Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944
Шрифт:
Ее распоряжения оказались весьма своевременными, поскольку вскоре после этого мы узнали, что Фраскати был почти полностью стерт с лица земли воздушным налетом союзников. Вилла Кессельринга чудесным образом почти не пострадала, хотя мой «друг» генерал Кастеллано старательно обвел ставку фельдмаршала красным кружком на карте, которую в Лиссабоне дали ему союзники. Княгиня Альдобрандини поспешила в горящий Фраскати, на виллу к своим овцам, а я стал обдумывать разговор, состоявшийся на Форуме, и мое предстоящее посещение ставки Кессельринга, куда меня пригласили сегодня на ужин. Я не сомневался, что интриги достигли своей кульминации. Обсудив ситуацию с синьориной Биби, я назначил ее хранителем моих книг и других ценностей, включавших в себя обширную коллекцию фотографий, меню, приглашений и подарочных буклетов, которую я собрал во время своих путешествий в качестве
«Итальянское правительство считает невозможным продолжать неравную борьбу с превосходящими силами врага и, чтобы уберечь народ от дальнейших бед, обратилось к генералу Эйзенхауэру, Верховному главнокомандующему англо-американскими войсками, с просьбой о заключении перемирия. Эта просьба была удовлетворена. Вследствие этого все боевые действия итальянской армии против англо-американских войск повсеместно прекращены. Итальянская армия, однако, будет отражать все атаки, исходящие из других источников».
Голос принадлежал маршалу Бадольо – я запомнил его неповторимый пьемонтский акцент еще с той поры, как работал у него переводчиком. Я пожалел, что беседа, которую я планировал провести с ним в ближайшие несколько дней, теперь не состоится. Она бы, без сомнения, дала ему возможность заверить меня, как он уверял всех других, что «война будет продолжена».
Свистнув моему телохранителю, Лупо-эльзасцу, я отправился сначала на виллу Волконской. В этом оазисе павлинов, роз и стрекочущих сверчков царила суматоха. Дипломаты всех рангов с бледными лицами сновали по дому с кипами бумаг в руках, намереваясь, очевидно, устроить им аутодафе. Они сделали вид, что не узнали меня, возможно, потому, что боялись, что я буду просить для себя места в спецпоезде, предоставления которого посол, в соответствии с международными законами, потребовал от министра иностранных дел Гварильи во время прощальной встречи.
Посол, который тоже жег документы, принял меня и кратко рассказал о своей последней аудиенции в палаццо Киджи. Позже Гварилья так описывал эту встречу: «Ран спокойно вошел ко мне в кабинет – это свидетельствовало о том, что, несмотря на все его подозрения, он еще не до конца поверил в то, что перемирие на самом деле подписано. Я подтвердил это, и мои слова стали для него сильным ударом. Гнев его был очевиден. Он ничего не ответил и, уходя, с силой захлопнул за собой дверь».
Это был конец оси, по крайней мере для итальянского министра иностранных дел. Посол вздохнул с облегчением, когда я сообщил ему, что решил отправиться к Кессельрингу во Фраскати, и пожелал мне удачи. Я пожелал того же ему и всему его спецпоезду. Сотрудники посольства, включая военных, так торопились и так были заняты подготовкой к отъезду, что толком даже не попрощались со мной. Я прошел через великолепные сады, вспоминая о счастливых часах, которые провел здесь, и проклиная про себя белых павлинов, которые устроили печальный и нестройный гвалт в честь заключения перемирия, а может, наоборот, в знак протеста против этого. Я обменялся прощальными рукопожатиями с младшими сотрудниками посольства – на этот раз наши чувства были искренними.
Я выехал во Фраскати, когда уже сгущались сумерки. В обычное время дорога занимала меньше часа, но сегодня я ехал гораздо дольше. После 25 июля мой друг Сениз снабдил меня кое-какими документами, которые гарантировали свободный проезд по всей Италии. С этими документами в кармане и с сидящим рядом Лупо я чувствовал себя в безопасности. Но, к своему сожалению, я вскоре обнаружил, что Лупо ощетинивается и обнажает свои огромные клыки, только почуяв близость овец. Что касается многочисленных патрулей, которые останавливали нас на дороге, он встречал их весьма приветливо, ибо давно уже привык к людям в военной форме. Бадольо и его предательство его совсем не интересовали.
