.
Что касается Вашего решения по поводу известного дела, т. е. отсрочки его до осени, то я вполне его одобряю, мой дорогой друг, и очень рада, что. Вы так решили, потому что терять лето, в особенности при таком здоровье.. как Ваше, и при таком состоянии, как Анатолия Ильича, никак не следует. Только летом и можно запастись здоровьем для зимы, и не дай боже никому проводить его в городе, а конечно, это будет гораздо удобнее сделать все осенью, когда и без того Вы должны быть в Москве. Я боюсь, что Вам предстоит еще много хлопот с известною особою, потому что мне кажется, что она не без умысла скрывается. Но да это все ничего - обточится,и, бог даст, все устроится.
Что это бедный Анатолий Ильич так растрепался? Ну, стоит ли от любви, которая ни к чему еще не привела, никакого счастья не доставила? Вы бы посоветовали ему, милый друг, совсем оторваться от этой фантазии, перестать видеть
абсолютно, тогда пройдет: “разлука уносит любовь”, такую-то в особенности, не действительную, а мечтательную. Пусть лучше побережет свое здоровье для будущего семейного счастья, которое придет непременно в свое время и для которого здоровье так важно. Стоит ли тратить себя на мелочи, когда крупное впереди? Не позволяйте ему также работать через силу, это математически неверный расчет. Жаль мне его, но я думаю также, что он поправится в деревне; жаль только, что отпуск его так короток. Мое пребывание в Браилове зависит от многих причин и от успешности занятий Коли, которому предстоит переэкзаменовка, и от времени разрешения моей Саши, которая основалась теперь в Женеве и пробудет там до тех пор, пока оправится. Сердцу матери никогда нет покоя; мое теперь в тревоге и за Сашу и за Лиду (Левис), которая также ожидает разрешения в деревне около Риги, у матери ее мужа. Тревожит меня также и Колина переэкзаменовка. В Браилове для меня теперь прибавилась еще одна прелесть, это воспоминание о Вас, мой несравненный друг. В Вашей комнате, на балконе, где Вы пили чай, на скамье, где Вы сидели, - везде, везде я невидимо вижу Вас, милый, близкий и дорогой мне человек. Сколько общего есть между нами!Как я рада, что Вы теперь в Каменке. Мне было скучно, пока Вы были в Харьковской губернии. Как здоровье Вашей племянницы, прошел ли ушиб без последствий? У меня вчера здесь Сашок вывернулся из лодки в воду вместе со своим репетитором, но обошлось благополучно. У меня тут есть англичанин, гувернер Коли и Саши, очень глупый и смешной джентльмен, с большими претензиями и тенденциями, как все англичане; потом француз, гувернер Макса и Миши, очень образованный и симпатичный молодой человек; потом репетитор Коли и Саши, русский, студент Петербургского университета, и Пахульский, который учит Колю на скрипке, Сашонка на фортепиано и играет со мною с фортепиано. Этот также очень приличный юноша. Да, я не сказала ничего о студенте. Этот, уральский казак, очень неглупый и научно образованный юноша, но очень уж неотесан, со внешности мужиковат, зато и никаких претензий не имеет. Вот Вам весь мой наличный персонал. Юля в восторге, что находится в Браилове. Она его очень любит; гребет сама на лодке, ездит верхом (очень классично, надо к этому прибавить), стреляет в цель, поет, но при всем этом делает очень много дела: дает немецкие уроки Коле, Саше, Соне, Максу и Мише, занимается комнатным хозяйством, много работает, ведет корреспонденцию с сестрами и братом и вообще трудится много. Погода у нас очень дурная. Третий день, что мы приехали, все дождь идет. Марсель очень много о Вас вспоминает, и с большою нежностью. Какова свекловица в Каменке? У меня до сих пор и свекловица и пшеница великолепны, ко страшно, что пшеницу помнет дождем.
До свидания, мой милый, расхороший друг. Всегда нетерпеливо жду Ваших писем. Всем сердцем Ваша
Н. ф.-Мекк.
Р. S. Я своего мраморного мальчика, по Вашему совету, наполовину открыла от зелени, и действительно так лучше. Как мне жаль, что я не могу Вам показать, какие великолепные алоэ стоят у меня на террасе, в полном цвету, с восхитительными пунцовыми большими цветами.
160. Чайковский - Мекк
Каменка,
16 июня 1878 г.
Дорогой и милый друг мой! Уже четвертый день я опять в Каменке, в своей хатке, которая на этот раз показалась мне очень милой вследствие множества цветов, успевших вырасти в мое отсутствие в садике. Я встречен был на станции племянницами, сообщившими мне неожиданное и неприятное известие. Сестра была тяжело больна. Я нашел весь дом погруженный в мрачную тишину по случаю этой болезни. Больная уже несколько дней лежала в жестоких страданиях, не принимая никакой пищи и в состоянии крайнего расслабления. Сестра давно уже страдает от печени, и было несколько сильных припадков, но такого ужасного еще никогда не было. Первый день моего пребывания здесь был мучительно скучен и тягостен, но со следующей же ночи ей стало легче, и затем облегчение шло crescendo [усиливаясь] до такой степени, что вчера мы почти целый день все провели в ее комнате, разговаривая с ней. Болезнь эта состоит в том, что в печени образуется маленький камень, который, наконец, выходит, и тогда начинается выздоровление. Для радикального леченья нужны карлсбадские воды, и она их пьет уже второй год сряду, но теперь является предположение, что не лучше ли ей поехать в Карлсбад и там на месте пить воды и выдержать полный курс. Однако ж ничего еще не решено, а покамест нужно, чтобы она оправилась от припадка. Как бы то ни было, но теперь всеобщий упадок духа у нас сменился веселым и радостным, и с сегодняшнего дня я уже приступил к своим занятиям, т. е. к переписке начисто сонаты.
Теперь о деле.
Как Вам уже известно, оно остановилось на том, что Юргенсон взялся отыскать известную особу и приготовить ее к той роли, которую она должна выдержать во время производства дела. Сегодня я получил от него длинное письмо. В первой части его он сообщает, что известную особу невозможно найти. Во второй он пишет, что она наконец отозвалась и что он был у нее. Дальнейшие подробности я выпишу из письма Юргенсона: “Через несколько минут вышла А[нтонина] И[вановна], и мы начали разговор о посторонних делу вещах. Я наконец прямо изложил, в чем дело. Говорили мы много, и А[нтонина] И[вановна] иногда входила в азарт и гневное воодушевление. Вначале она приняла меня за одного из агентов бракоразводного дела и решительно объявила, что ни с кем, кроме мужа, говорить не хочет, выражала сильное неодобрение тебе, бранила Анатолия и т. д. Разговор вертелся буквально, как белка в колесе, и мы все опять оказывались на исходном пункте. Не стану тебе передавать подробности, но я получил полное убеждение, что с нею каши сварить нельзя: она ни за что не хочет “лжи” и “ни за какие блага в мире не будет лгать”. Я пробовал ей объяснить, что “лжи” не будет, ибо будет доказана твоя неверность, но она невозмутимо спокойно ответила: “а я докажу пpотивное”. Она твердо стоит на одном: пускай явится сам, и мы с ним обойдемся без окружного суда [Никаким образом нельзя вразумить ее что дела о разводах ведутся консисторией, а не окружным судом, (прим. Чайковского.)]. Она высказала предположение, что “все это было задумано еще до свадьбы”. Я робко заметил, что предположение это неверно, ибо зачем это могло быть нужно? Она возразила, что не знает зачем, но все это интриги Анатолия, Рубинштейна, твоей сестры” и т.д.