Перепутья Александры

– Прощай, малыш, - прошептала я, с тоской глядя на Кирилла.
– Тебе пора.

Но ему не дали уйти. Правда, не я.

Слон.

Я сначала не поверила глазам, хотя за столько лет видела всевозможные интерпретации существ. Их набралось, наверное, уже не меньше тысячи, однако ожившие игрушки в Потоке на моей памяти точно не гуляли. Он был мохнатый, серо-голубой. С непропорционально большой по сравнению с телом головой. Шел, пошатываясь, на негнущихся ногах.

– Кир, ты меня слышишь?
– лоб ребенка погладил хобот, покрытый искусственной шерстью.
– Посмотри на меня!
– голос звучал гнусаво, словно через маску.

И чудо действительно случилось. Мальчик с трудом приоткрыл заплывший кровью один глаз. Бессмысленно поглядел на живую игрушку, а потом на безжизненном лице промелькнуло узнавание.

– Сироб, - через неимоверное усилие прошептали губы.

– Да, это я, - хобот продолжал гладить детскую голову.
– Посмотри внимательно, прошу. Это Саша. Ты видишь ее, Кир?

– Рыжая, - слово, скорее, было угадано, нежели услышано.

– Отлично!
– слон вздохнул с облегчением.
– Заберите Кира, скорее. Увезите к себе в убежище. Спрячьте от него.

– Кто вы? К чему такая конспирация?
– я просунула руки под худое туловище мальчика и крикнула Рыжика.

– Вы про образ? Его создал Кир. Сейчас вы видите меня его глазами, - слон хоботом помог посадить мальчика на коня. Вернее, фактически положить. Сил держаться у ребенка не осталось.

– Почему вы помогаете Кириллу?
– спросила я, садясь на Рыжика. Тратить драгоценное время на расспросы было крайне неразумно, но удержаться я не могла. Чувствовала, что вплотную подошла к одной из главных тайн Потока.

– Я его друг. И ваш, надеюсь, тоже.

– Смеетесь?
– я прижала к себе мальчика, понимая, что конь готов к полету и ждет приказа.

– Когда-нибудь я все объясню. Обещаю. Но сейчас улетайте! Пелена уже близко!

– В убежище!
– велела я одновременно и Рыжику, и небу.

Прежде чем складывающийся пополам слой исчез из видимости, я успела заметить, что слон перестал быть слоном. На его месте стоял белокурый мужчина. Слишком далеко, чтобы разглядеть лицо. Но достаточно близко, чтобы распознать белый докторский халат.

Глава 15. Параллельное время

2003 год.

Драку на больничной лестнице напротив нашего отделения действительно начала Бастинда. И даже синяк под глазом Лукониной поставила. Ритка, вообще-то, умеет за себя постоять, все-таки с трудными подростками работает. Однако в этот раз особо не старалась ни нападать, ни отбиваться. В самом деле, не лупить же потенциальную свекровь!

– Это ты виновата!
– объявила мне Луконина, когда я следующим утром нагрянула к ней домой. Подруга, кривя губы от стыда и отчаянья, как раз разглядывала боевую рану перед зеркалом в прихожей.
– Я слышала, как Алла Сергеевна сказала Виктору Валерьяновичу, что из-за тебя свой мобильный в ванной утопила. Потому и взяла старый Вовин. А там наши фотки и смс-ки с сердечками. Конечно, она их не сразу нашла. А как по заказу - вчера!

– Гадость, - прошипела я, морщась. Представилась картинка с вкладыша к жвачке из моего отрочества - кукольная парочка сливается в страстном поцелуе, а в разные стороны разлетаются маленькие сердечки. Подавив приступ тошноты и вспомнив отчетливый бульк, пришедший на смену вою раненной гиены, я постучала себя по лбу.

– Я-то тут с какого бока? Бастинда в ванной от папы пряталась. Можешь с обвинениями к нему топать. И вообще, рано или поздно ваши отношения все равно бы рассекретили.

– Да!
– сердито зыркнуло на меня Риткино отражение - одним здоровым глазом, другим заплывшим под ярко-синим веком.
– Но тогда бы рядом был Вова, и мне бы не пришлось отдуваться в одиночестве!

– Я и не знала, что вздернутый нос у нас рыцарь без страха и упрека.

– Ты действительно его не знаешь, Саша, - взгляд Лукониной превратился в по-настоящему гневный.
– Ты всегда относилась к нему предвзято. Видела лишь сына мачехи, а не личность.

Я расхохоталась, не смогла удержаться. Вова - личность! Держите меня семеро!

– Послушай, Рита...

– Нет, это ты послушай, эгоистка непроходимая, - подруга, наконец, отвернулась от зеркала.
– И не перебивай!
– потребовала она, садясь на тумбочку.
– Ты жила в родном доме. С тобой все родственники носились, как с куклой фарфоровой. И отец, и бабка. А дед вообще каждую пылинку сдувал, любой каприз исполнял в два счета! Хочет Саша луну - пожалуйста! С Вовой все было наоборот. Твоя родня не обрадовалась его появлению. Он всегда был ребенком второго сорта. Его игнорировали и недолюбливали.

– Папа его усыновил, - возразила я, нагло взобравшись на стиральную машину, чтобы сидеть напротив Риты.

– Ничего не значащая бумага, - Луконина устало потерла лоб.
– На деле были лишь завышенные требования. И бесконечные слова - ты должен, должен, должен! Чтобы стать полноценным членом столь уважаемой семьи. Вспомни, а от тебя хоть раз требовали хороших оценок? Ты до выпускного класса была раздолбайкой. И ничего! Никто не паниковал. Если бы не та авария, еще неизвестно, что бы из тебя вышло.

– Ты это сама придумала, психолог наш гениальный, или Вовочка поведал?
– меня захлестнуло раздражение. Как смеет Луконина говорить в таком тоне. И о семье, и о моем прошлом!
– Вова всё получал на блюдечке! И работу, и карьеру! Бери, не хочу!

– А если он и впрямь не хотел?
– Рита попыталась выразительно приподнять брови и охнула от боли.
– Вове никогда не была интересна работа в вашей фирме. Он делал то, что хотел Виктор Валерьянович. Хорошо делал. Только срывался иногда. Но все эти "закидоны" - попытка сбежать. У каждого свои способы прятать голову в песок.

– Хватит!
– я спрыгнула на пол.
– Заканчивай профессиональную болтовню. Я в жизни не поверю в Вовины душевные стенания. Потому что знаю его лучше, чем ты. Держи, - я вытащила из сумки упаковку с разработкой семейной фирмы - почти волшебной мазью.
– Это мой профессиональный подарок - в разы лучше твоих психологических заморочек. Снимает синяки и отеки за несколько часов. Пользуйся.

Мне стало неловко за свое поведение, едва я вышла из Риткиного подъезда, но возвращаться и извиняться не стала. Потому что в душе продолжал кипеть гнев. Не только из-за разговоров о Вове. Чаща терпения переполнилась в тот миг, когда Луконина упомянула аварию.