Период распада

Но! Пара взглядов, точное построение предложений, правильная поза. И вот он уже крутит её по полу, и, наверное, винит себя, а потом диалог в его голове замолкает, остаётся только слабый свет потолочных огоньков-звёзд и эта примятая белая шкура, и весь этот их личный космос.

– Мы вчера много выпили, – объяснила Юля своё долгое молчание. – Сегодня аж тошнит.

– Знакомо, – усмехнулся Миша. – Сейчас буду отпаивать тебя чаем.

Они дошли до свежепокрашенного голубого дома, и Миша открыл калитку. Во дворе залаяла собака. Юля дёрнулась, но потом заметила цепь, которая едва ли, по её прикидкам, дотянула бы до забора, и вроде успокоилась. На вид собака была не породистой, обыкновенная дворняжка (как и её папа, Юля любила собак и разбиралась в породах). Миша потрепал пса по вихрастой чёрной голове:

– Это мой дружище.

Юля окинула взглядом дом: он был плоским, как большая лепёшка. Снаружи выглядел вполне крепким, с ровным бетонным фундаментом. Дом напомнил Юле другой, скукожившийся и покосившийся, а именно – дом прабабушки, маминой мамы, к которой Юля, будучи подростком, ездила каждое лето с одиннадцати до тринадцати, пока прабабушка не стала совсем старенькой, а Юля такой взрослой, что захотела проводить лето в городе, с новыми друзьями со двора.

– Пойдем, а то я замёрз, – сказал Миша и открыл дверь.

Они вошли в застеклённую пристройку, где на лавках, по одной справа и слева, стояли пустые тазы и банки, а на полу было много старой обуви. Не задерживаясь там, Миша сразу же открыл следующую дверь.

Комната, в которой они оказались, была чем-то типа веранды. Там стоял диван, накрытый красноватым выцветшим ковром, а перед ним был пузатый облупившийся шкаф. Одежду вешали на крючки возле входа.

Пока Миша пытался прицепить Юлину куртку на и так переполненный крючок, дверь, ведущая в дом, распахнулась, и на пороге появился мальчик лет пяти. За ним шла худенькая маленькая женщина средних лет, с пакетом в руках. Выходя, она говорила:

– Кать… Кать, ну успокойся. И так надавала уже… Савелий, говори Кате спасибо. Ох, теперь со всем этим потащимся до остановки, – она подняла набитые пакеты и посмотрела Юлю и Мишу с виноватой улыбкой, потом встрепенулась:

– Оппа, Мишка! Ну, здравствуйте. Вы Юля, да?

Юля подумала, что, возможно, это и есть та самая Мишина тётя, хотя уж больно молодая.

– Здравствуйте, – ответила.

– Проходите, мы с Савелием уже уходим.

Нет, то была не тётя. Гостья с пакетами и с Савелием ушли, а Миша сказал Юле заходить в дом, сам же решил заскочить в туалет.

Зайдя внутрь, Юля увидела низкорослую полноватую женщину с короткой рыжей стрижкой. Она ходила вдоль столешницы, энергично взмахивая руками и проговаривая свои же действия. Юле она напомнила фею-крёстную из «Шрека». На вид ей было за пятьдесят.

Женщина поправила очки в красной прямоугольной оправе и встретила Юлю строгим взглядом.

– А вот и вы, вот и вы! Проходите, Юлия. Я – Катя.

Кухня тёти была большой и просторной. От входной двери справа находилась кухня с плитой, духовкой и холодильником, а слева стоял длинный стол со стульями и диваном у стенки. По тому, каким большим был этот стол, Юля сделала вывод, что здесь гостей любят.

Из кухни через арку просматривался тёмный зал, а из зала, через приоткрытую дверь, была видна ещё одна комната. По всему дому рассеялся какой-то дым, и поначалу Юля подумала, что что-то подгорело. Но потом Юля заметила пепельницу с дымящейся сигаретой. Катя поймала её взгляд и сказала без всякой неловкости:

– У нас курят. Тебе ничего?

– Нормально, – соврала Юля.

– А то смотри, я окно открою.

Но Юля снова повторила, что ей нормально.

– Я курю, муж курит, а Мишка уже привык к нам.

Катя снова взяла из пепельницы дымящуюся сигарету и, зажав её во рту, принялась переносить тарелки с кухни на обеденный стол, но потом резко остановилась, посмотрела на Юлю поверх очков и сказала то ли в шутку, то ли серьезно:

– Если что, для тебя я Катя. Только так и никак больше. Не люблю «Екатерина Борисовна» и вот это всё, понятно?

Юля не сразу поняла: Катя сейчас грубит или шутит, но потом увидела скупую её улыбку и тоже улыбнулась.

– Мишка, тарелки расставь. Глянь, стоит руки в боки! – Катя шутливо прикрикнула на появившегося в дверях племянника, и подмигнула Юле, как сообщнице.

Пока Миша и Катя расставляли посуду и тарелки с едой, Юля, не решаясь садиться без них, держалась за спинку стула и рассматривала над диваном полки с книгами. Просмотрев корешки, Юля обнаружила Шолохова, Толстого, Ремарка и даже Гомера с Платоном и сильно удивилась такой библиотеке в поселковом доме.

– Это всё отцовское, – услышала она Катин голос. – Отец был инженером от бога… Многие его знали… Мужик на все руки… Дом этот… Своими руками… Представляете? Своими руками…

– Дом хороший у вас, большой, – сказала Юля.

– Основательный. Всё, как отец любил… Но ты, наверное, и лучше дома видела.

Катя затушила сигарету, окинула придирчивым взглядом стол и, что-то вспомнив, подняла указательный палец, направилась к кухонным шкафчикам.

Юля выцепила Катины слова про то, что она видела дома и лучше, и решила, что это, наверное, как-то связано с должностью её мамы. Слишком часто ей приходилось чувствовать себя белой вороной, особенно среди людей, знающих её, а таких было в городе немало. Люди часто делали на этом особый акцент: то негативный, то, наоборот, приторно-позитивный, в зависимости от их отношений с самой Ольгой. И даже здесь, в печерском доме, должность регионального директора филиальной сети «Агропромбанка» догнала Юлю.

На столе стояли бутерброды с маслом и красной икрой, порезанный ломтями куриный рулет с черносливом, поддон с холодцом и квашеная капуста, кабачковая икра, какие-то соленья и большая миска, видимо, с варёной картошкой (была плотно укрыта полотенцами).

– А потом будем делать плюшки с яблоками и корицей. Я уже, вон, тесто с утра замесила, – Катя кивнула в сторону столешницы.

– Обожаю твои плюшки, – сказал Миша и прокомментировал Юле: – Катя очень вкусно готовит.

– А Юля мне помогать будет, такое у меня правило: кто пришёл в дом, тот помогает. Ты, давай-ка, тоже тарелки расставь. Уселся он!

Сказав это, Катя шлёпнула Мишу, который после её слов лениво поднялся, по попе. Уткнувшись взглядом в бутерброды, Юля сделала вид, что не заметила этого. Может, в их семье ничего не видели в таких жестах, но Юля смутилась.

Миша расставил тарелки, разложил приборы. Теперь всё было готово для обеда. Юля, уже очень голодная, была рада приступить к еде. Она положила себе картошки и взяла кусок куриного рулета. От стеснения вкуса она почти не чувствовала. Зато Миша наворачивал холодец, и картошку, и всё, что было на столе. Катя не ела, следила за тем, как едят они, и как будто бы умилялась.