Переворот.ru

— Тогда, прощай.

Громов плечом толкнул дверцу и рывком выбрался наружу.

По привычке, вскользь осмотрел улицу. «Наружка» могла прятаться где угодно, такое уж место, а группы захвата по близости он не вычислил.

«Пока живём», — решил он.

Расслабленной походкой подошёл к джипу. Пассажирскую дверь открыли изнутри.

Громов заглянул в затемнённый салон. Внутри пахло горечью мандаринов. К стойкому запаху дезодоранта примешивался аромат только что выкуренной сигареты с душистым голландским табаком.

За рулём сидел Хартман. В первую секунду Громов его не узнал. На лысину Хартман напялил коротковолосый кудлатенький паричок а-ля Иосиф Кобзон. Свободную одежду флибустьера рыночных отношений сменил на строгий партикулярный прикид: серость костюма контрастировала с чёрной водолазкой, темно-синий плащ с тёплой подкладкой. Как заметил Громов, даже крохотный значок на лацкане пиджака имелся. Короче, хоть сейчас на совещание на Лубянку.

— Что выстроился? Или садись, или я поехал.

Громов на прощанье бросил взгляд вдоль улицы. Машина Ирины включила левый поворот и плавно тронулась с места.

Он нырнул в салон. Сразу же показалось, что попал в совершенно иную жизнь, непроницаемо темными стёклами отделённую от той жизни и того мира, к которым он привык.

Там, в мире за окном, люди ходили в Третьяковку и тряслись в метро, плелись на работу и спешили на свидания. Там отдельные граждане творили свои убогие криминальные делишки, а опера в меру сил, таланта и ума отлавливали их и конвейерным способом отправляли на нары.

Конечно, там случался и форменный беспредел: абсолютное скотство, патологическая жестокость и стяжательство за гранью разумного. Но в привычном мире не было того запредельного, надчеловеческого, что ворвалось в жизнь Громова, как ледяной чёрный вихрь. Даже глухое, как безысходное горе, средневековье растоптанной войной Чечни теперь казалось ему человечнее, теплее и живее того, мрака преисподние, в которое он погружался, как в трясину. Среди руин ещё теплилась жизнь. Здесь её не было. Там ты был либо своим, либо врагом. А здесь — никем и ничем.

Хартман, жизнерадостный и бодренький, включил двигатель. Положил ладонь на рычаг коробки скоростей.

— Ирина сегодня улетает. Она приглашала тебя с собой? — спросил он.

— Я пока невыездной, — хмуро ответил Громов. — У меня даже паспорта нет. Только «липовая» ксива. Я с этим фальшаком только до первого мента и дойду.

Хартман усмехнулся.

— Фальшак, говоришь? А что нынче не фальшак? Сама «контора» — большой иллюзион под названием «Госбезопасность». За что зарплату получают, не понимаю.

— Это в том смысле, что вы ещё на свободе?

— Свобода — понятие относительное, при длительном обмусоливании имеющее тенденцию дойти до полной абстракции. А вот безопасность — это, друг, только конкретно! Либо есть, либо нет. Ну не бывает процента от безопасности! Иначе человеку ноги миной оторвёт, а ему скажут, что сохранили ему жизнь и безопасность почти на семьдесят процентов. Живи, Вася, радуйся! Катайся на инвалидном кресле по судам, добивайся компенсации в три штуку «уев».

Хартман вывернул руль влево и нажал на газ.

— Кстати, о взрывах. Я там неделю назад киоск арендовал. — Он кивнул на станцию метро. — Ментам занёс, пожарным, врачам, администрации района… Только не смейся, но сразу два опера моего продавца сходу сделали стукачом. На предмет борьбы с незаконным оборотом наркотиков и сбыта краденного. Да, да! Короче, выполнив все формальности, я на глазах у всех загрузил в киоск коробки, внутрь поставил ларь-морозильник для мороженного, снаружи выставил холодильник с газировкой. Все, как полагается.

— Мелким бизнесом решили заняться?

— Не, мелким терроризмом. Если рванёт холодильник, то стеклянная дверь превратиться в осколочный заряд. Стекло можно смазать чем-то быстродействующим, что даст стопроцентное поражение. Всю тусовку у метро и «Макдональдса» уложит штабелями. — Хартман как ни в чем не бывало продолжал крутить баранку. — Другой вариант. Тише, но тоже стопроцентный. В ларе с мороженым находится сухой лёд. Выливаем на него пару литров раствора одного препарата, продающегося в любой аптеке. Оставляем ларь открытым, и уходим. Ментам можно сказать, что накрылось электричество, вот все и тает. Начнётся выделение летучих паров. Люди, спеша в метро, ничего не почувствуют, разве что, лёгкое першение в горле. Через пару станций у пострадавших начнутся повальные обмороки. Гипотонический криз. «Скорая», охи, ахи, суета, паника… Две сотни разом госпитализированных пассажиров — повод объявить тревогу в метро, согласен?

Громов заставил себя расслабиться и слушать дальше.

— Ну а в коробках с сигаретами лежат толовые шашки. «Пояс шахида», типа того, что ты на рынке отобрал, можно смастырить прямо в киоске. В двух шагах от станции метро, прикинь! И шашек хватит поясов на десять. Это для тупых, кто под террором понимает абрека с автоматом и бабу с динамитом.

— Баба на рынке — ваша работа?

Хартман кивнул.

— Проверка бдительности. Как и киоск.

Громов покосился на него. Но промолчал.

— Не веришь? — осклабился Хартман.

— Исмаил, вроде, не понарошку кони двинул.

— Ты об этом авторитете, что у гаража, как пёс подох? Помню, помню, было такое… Но должен же я был устроить оргвыводы по итогам учений?! Своих засонь мы просто так поувольняем, а Исмаила по совокупности правонарушений пришлось уволить навсегда. А что, я не прав?! Одно дело «на войну» отстёгивать, а другое — в неё подписаться. Нафига он абреков с автоматами под свою крышу взял и бабе наводку на наркоту давал? Вот и получил девять граммов выходного пособия.

Хартман прижался к обочине и плавно затормозил.

— Значит так, друг мой. Последняя на сегодня гастроль. Сейчас мы устроим проверку бдительности на спецобъекте ФСБ. Посмотри в бардачке, там для тебя кое-что есть.

Громов открыл крышку. На колени ему выпала открытка с видами гималайских гор. Он на мгновенье задержал взгляд на картинке, сунул открытку на место.

Странно, но готовность врезать Хартману по кадыку и выскочить из машины сама собой улетучилась. Вместо неё внутри образовалась тупая покорность перед тяжкой и неопрятной работой, которую нужно выдюжить и поскорее забыть. А забыть получится, потому что впереди, он не мог сам объяснить себе, почему, ждало исполнение давней мечты, загнанной в самый дальний уголок сознания, откуда он доставал её только, когда был один, и когда было особенно тошно жить.

Достал перчатки и тряпичный свёрток.

— Ножами пользоваться в самом крайнем случае, — произнёс Хартман. — Твоя задача — обездвижить двух человек. Так себе, не бойцы. Можешь нокаутировать, но не до смерти.

— А дальше?

— Тихо уходим. И расходимся в разные стороны.

— Не верю.

— Чему? Что уйдём тихо? — Хартман расхохотался.

Громов на секунду закрыл глаза. Крепко стиснул зубы. На долю секунды вернулась готовность убить. Убить и броситься в бега. Бежать, путая следы, до тех пор, пока не затравят. И не даться живым. Чтобы не уволокли в ту жизнь, где сырые стены, камерная вонь и мерзкий скрежет замков.