Перес едет в Зеленецкий лес

Я подумала, что если Перес поселится на кухне, то единственной гостинице города наступит конец, и, вежливо улыбаясь, взяла телефон хозяина квартиры на сдачу.

***

Хозяин съемной квартиры оказался гораздо сговорчивее портье, наверное, потому что Перес к обеду перестала храпеть. И вот! Я вытряхнула троллиху на мягкую двуспальную кровать, где «соня» незамедлительно свернулась клубочком.

Признаться, живот у меня основательно подвело. То же самое думалось о моей компаньонке, что означало, что если ее не накормить, неизвестно где и какая еда начнет пропадать.

Пришлось выйти на улицу.

Городок Зеленецк был совсем небольшим по сравнению с моим Севером. В центре тянулась средневековая крепостная стена исконно русской архитектуры. Наступало начало мая. То тут, то там кружевными вставками белели отцветающие вишневые и яблочные сады частных домиков. Церковь, расположенная внутри крепости, отражала своими крестами солнечные лучи. Окраины, застроенные ранними и поздними хрущевками, звенели трамваями.

«Свежего воздуха оказалось столько, что его можно спокойно отгружать в Альпы», – подумала я.

Небо, как и писала раньше Чучо, было особенно синим. Таким, какое бывает только на границе с Белоруссией. Солнце закрыло облако, похожее на конька, и лучи придавали ему особый ореол. Я подумала, что мэр Зеленецкого поселения сейчас обязательно смотрит на это облако и гадает, что день грядущий принесет.

А принесет меня и Перес, вернее Перес и меня.

Вернувшись на грешную землю, я обошла три лавки, прежде чем купила достойный вкуса старой троллихи яблочный пирог с корицей, а заодно остановилась у газетного киоска:

– Добрый день! – с белорусским акцентом приветствовала меня пожилая аккуратная продавщица, сама очень похожая на румяный яблочный пирожок.

– Добрый день! – поприветствовала ее я, привычно выговаривая твердое «д».

Женщина немного насторожилась. Я давно замечала, что за пределами двух столиц, где существуют сложившиеся славянские и тюркские говоры, столичная речь действует как пароль «свой-чужой».

– Извините, можно мне карту Зеленецкой области, желательно с подробной дорогой в заповедник, – теперь еще и твердое «г».

Я почувствовала себя каким-то столичным шпионом.

– «Бздюлиные закрома» вы найдете сразу, – объясняла продавщица, настороженно посматривая, – здесь поворот, здесь по кольцу, здесь еще раз по кольцу, а вот и заповедник…

«Бздюлиные закрома», – подумала я, – честное слово, такое название заповеднику могли придумать только сами тролли!».

***

Моя спутница, пока меня не было, не теряла времени даром, а рукодельничала. На двери съемной квартиры (хорошо, что кухонной) красовался небольшой герб. Красное поле, намалеванное неизвестно откуда взятой краской, было перечеркнуто желтой молнией по диагонали. В левом верхнем углу рисунка размещалось нечто похожее на яблочный пирог, а в нижнем правом кривыми буквами по-русски желтела надпись: «Вредить и воровать». Очевидно, Перес нашла краску только двух цветов.

По правде говоря, у меня уже начинался приступ бешенства и чесались руки наказать троллиху как следует. Почувствовавшая это старушка, прижав фамильные уши, тихонько поедала яблочный пирог в углу кухни.

– Пойду за ацетоном, чтобы стирать твои художества! – грозно прикрикнула я на нее, но тут раздался предупредительный звонок, повернулся ключ во входной двери, и сам хозяин квартиры с чистым постельным бельем в руках возник на пороге и воззрился на троллиный рисунок.

***

У меня горели уши и щеки. Как читатель понимает, я с моим маленьким домашним чудовищем оказалась на улице. Из-за Перес в последние сутки пришлось соврать уже несколько раз. Вот и полчаса назад я лепетала возмущенному хозяину, что небольшой гербик с фразой «Вредить и воровать», отдающий свежей масляной краской, нарисовали предыдущие жильцы.

Солнце палило нещадно, и тащить по жаре семикилограммовую троллиху было несколько тяжеловато.

Я развернула карту Зеленецкой области и еще раз поискала заповедник «Бздюлиные закрома».

– Мы сейчас направимся прямо к твоей дочери и посмотрим, удобно ли ты там устроишься, – пригрозила я рюкзаку.

Оттуда высунулся пятачок, выражающий, как мне показалось, невыразимое удовольствие то ли оттого, что мы направляемся к Чучо, то ли от удачного вредительства.

Дорога в Зеленецкое поселение, как и писалось раньше, сначала вилась по холмам, а затем вела между по-весеннему засеянных полей. Настроение у меня заметно поднялось, когда я увидела пару аистов, танцующих на тонких ногах, расправив крылья.

Пока я разглядывала птиц, сзади мягко зашуршали шины автомобиля.

– Подвезти? – крикнул сидящий за рулем белого внедорожника мужчина средних лет. – Вы в заповедник?

Я кивнула, пряча рюкзак.

– Я тоже, – мужчина приоткрыл дверцу машины. – Садитесь, дорога мне знакома.

***

– Валерий Михайлович, – представился водитель.

Я рассматривала его, думая о том, какие у людей бывают реакции, когда Перес неожиданно выскакивает из рюкзака.

– Юлия, – скрипнуло из рюкзака.

– А вот горло надо беречь, у вас голос совсем сел. Я бы предложил выпить виски по случаю нашего знакомства, но, сами понимаете, за рулем, – добродушно продолжал мужчина.

– А что там, в заповеднике? – спросила я, стараясь теперь прикидываться больной ангиной.

– Природа чудесная! Весенние грибы собирать еду, – объяснял Валерий Михайлович, – люблю ботанику с детства. Дела не ладятся, вот и взялся по лесу походить. Тихая охота успокаивает нервы, – тут мужчина осторожно глянул на меня искоса, как завравшийся мальчишка.

Я тоже посматривала втихаря на его открытое мужественное лицо и крепкие руки, машинально отметив и дорогие часы, и то, что выговор у Валерия Михайловича тоже столичный. Одинаковая речь сразу располагает к человеку и вызывает чувство родства.

– Бздюлей буду изучать. Это местные клопы, редкий вид, – у меня снова загорелись уши и щеки, – мое увлечение тоже с детства. Я – орнитолог.

– По-моему, орнитология изучает птиц, – вежливо возразил мой спутник.

– Да-да, – я почувствовала, что краснеет все лицо. – Вот птички клюют насекомых, и от этого их популяции увеличиваются, особенно аистов.