Переворот.ru

У СNN всё было, как всегда. Шквал новостей, разложенный по ярким файликам на соответствующие полочки. Новостной фаст-фуд на любой вкус и желудок. Гарантия стопроцентного усвоения с последующим беспроблемным испражнением. И чувство полного удовлетворения, что живёшь не там, где творятся новости.

«Эхо Москвы» вешало прямо из эпицентра событий, что неминуемо накладывало свой отпечаток на стиль. Журналисты и гости студии были в курсе всех хитросплетений политики на всех уровнях, судили и рядили обо всем со столичным апломбом сопричастности. Но излишняя эмоциональность, порой доходившая до болезненного надрыва, выдавала потаённый страх оказаться в заложниках и пасть жертвой ими же комментируемых событий.

После выступления на радио прокурора Злобина в голосах, звучавших на «Эхе», засквозили характерные истерические нотки военных корреспондентов, ведущих прямую трансляцию из зоны боевых действий.

В дверь позвонили, и только после этого провернулся рычаг запирающего устройства.

«Что за идиотство стучать в дверь камеры?» — успел подумать Максимов.

Через высокий порог переступил Хартман. Расплылся в улыбке.

— Смотрю, ты даже выспаться успел? Молодец.

Он прошёл к столу, бросил на него тонкую папочку, взял книжку. Полистал.

— Прочитал?

— Пролистал, — уточнил Максимов.

— И как?

— Гений. Даже эпитафию себе уже приготовил. «Автоматы и сперма внутри дыр любимых самок — вот каким оказался итог моей немудрящей жизни», — нараспев процитировал Максимов из авторского вступления.

— Это он серьёзно? — Хартман иронично изогнул бровь.

— Не знаю, я не доктор.

Хартман зычно хохотнул. У самого с утра явно был прилив сил, словно предстояла увеселительная прогулка.

— Не угодил, друг мой, извини. Тогда вот это почитай. — Он постучал пальцем по пластиковой обёртке папки.

Максимов вернулся к столу. Взял папку.

«Комплексный психологический портрет в интересах оперативного использования», — прочёл он на первой странице. Имя и фамилия были густо замазаны чёрной краской.

Максимов пожал плечами, стал листать страницы.

Хартман тем временем налил себе сок из кувшина. Попивая мелкими глотками, внимательно следил за реакцией Максимова.

— Уделаешь сходу? Предупреждаю, клиент не чета Коркину.

— Коркин — психиатр, а это уже само по себе — диагноз, — обронил Максимов, перелистывая страницу.

Хартман гоготнул. Вытер влажные губы.

— А более подходящего там никого нету? — с сомнением спросил Максимов, захлопнув папку. — У него болячек — половина медицинской энциклопедии. Ласты склеит в самый неподходящий момент и завалит все к едрене матери.

— Что сказал товарищ Сталин о писателях? «У минэ для вас другых нэту». А у меня откуда клиенты лучше? Нет, брат, бери, что есть.

— И что мне с ним там делать?

— Стреножить и поставить в позу.

— Уже легче.

Хартман встал. Бросил взгляд на часы.

— Так, курим, писаем и выходим. Группы выдвинулись на исходные. Ждут нас. — Он указал на стенной шкаф. — Там для тебя представительная одёжка приготовлена. В штурмовой комплект переоденешься на объекте.

Из радиоприёмника после музыкальной заставки «Эха Москвы» раздался нервный баритон ведущего:

«Наши телефоны просто раскалились от звонков. Звонят наши «почитатели» из самых высоких инстанций и простые москвичи. Главного редактора экстренно вызвали куда-то для дачи объяснений. Надеюсь, что не показаний… А мы решили, пока нас не прикрыли, дать ещё раз в эфир утреннюю беседу Сергея Доренко с бывшим следователем Генеральной прокуратуры Андреем Злобиным».

Хартман подошёл к приёмнику и выключил звук.

* * *

День — «Д», время «Ч — 12 минут»

Старые львы

Решетников пальцем раздвинул пластинки жалюзи. Посмотрел за окно. Во внутреннем дворике особняка громко захлопали дверцы машин, затопали ноги, обутые в тяжёлые бутсы.

— Что там за шум? — спросил Салин, отложив прочитанный документ.

— Такие люди, с такой охраной! — отозвался Решетников. — Жалко портретик не успеем повесить. Говорил же тебе, Виктор Николаевич, давай хоть один портрет президента повесим, а то, как не в России живём!

Салин нервным движением смахнул с носа очки.

— Насколько я понимаю…

В селекторе ожил динамик. Ровный голос Владислава назвал фамилию замглавы администрации.

— Проводи в главный, — бросил Салин.

Решетников раскрыл жалюзи. Свет хлынул на матово-белые шторы. Янтарными прямоугольниками загорелся на паркете. Хрустальные подвески люстры вспыхнули яркими звёздочками.

Большой кабинет, как называл его Салин, был главной залой особняка. По условиям бессрочной аренды интерьеры в доме пришлось восстановить в первозданном виде. Спецпомещения, где властвовал Владислав, расположились в подвале, а на верхних этажах блистал ампир.

— Только вальса Мендельсона не хватает, — проворчал Решетников.

Сопя, прошёл к своему месту, по правую руку от Салина, спиной к окну. Визитёру предстояло сесть лицом под свет и в перекрестье их взглядов.

Распахнулась высокая резная дверь. По паркету прощёлкали энергичные нервные шаги.

— Обойдёмся без приветствий и рукопожатий! — с середины кабинета произнёс замглавы администрации.

От его резкого голоса тихо тренькнули подвески массивной люстры.

— Как вам угодно, Игорь Дмитриевич, — промолвил Салин и водрузил на нос очки с пепельно-дымчатыми стёклами.

Замглавы президентской администрации сел в кресло напротив Решетникова, на соседнее бросил портфель.

— Итак, господа, как будете доказывать, что это не ваша работа?

Он расстегнул пуговицу на пиджаке, распахнул полы, сел, закинув ногу на ногу. Правую руку положил на стол. Пальцы были сжаты, как у льва, охраняющего добычу.

— Если вы о стрельбе у «Эха Москвы», то это не наш стиль, вы же знаете, — помедлив, ответил Решетников. — Мы же с Виктором Николаевичем из того времени, так сказать, застойного. У нас не было моды людей на улице убивать. Как-то без этого обходились. И ничего, порядок в державе был.

Игорь Дмитриевич выбил пальцами нервную дробь.

— И слюнную лихорадку в ваше время изобрели?

Решетников вздохнул.

— Наследие проклятого прошлого. Как ракетные войска стратегического назначения, подводные ракетоносцы, КБ «Сухого» и «Миля», танк Т-80 и… Что там ещё, подскажи, Виктор Николаевич?

— Госсобственности на триста миллиардиков, в ценах девяносто первого года, — мягким голосом вставил Салин.

Под Игорем Дмитриевичем скрипнуло кресло. Он придвинулся к столу.