Период распада

В «Ниве», на переднем стекле которой красовалась большая карточка «PRESS» с печатью комендатуры и подписью помощника командующего южным сектором ответственности по вопросам связей с прессой и PR полковника Педеску, сидели двое. Причем сидели они странно, не так, как это бывает обычно. Обычно, даже если в машине два ряда сидений и едут только два человека, один располагается на сиденье водителя, другой рядом с ним. Тут же сиденье рядом с водителем пустовало, а пассажир сидел на заднем и не очень-то заметно, но постоянно оглядывался по сторонам. Обычно так бывает, когда в машине едет начальник… но тот, кто сидел на заднем сиденье, на начальника не был похож, да и ухайдаканная почти что в хлам «Нива» на шестисотый «Мерседес» не тянула никак.

Тот, кто был за рулем, был постарше — к сорока. Битый жизнью, угрюмый, неулыбчивый мужик среднего роста с большими и сильными руками. Если он и был на кого похож — так это на засиженного зэка, вот только под его кожей не было ни единой чернильной точки. Как и все журналисты, он таскал на себе репортерский бронежилет. Что это такое? Это бронежилет, только с карманами под репортерское оборудование и всякую нужную в работе мелочь. На нем спереди и сзади тоже наклеены (или наживлены на скорую нитку, чтобы раз — и сорвать, как в данном случае) большие таблички с буквами «PRESS», вырезанными из световозвращающей ткани. Бронежилет для репортера в горячей точке обязателен, потому что если в момент ранения репортер будет без бронежилета — страховая компания не выплатит страховки. А страховка немалая — миллион американских долларов, которые еще пять лет назад стоили вдвое больше, чем стоят сейчас. Но все равно — какие-то деньги. Мужик, у которого, кстати, были документы — паспорт, удостоверение репортера, пластиковые карточки, которыми тут разве что замок можно открыть, — на имя гражданина Германии Хуго Пфальца, сидел за рулем последние три часа в этом самом бронежилете. Это было неудобно — в бронежилете крутить баранку, но он ничем этого не показал. Возможно — привык.

Второму на вид не было и тридцати — невысокий, моторный какой-то, улыбчивый, светловолосый. Почему-то те, кто не знал его лично, думали при первой встрече, что перед ними гражданин э-э-э… альтернативной сексуальной ориентации. Хотя они ошибались, и ошибались крепко, человек этот, тоже в репортерском бронежилете и с документами на имя Макса Вобана, тоже немца, был ходок еще тот. Последним ошибся три дня назад в Киеве один итальянский репортер… тоже альтернативный, в общем. Не желая понимать намеков, он направился следом за симпатичным, но каким-то холодным (видимо, все немцы такие) немцем в мужской туалет, видимо, нужду малую справить. Вышел репортер оттуда только через двадцать минут, белый, как мел, и, судя по расплывающимся по его модным джинсам пятнам — нужду он таки справил. Причем как малую, так и большую враз.

Вероятно, все немцы — прирожденные фашисты.

Люди эти приехали в Одессу только вчера, представились репортерами какого-то земельного [35] журнала, зарегистрировались в комендатуре — сейчас это просто, вся информация в Сети, проверяется запросто, получили пропуска «Пресса» и поселились в гостинице. В бывшую «Одессу» их, конечно же, не пустили, там теперь штаб миротворческого контингента, на охраняемой территории, поселились в бывшем «Спартаке» на Дерибасовской, там восстановительные работы уже завершились. Под вечер они, нарушая правила поведения репортеров, в одиночку, а не журналистским пулом в сопровождении немного пошлялись по городу, поснимали. Посмотрели на то, что осталось от Думской площади — там шли тяжелые уличные бои, от Театра оперы и балета, который до сих пор был выжжен дотла изнутри: там оборонялись три дня, по зданию били Шмелями [36] , и жирный пепел был заметен до сих пор. У старшего сжались до белых костяшек кулаки, когда он увидел руины ДК моряков, ведь он, пусть и молоденьким лейтенантом, но застал те времена, когда еще не пролегали по единой и сильной стране опоясанные проволокой границы, когда еще не смотрели друг на друга жерла танковых пушек, на электроспуске которых держали пальцы люди, говорящие на одном языке. Когда понятие «оккупационная администрация» относилось к сорок третьему году, но никак не к настоящему времени. Когда в Театре оперы и балета давали Мусоргского, а не соло на пулемете «Утес». Наконец, когда по Приморскому бульвару Одессы прогуливались люди, а не ездили патрули сил стабилизации, стараясь не попасть колесами в воронку от снаряда.

35

То есть местного, Германия делится на земли.

36

РПО Шмель — ручной противотанковый огнемет.

Говорят, весь город еще не разминировали, подрываются. А может… и новые кто ставит.

Старший вышел из машины, не закрывая дверь, опершись на нее, достал из пачки сигарету, размял пальцами, но курить не стал, так и мял ее пальцами, будто надеясь, что никотин через кожу проникнет в кровь. Он не курил уже давно… с тех пор как в Джибути командовавший их учебной ротой сержант-шеф Иностранного Легиона за найденную в казарме початую пачку сигарет заставил всю роту целый час передвигаться на корточках и громко квакать при этом, а сам он сидел на стуле в легкой летней форме, в шортах, пил пиво и смотрел на них, квакающих и ползающих по плацу, обливающихся потом. Когда нашли, он выстроил учебную роту на плацу, медленно обошел ее и спросил — кто? Никто не ответил — и наказание получили все. Потом он, уже будучи полноправным бойцом спецотряда боевых пловцов Легиона, узнал, что если бы кто-то ответил, то тут же вылетел бы из отряда, а рота получила бы удвоенное наказание.