Подпись Сениза творила чудеса. Детективы, полицейские и другие сотрудники полиции, которым было поручено следить за тем, как выполняются условия перемирия, дружески салютовали мне и разрешали ехать дальше. Я было вздохнул уже свободнее, но проехать до ставки без проблем мне не удалось. Недалеко от Фраскати на дороге было сооружено устрашающее на вид заграждение, и даже пропуск, выданный Сенизом, не позволил мне
продолжить путь. По обе стороны от дороги была развернута рота королевских карабинеров. Они обращались со мной корректно, но холодно, и ничто не могло поколебать их роялистских убеждений. Мне пришло в голову, что Бенито Муссолини охраняли в ночь с 25 на 26 июля именно такие люди, и эта мысль меня совсем не обрадовала.Единственное, что оказало воздействие на карабинеров, – это прусский командный тон – а я хорошо наловчился изображать его. Отбросив то, что называлось моим итальянским обаянием, я напустил на себя ледяной вид и потребовал, чтобы меня отвели к дежурному офицеру. Я спросил, в каком чине этот офицер и как его зовут, и, когда услышал, что это майор Пенсабене, чуть было не расплылся в радостной улыбке, что, несомненно, испортило бы все дело. Дело было не в том, что «пенсабене» означает «хорошенько подумай», а в том, что майор был частым гостем на вечеринках синьорины Биби. Мое знакомство с ним убедило меня, что это не только добросовестный офицер карабинеров, но и человек, любивший хорошенько развлечься. Я вошел в его временный кабинет и с удовольствием отметил, что сопровождавшие меня солдаты замерли на месте от изумления, услышав, как радостно приветствует меня майор. Он предложил мне сигарету и еще больше изумил своих подчиненных, велев ординарцу откупорить бутылку вина, произведенного в том городе, куда я направлялся.
Пенсабене спросил, как поживает Биби и ее князь, и я польстил ему, вручив их его покровительству. Я также попросил, чтобы он разрешил мне продолжить путь, одновременно намекнув, что фельдмаршал, без сомнения, вышлет солдат на поиски, если я не приеду к ужину, и что первое место, куда наведаются его солдаты, будет заградительный пост, которым командует майор. Я небрежно напомнил ему, что означает его фамилия, и он рассмеялся. Будучи итальянцем, он свято верил в приметы. Несомненно, он хорошенько подумал, прежде чем поднять свой бокал и произнести:
– Дорогой Доллман, за твою удачу и за мою тоже! Быть может, и тебе когда-нибудь придется хорошенько подумать о своей судьбе, кто знает? И вот еще что – скажи фельдмаршалу, что мы выполняем свой долг и не все из нас позабыли о тех временах, когда мы были союзниками.
В ответ я предложил тост за его здоровье. Как только мы с Пенсабене вышли из караульного помещения, шлагбаум тут же поднялся. Карабинеры лихо отдали мне честь, и я отправился во Фраскати. Фельдмаршал и офицеры его штаба обрадовались, увидев меня живым и полным последних новостей из Рима. Я уверен, что они заключили между собой пари, приеду я или нет. Солдаты, как правило, плохо разбираются в человеческой натуре, и они не могли себе представить, как рад я был очутиться среди них, а не в переполненном дипломатическом спецпоезде.
Меня заставили рассказать о моей утренней встрече на Форуме. Имя Максвелла Тейлора произвело эффект разорвавшейся бомбы. Все были убеждены, что, если бы не планировалась высадка крупномасштабного десанта в Риме, Эйзенхауэр никогда бы не послал в этот город командира десантной дивизии. Были предприняты лихорадочные действия для того, чтобы не допустить этой высадки, которая, вполне вероятно, позволила бы союзникам захватить Рим. К сожалению, ни Кессельринг, ни офицеры его ставки не представляли себе, какой хаос господствует в городе, не знали они и о том, что королевская семья переехала в здание военного министерства, которое было сильно укреплено, и что Бадольо и его генералы не смогли организовать оборону Рима. Им было неизвестно, что 135 транспортных самолетов, стоявших на аэродромах французской Северной Африки и готовых перебросить передовые части 82-й американской воздушно-десантной дивизии на римские аэродромы Фурбара и Чербетери, так и не поднялись в воздух.
Секретный посланец, которого Эйзенхауэр отправил в Рим в ночь с 7 на 8 сентября 1943 года, был заместителем командира 82-й воздушно-десантной дивизии. И кто бы, во время нашего драматического разговора во Фраскати, мог предвидеть, что Бог, в Своей неизъяснимой мудрости, сделает так, что этот генерал возглавит в июле 1962 года Пентагон? Генерал Тейлор стал первым командиром американской армии, с которым я познакомился, правда с помощью духа Юлия Цезаря. Вторым был полковник, а позже генерал Лемницер, который в конце концов сменил генерала Норстада в штаб-квартире НАТО в июле того же 1962 года. Именно Лемницер участвовал в первых тайных военных переговорах на вилле Аскона в марте 1945 года, предметом которых было заключение перемирия с немецкими войсками в Италии. Идея таких переговоров возникла в начале того же месяца.