Перепутья

Утро на каменоломнях начиналось на рассвете, с громкого звука горна. Ал не мог себе представить, насколько крепко нужно было спать для того, чтобы не услышать такую побудку – но некоторым из гладиаторов это удалось.

Им дали какое-то время на утренние процедуры, после чего строем, - как в армии, - погнали на завтрак. Насчет вкусовых качеств местной еды Гален ничуть не лукавил – Ал понял это с первой ложки. Не отрава, но ничего хуже он в жизни не ел. Зато сытно.

На еду им выделили не более получаса, а затем все тем же строем, под надзором, повели в карьер.

Античный прообраз тюрьмы, за одним исключением – суд, который привел его сюда сложно было назвать справедливым. Ему не дали слова. Не предоставили адвоката. Просто быстро подмахнули несколько бумаг – и засунули его сюда гнить навсегда.

Злость обжигала изнутри. То ли на самого себя, то ли на ситуацию, то ли на Франсуа. Злость искала выхода.

Но не находила его.

Работа оказалась каторжной. После первого же часа бездумного махания тяжелой киркой под палящим солнцем, все мышцы полностью задеревенели, но каждый раз, когда Ал пытался остановиться и присесть на камень рядом, надсмотрщик окрикивал его – и приходилось продолжать.

К концу второго часа Ал понял, что сейчас его настигнет инфаркт. Сердце колотилось как сумасшедшее, перед глазами плыли черные пятна, и одновременно с этим грудь словно сдавило плотным обручем.

Те мужики недооценили масштабы катастрофы, когда предполагали, что проживут на каменоломнях не больше недели. День – вот был предел Ала.

На плечо легла тяжелая рука, и он одернулся.

– Эй, Альбин, тебе передохнуть бы, - сквозь черные пятна он едва смог разглядеть хромого парня, про которого ему вчера рассказывал Гален. Как его там звали? Карикс, что ли?

– Не могу. Видишь, - Ал кивнул в сторону надсмотрщика, - Он за мной палит. Я скоро здесь сдохну…

– Не сдохнешь, - хохотнул Карикс и похлопал его по плечу, - Даже не надейся. Смотри, вон там, где камень грузят на тележки, есть выемка, - он ткнул пальцем куда-то в сторону.

Ал обернулся в означенном направлении. Слишком резко, потому что Карикс тут же его одернул:

– Да не крути ты так башкой. Короче, с его поста не видно, чего ты там делаешь. Мы всегда там прячемся.

И дело сразу пошло веселее. Совесть не позволяла ему прохлаждаться в защищенном от взора надсмотрщиков тенистом углу бесконечно, но с перерывами он уже не чувствовал себя так, как будто сейчас сдохнет.

Однако, все имело свою цену. На следующий день Ал проснулся под звуки горна – и понял, что не может встать с кровати. Любая попытка пошевелиться отдавалась дикой болью во всех мышцах – и он мог только лежать и тихо стонать.

– Уработался, - проснувшись, констатировал Гален.

Их койки были расположены рядом – и, сквозь беспокойный, прерывистый сон, ночью Ал слышал, как он кричал. Так и подмывало спросить его "почему" – но только до того момента, как Ал попробовал сесть – и боль ярко вспыхнула в голове, затмевая все мысли.

– Да успокойся ты, - Гален положил ладонь ему на плечо, - После первого дня почти все встать не могут. Давай лежи, я попробую достать чего-нибудь обезболивающего у охраны, хорошо?

– А построение? – спросил Ал.

Гален фыркнул:

– Вчера была показуха, чтобы вам, новеньким, внушить, что здесь вам не тут, не более того. Не веришь мне – пойди сам посмотри.

Пришлось поверить ему на слово – встать с койки Ал сейчас был неспособен. Делать было нечего – и, когда все ушли и в бараке повисла тишина, он провалился обратно в сон.

Желудок позаботился о том, чтобы он был недолгим, напомнив о себе спазмами и болью. Нужно было достать какой-нибудь еды, иначе очередного обострения не избежать. Ал аккуратно перевернулся на спину и попробовал сесть. Пусть мышцы и отозвались болью, на этот раз у него хотя бы вышло.

В бараке больше никого не было, но с улицы раздавались какие-то звуки, и чем больше он к ним прислушивался – тем отчетливее понимал, что что-то случилось.

Крики и шум никогда не значили ничего хорошего.

Кряхтя и матерясь себе под нос, он поднялся с койки и, придерживаясь за все предметы вокруг, поковылял к выходу. Деревянные мышцы ног слушались очень плохо и отзывались на каждое движение болью.

На улице, у двери барака, оперевшись о стену, стоял Карикс и расслабленно жевал какую-то травинку.

– Отлыниваешь? – спросил Ал.

– Ага, вроде того, - хохотнул тот в ответ.

– А что за шум? – Ал кивнул в сторону, с которой раздавались непонятные звуки.

– А, - Карикс махнул рукой, - Гален идиот. Хотел спереть что-то у охранников. Ну его за руку и поймали.

Ал немедленно насторожился:

– И?

– Вот, устроили показательную порку. Всех согнали, а я под шумок удрал.

Выматерившись про себя, Ал подхватил с земли палку. С дополнительной точкой опоры передвигаться стало не в пример легче.

Не успел он сделать и пару шагов в сторону звуков, как Карикс крикнул ему в спину:

– Эй, ты куда?

– Туда, - с нотками убийственной решительности в голосе, не оглядываясь, отозвался Ал, - Это из-за меня. Я должен все исправить.

Паззл сложился – и чувство вины быстро стало невыносимым.

– Чего? Ты дебил?! – воскликнул Карикс, - Хочешь на его место?!

Тишина стала ему ответом.

Продраться через толпу товарищей по несчатью оказалось сложнее, чем доковылять до импровизированной площади, со стороны которой раздавались звуки. С каждым шагом они становились все громче и громче – и для сомнений очень скоро не осталось никакого места.

Толпа рабов, затихнув на секунду, разразилась хохотом, а следом – громко охнула. Нахмурившись, Ал обвел окружающих тяжелым взглядом. Да что здесь вообще…

Именно этот вопрос он и задал Агросу, только его завидев.

– Гален сказал, что он римский гражданин и они не имеют права, - пояснил Агрос, - А потом послал Ликаона в жопу и пригрозил, что сгноит его, как только выберется отсюда. По-моему, он сошел с ума.

Пока остальные кровожадно улыбались, как какие-то гиены, на лице Агроса читалось беспокойство. Маленькое наблюдение – но оно отпечаталось в памяти надолго.

– А почему не имеют права? – нахмурившись еще сильнее, перепросил Ал.