Пересыхающее озеро

— Ты тоже из Исландии? — спросила она на превосходном немецком, повернувшись к нему.

— Да, я из Исландии, — заикаясь на каждом немецком слове, промямлил Томас, несмотря на то что неплохо говорил на этом языке. Он поспешно отвел взгляд, осознав, что смотрит на нее не отрываясь, с того момента как она села рядом с ним.

— Что это за ужас? — спросила девушка, указав на баранью голову посреди стола, к которой еще никто не притрагивался.

— Распиленная баранья голова, закопченная на огне, — объяснил он. От его слов она наморщила нос.

— Кто же этим занимается? — удивилась незнакомка.

— Исландцы. На самом деле очень вкусно, — несколько неуверенно добавил он. — Язык и щеки…

Томас осекся, сообразив, что все это звучит не слишком аппетитно.

— А глаза и губы вы тоже едите? — допытывалась она с неприкрытой брезгливостью.

— Губы? Ну да, едим. И глаза тоже.

— Должно быть, у вас очень мало еды, раз вы дошли до такого, — посочувствовала девушка.

— Наш народ был очень беден. — Томас кивнул.

— Меня зовут Илона, — представилась незнакомка, протянув руку. Он пожал ее руку и сказал, что его зовут Томас.

Один из юношей, пришедших с Илоной, окликнул ее. Его тарелка уже была наполнена картофелем и копченым мясом, как и тарелка их товарища. Он предлагал своей приятельнице поторопиться и последовать их примеру, сказав, что угощение очень вкусное. Илона встала, взяла тарелку и отрезала кусок мяса.

— Мясом не пресытишься, — сказала она, усаживаясь на свое место.

— Точно, — охотно согласился Томас.

— М-м-м… вкуснятина, — проговорила Илона с набитым ртом.

— Во всяком случае, вкуснее бараньих глаз, — добавил Томас.

Они веселились до утра. До других студентов тоже дошли слухи о вечеринке, и общежитие стало наполняться народом. Отыскали старый граммофон, кто-то принес пластинку Фрэнка Синатры. К исходу ночи принялись по очереди петь национальные песни представленных в компании народов. Началось с того, что Карл с Эмилем исполнили печальную элегию на слова Йоунаса Хадльгримссона. После пришедших посылок из дома обоим взгрустнулось. Затем запели венгры, чехи, шведы и, наконец, немцы, а потом и студент из Сенегала, тоскующий о жарких африканских ночах. Храбнхильд хотела определить самые красивые слова в каждом языке. Вспыхнул бурный спор, а потом они договорились, что представитель каждого народа должен встать и произнести что-нибудь самое значимое из того, что было сочинено на его родном языке. Исландцы оказались единодушны. Храбнхильд, поднявшись, продекламировала поэму — самое красивое произведение исландской литературы за всю ее историю.

Над лавовой скалой Звезду любви Ночные облака прикрыли; С небесной высоты Она расхохоталась Над юношей печальным В долине низкой. [18]

Исполнение было настолько эмоциональным, что, несмотря на то что мало кто понимал по-исландски, все притихли, а когда Храбнхильд закончила и склонилась в глубоком поклоне, раздались аплодисменты.

Томас и Илона все еще сидели рядом за кухонным столом. Девушка смотрела на него, ожидая разъяснений. Он рассказал ей о поэте, описавшем долгий переход через центральную пустынную часть Исландии одного юноши в сопровождении юной девушки, в которую тот был влюблен. Молодой человек знал, что у их любви нет будущего, и с такими грустными мыслями, опечаленный, торопился домой в свою долину. В небе светилась Венера, указывавшая им путь, но вдруг звезда любви исчезла за облаками, и юноша подумал, что, хотя они и не могут быть вместе, их любовь все же вечна.

18

Начало поэмы Йоунаса Хадльгримссона (1807–1845) «Конец пути».

Илона смотрела на него во все глаза, внимая каждому слову, и, то ли находясь под впечатлением истории про печального юношу, то ли увлеченная рассказом Томаса, то ли разгоряченная исландской водкой, она вдруг поцеловала его прямо в губы так страстно, что ему показалось, будто он заново родился.

