Перевоспитать бандита

— Не так быстро.

— Ну что ещё? — ворчу, оседая в траву под нажимом тяжёлой ладони. — Тебе самому не тошно нести этот бред?

— Кому-то, может, бред. А Юрьевна в бешенстве. Она будет счастлива хоть кому повыдёргивать патлы, — с поганой улыбкой сообщает Хаматов и как будто бы невзначай склоняется ниже. Его губы так близко, что мой пульс предательски лупит в низ живота. — Я ведь могу вспомнить, где видел браслет. Или мы с тобой можем договориться. С огромным нетерпением жду твоих предложений...

То, что ему нравится мучить людей, оно как бы понятно. Но ведь должны же быть границы и у таких, как он.

— А тебе, фраер, стучать не западло? — напускаю на себя вид опытной чиксы, много повидавшей в своей жизни, много пережившей и побывавшей в разных переделках. В криминальных сериалах таким не перечат.

Хаматов удивлённо хлопает глазами.

Ага! Работает! Вон как морда вытянулась. Что, не ожидал?

Для достоверности и полноты образа, встаю на корточки, не глядя, дёргаю травинку и принимаюсь дерзко жевать стебель. Знаю, что выгляжу как идиотка, но тут, чем хуже, тем лучше, что мне терять?

— Кто станет слушать твой гнилой базар, если ты слову не хозяин, как путана телу? Так что не надо меня пугать! Сам бойся, понял?

И бодаю его в лоб. Не знаю зачем, но так надо. Я видела в кино.

Перед глазами подло вспыхивают звёзды. И Хаматов в самом эпицентре звездопада, почёсывает бровь. Пару секунд изучает моё не менее осоловелое лицо, и только потом приходит в себя настолько, чтобы задать логичный вопрос:

— Ты чего, Павловна?

О! Сразу про уважительность вспомнил!

— Ничего. — Победоносно задираю подбородок. — Просто опустилась на твой уровень. Иначе сдаётся мне, мы друг друга не слышим.

А мне начинает нравиться новое амплуа.

Задержали зарплату — пасть порву!

Помяли посылку на почте — моргалы выколю!

И сразу дело движется с мёртвой точки. Красота!

Правда, Хаматов как-то резко меняется в лице, хищно улыбается, глядя мне прямо в глаза, и я вижу, как на дне его чёрных зрачков разгорается нехорошее пламя.

Он отбирает травинку и мрачно суёт мне под нос прожёванный стебель.

— Ты хоть знаешь, что взяла в рот, шибанутая? — цедит сосед таким тоном, что мне как-то сразу становится холодно. — Пупырник сосновый. Редкая дрянь!

— Ну так бы сразу и сказал: нельзя! Занесено в Красную книгу, — бурчу обиженно, — чего обзываться? И почему вдруг «сосновый»? Здесь вроде не лес.

— Да потому что тебе крышка! Осталось полчаса, от силы час… — Не успеваю опомниться, как меня уже лапают, одновременно оттягивая нижнее веко, и целуют в губы, горячо и жадно. — Пульс частый, зрачки расширены, судороги, нарушение дыхания... Всё понятно. Организму срочно нужен белок! — сбито бормочет Хаматов мне в рот то, отчего холод пробивает всё тело.

Не хочу я «крышку». Не готова я к такому!

Перспектива отбросить концы обескураживает настолько, что я даже не сопротивляюсь. Запрокидываю голову, открывая жадным поцелуям шею.

Эх, была не была! Терять же всё равно нечего?

Но потом в марево наслаждения проникают здравые мысли: «Что за бред? Какой, к чёрту, белок?! Как его, козла такого, земля носит?».

— Стой! Да погоди же ты… — выпаливаю, затрепыхавшись в загребущих руках. — Я у седьмого «А» домашку не проверила!

Господи, что за бред я несу?

— Переживут твои бестолочи. А ты — нет, — ничуть не тушуется Павел.

Он уже без рубашки! — Понимаю, наткнувшись ладонями на жёсткую грудь. Когда успел?

Зря я надеялась смутить его разговором о рутинных делах во время прелюдии. Это же она? И, похоже, уже плавно перетекает в то самое… Боже мой!

— Ты что? Они же тему не поймут без моих пометок! Не сдадут экзамен, не поступят в ВУЗЫ и окажутся на помойке. Я буду гореть в аду!

Кто-нибудь, заткните уже меня. Но фантазии больше ни на что другое не хватает.

— Не кипишуй, Павловна. Сейчас мы тебя вылечим.

— Я не хочу, чтоб меня черти жарили!

Особенно бандиты…

— Идиотка, бля… — раздражённо выдыхает Хаматов. У него явно нет желания шутить.

— Ответственная! — возражаю дерзко.

У меня самой в глазах от возмущения красные пятна. Вмазать бы этому умнику, чтоб зубы клацнули.

— Ты серьёзно собираешься проверять домашку? Сейчас?! Смотри, другого случая провести последние минуты в кайф уже может не выпасть. Очнёшься в райских садах нетраханная, и будешь вечность локти кусать!

— Было бы о чём жалеть, — убедительно вру, невинно хлопая глазами. Посмотри на моё постное лицо, разве я похожа на лохушку, которую предали тело и мозги?

— До этого вполне себе кайфовала, а теперь вдруг взяла и передумала? — продолжает беситься Хаматов.

— С чего ты взял, что до этого мне всё нравилось? — принципиально стою на своём, хоть и кривлю душой. Это моя маленькая месть. — И вообще, мне уже стало лучше. Наверно, пупырник попался бракованный.

Павел сжимает челюсти, страшно играет желваками. Потом он подхватывает с травы рубашку, резко наклоняется и нахлобучивает мне её на голову.

— Что ты делаешь?!

— Бляду… Блюду… Да бля! Честь твою спасаю! — рявкает хрипло Хаматов, словно вдруг сорвал голос. И обвязывает рукава вокруг мои шеи.

Я теперь будто в мешке — слепая как крот!

— Каким образом…

— А есть альтернатива? — перебивает он меня довольно резко и будто пушинку закидывает себе на плечо. — Встретит кто лохматую по дороге, как отбрёхиваться будешь? Молчишь? То-то же.

Потом становится не до полемики: меня качает и подкидывает, к горлу подступает ужин.

Я лишь мычу беспомощно, Хаматов крупнее и крепче, в таком положении особо не вывернешься. Поэтому вишу безвольно и мечтаю хотя бы не свалиться.

Ох и долго меня трясёт! Слышу, как где-то лают собаки, звенят колокольчики на шеях скота, кто-то здоровается подобострастным, торопливым шёпотом. Негодуя на судьбу, начинаю дремать. Потом знакомо скрипит калитка, раздаётся тявканье. Выныриваю в реальность с единственной мыслью: пёс! Одинокий. Голодный. Спасибо, Господи, хоть не заперла в доме.