В спецназе не любят говорливых. А пачка была его.

Человек с документами на имя Хьюго Пфальца неспешно и несуетно смотрел по сторонам, разминая в пальцах сигарету, а глаза его подмечали все, давали этому название, раскладывали по полочкам, оценивали с точки зрения возможной опасности. Вот дом… на четвертом этаже одна из квартир выгорела дотла, окон нет — выбило взрывом… может быть, там снайпер? Нет, вряд ли, бросается в глаза. Он бы сам никогда там не сел. Вон дальше, здание бывшей мореходки, там теперь ЮНИСЕФ сидит и комиссия по реинтеграции от ЕЭС — большие белые внедорожники, грузовики, все здание накрыто сверху донизу чем-то напоминающим огромную рыбацкую сеть — это от гранат. Вход там сделан плохо… около него дежурят двое михаев [37] , но при любой серьезной заварушке они смертники, пусть и с автоматами, и в бронированных будках, напоминающих старые, гаишные — только со стеклами в два пальца толщиной. А дальше… улица идет к морю, видно хорошо, если присмотреться, то можно увидеть и чек-пойнт миротворцев — шлагбаум, бетонные блоки, противогранатные решетки. Раструб КПВТ на румынском бронетранспортере, уставившийся на мрачный, больной, враждебный ему город. Улицы Одессы шли к морю… и в одну прекрасную ночь лихие хлопчики нагрузили «КамАЗ» бочками с солярой и азотными удобрениями и, не включая двигатель, направили своим ходом, под горочку в сторону блокпоста миротворцев. В городе после этого были повальные обыски, зверствовала Сигуранца [38] , немало народа пропало без вести. Люди говорили, что неугодных сажают в вертолет и, отлетев подальше от берега, бросают в воду, предварительно сковав наручниками руки и ноги и привязав какой-нибудь груз. А как вы думали, господа хорошие?! Думали, что Европа — это только чистенькие улицы и зарплата в евро? А как бы не так! Вот еще какая Европа бывает.

37

Михаи — так звали румын.

38

Сигуранца — румынская спецслужба.

Бывает, кстати, и похуже. В Днепропетровске порядок охраняла частная военная компания — хлопаки из УЧК [39] , которые решили подзаработать немного евриков честным трудом, а не наркоторговлей. С ними пришлось срочно расторгать контракт — после того как независимому французскому журналисту удалось снять сюжет, как людей, признанных «лицами, представляющими угрозу безопасности», сажают на кол.

Ничего… придет время — со всеми посчитаемся…

39

УЧК — армия освобождения Косова.

Осмотревшись, водитель-корреспондент вернулся обратно в машину, чтобы не маячить и не привлекать внимания. Его напарник работал — один конец провода он воткнул в разъем на лицевой панели магнитолы, второй — в ноутбук Toshiba, не слишком мощный, но приспособленный для тяжелых условий работы. В качестве спутниковой антенны выступал багажник на крыше «Нивы». То, что там лежали вещи, работать антенной ему никак не мешало.

— Что? — коротко спросил водитель.

— Ближайший беспилотник в пятнадцати километрах отсюда, — ответил молодой, просматривая подаваемую из космоса картинку, которую самым что ни на есть пиратским образом перехватывали с американского военного спутника, потому что свои картинку подобной четкости и детальности не давали, — идет в режиме ожидания, маршрут обычный, патрулирование.

— Патрули?

— Ближайшие с бронетехникой — на Базарной и на Греческой.

— Пешие?

— Не ловит.

— Это плохо, что не ловит…

Старший так и остался за рулем бормочущей на холостых «Нивы», а вот младший отцепил ноутбук, хлопнул крышкой. Потом вылез из машины, начал что-то щелкать, оправдывая надпись «Пресса» на пузе.

— Далеко не отходи! — крикнул старший. — Чего нашел?

— Да вот там… Ты знаешь, что вон там Свято-Михайловский Архангельский женский монастырь был?

— Постыдился бы!

— А я что? Я ничего… — невинно заморгал глазами младший.

Старший глянул на часы — нужный им человек задерживался, и это было плохо. Придется действовать по второму плану.

Старший вышел из машины, предварительно щелкнув крошечным переключателем под приборной панелью, открыл капот. Машина типа сломалась.

Конечно же, их заметили — не могли не заметить. Второй год оккупации кое-чему научил миротворческий контингент — и теперь по скорости реакции на оставленный в неположенном месте предмет, на припаркованную машину михаи не уступали израильтянам, у которых подобная беда больше шестидесяти лет уже длится. Вот только эффективность антитеррористических мероприятий оставляла зачастую желать лучшего — вместо фанатиков-исламистов, привычных по Афганистану и прочим неспокойным местам, здесь им зачастую противостояли асы, прошедшие еще советскую школу подготовки и готовившиеся в час «Ч» парализовать своими диверсиями весь европейский континент. А в поединке хорошо подготовленного любителя и профессионала победу за редким исключением одерживает профессионал.

— Тебе надо было в Легионе служить, — негромко крикнул старший, не вылезая из-под капота.

— Это почему?

— А у нас там так: как на боевые сходишь, так тебя в центр психологической реабилитации. А там девочки… причем званием выше тебя. И ты их… по три раза в день, пока все глупости из головы не выкинешь [40] .

— Да ты что, шеф. Правда, что ли?

— Не сойти с этого места.

— Во дела… Я б тогда каждый день на боевые ходил… — молодой реально заинтересовался сказанным.

40

Так и есть в действительности.