Рут не вернулась в Лейпциг после рождественских праздников. Она написала каждому из своих университетских приятелей отдельное письмо. В письме к Томасу говорилось о том, что ее не устраивают условия быта, и он понял, как ей все надоело. Возможно, ее мучила тоска по дому. В общежитии они обсудили между собой эту новость, и Карл признался, что скучает по Рут. Эмиль понурился, а Храбнхильд обозвала ее дурехой.

Когда Томас снова встретил Ханнеса на лекции по сопротивлению материалов, он спросил, почему тот не пришел к ним в общежитие на вечеринку. Через двадцать минут после начала занятия дверь открылась, и в аудиторию вошли трое студентов, представившись активистами Союза свободной немецкой молодежи и попросив ненадолго внимания. Вместе с ними был еще один студент, которого Томас иногда встречал в библиотеке. Он изучал немецкую литературу, так казалось Томасу. Юноша смотрел в пол. Молодой человек, возглавляющий группу, назвался секретарем Союза молодежи. Он принялся говорить о солидарности студенчества и напомнил о четырех принципах, на которых строится обучение в университете: овладение премудростями марксизма, применение их на практике, участие в субботниках, организуемых Союзом свободной немецкой молодежи, и пополнение прослойки специалистов, которые должны найти применение знаниям каждый в своей области.

Секретарь обернулся к студенту и объявил, что тот сознался в том, что слушал вражеские голоса, но дал обещание прекратить это. Юноша поднял глаза, сделал шаг вперед, повинился в своем преступлении и заверил, что впредь не будет ловить западные радиопередачи. Эти программы, по его словам, испорчены мировой империалистической системой и пронизаны капиталистической алчностью. Он предостерег сидящих в зале от прослушивания такого рода программ и посоветовал внимать только передачам из стран Восточной Европы.

Секретарь Союза молодежи поблагодарил его и обратился к аудитории с просьбой повторить данное студентом обещание не слушать вражеские голоса. Присутствующие торжественно поклялись в этом. Затем секретарь повернулся к преподавателю и извинился за беспокойство. После этого процессия покинула аудиторию.

Ханнес, сидящий в двух рядах от Томаса, обернулся и посмотрел на него. В его взгляде одновременно обозначились и глубокая грусть, и негодование.

Когда лекция закончилась, Ханнес первым вышел из аудитории. Томас поспешил за ним, нагнал и довольно жестко спросил, в чем дело.

— В чем дело? — удивился Ханнес. — По-твоему, все так и должно быть, так, как сейчас произошло? Ты разве не видел этого бедолагу?

— Когда? Сейчас? — растерялся Томас. — Нет, я… Ну, естественно, нужно… Мы должны…

— Оставь меня в покое, — прошипел Ханнес. — Слышишь? Оставь меня в покое!

— Почему ты не пришел на вечеринку? — спросил Томас. — Тебя считают высокомерным.

— Чушь собачья! — выругался Ханнес, ускоряя ход, точно хотел избавиться от собеседника.

— Что происходит? — не унимался Томас. — Почему ты так реагируешь? Что случилось? Что мы тебе сделали?

Ханнес остановился в коридоре.

— Ничего. Вы мне ничего не сделали, — ответил он. — Просто я хочу, чтобы меня оставили в покое. Я заканчиваю учебу весной, и все. На этом все! Я уеду домой, и все закончится. Все это представление! Ты что, ничего не замечаешь? Ты не видел, как они обошлись с тем студентом? Ты хочешь, чтобы в Исландии было так же?

Ханнес зашагал прочь.

— Томас! — услышал он голос позади себя и, обернувшись, увидел Илону, махающую ему рукой.

Он улыбнулся ей. Они договорились встретиться после занятий. На следующий день после праздника Илона снова пришла в общежитие, нашла его, и они стали регулярно встречаться. В тот день парочка долго бродила по городу. Наконец они уселись на скамейку около церкви святого Фомы. Он рассказал ей о двух знаменитых исландских поэтах. Друзья однажды посетили Лейпциг и сидели на этой же самой скамейке. Один из них скончался от туберкулеза. Другой стал великим национальным писателем.