Person. Экзистенциально-аналитическая теория личности.

Такой ход мыслей приводит нас к парадоксу: чем более персонально мы себя ведем, тем в большей степени участвуем в том, что является общим для всех людей. Чем более мы аутентичны — то есть чем больше мы идентичны самим себе, — тем в большей степени ведем себя как Люди. Это напоминает императив Канта, согласно которому нравственным человек является тогда, когда ведет себя таким образом, что из его поведения в любой момент времени можно вывести закон для всех людей.

«Экзистенциально-аналитическая нравственность», хотя и имеет некоторое сходство с императивом Канта, все же выглядит несколько иначе. Речь идет не о генерализации, а, напротив, о субъективизации. Можно дать ей следующую формулировку: «Чем больше ты соотносишься со своей совестью, тем в большей степени являешься Человеком». Мы утверждаем человечность и человеческое сообщество благодаря нашей радикальной субъективности, благодаря феноменологической установке по отношению к самим себе. И это приносит с собой нечто, что является фундаментальным для мира людей и для бытия Человеком: способность к Встрече. Нахождение своего, действительно своего Собственного делает нас способным к диалогу с Другим, превращается в Ты для Другого. Лишь в соотнесении с собственной интимностью мы являемся не эхом внешнего мира, не копией чужого оригинала, не программируемым аппаратом, а собеседником с собственными переживаниями, идеями, решениями — короче говоря, Человеком, который всегда может удивить своей самобытностью, оригинальностью и свободой.

Аутентичность не следует путать со Сверх-Я– интериоризированными правилами взаимодействия, которым мы учимся в обществе. Сверх-Я, по существу, представляет собой «общественное Я» и делает возможным общежитие в определенной группе, к которой человек адаптирован. Однако Сверх-Я происходит не из меня самого, это — нечто чужое, что я сделал своим. Теория, которая знает только Сверх-Я, но не совесть, проходит мимо человечности, как специфически человеческого.

Итак, с точки зрения экзистенциального анализа нравственность коренится в аутентичности, в согласованности с самим собой. Быть идентичным самому себе означает вести себя по-человечески, то есть человечно. Быть нравственным в таком понимании означает «быть Человеком» и, как следствие, быть способным показать другим то, что обнаруживаешь в своей интимности, становясь открытым для Встречи и диалога. Аутентичная жизнь — это жизнь в постоянном контакте с собственной сущностью и одновременно сопричастность всему человеческому. Благодаря этому одиночество растворяется в глубине всеохватывающей связанности.

Литература

BollnowО. F. (1959): Existenzphilosophie und Pädagogik. Stuttgart: Kohlhammer.

Frankl V. (1987): Ärztliche Seelsorge. Crundlagen der Logotherapie und Existenzanalyse. Frankfurt/Main: Fischer, 4.

Längle A. (1993): Personale Existenzanalyse. in: Längle A. (Hrsg.) Wertvegegnung. Phanomene und methodische Zugänge/ Tgaungsbericht der CLE 1+2, 7 Wien: GLE-Verlag, 133-160.

Längle A. (Hrsg.) (2000): Praxis der Personalen Existenzanalyse. Wien: Facultas.

Längle A. (2003): Wertberührung - Bedeutung und Wirkung des Fijhlens in der existenzanalytischen Therapie. In: Längle A. (Hrsg-) Emotion und Existenz. Wien: WUV-Facultas, 49-76.

Merleau-Ponty M. (1972): Phenomenologie de la perception. Paris: Gallimard.

Zirtimermann F. (1992): Einführung in die Existenzphilosophie. Darmstadt: Wissenschaftiiche Buchgemeinschaft, 3.

ПСИХОТЕРАПИЯ: научный метод или духовная практика?

Введение

Предложение написать статью на данную тему послужило поводом к тому, чтобы я вновь обратился к вопросу о соотношении психотерапии, религии и духовных факторов (Spiritualität). Заниматься этой темой не особенно принято в нашей профессии — ведь мы в основ ном имеем дело с клиническими картинами и их генезисом, постановкой диагноза и лечением, эмпирическими данными и их статистическим анализом, вопросами психологии, философии и антропологии. Психотерапия, скорее, старается держаться на расстоянии от своей «предшественницы» и «конкурентки» — религиозной заботы о душе, и поэтому не столь охотно обращается к проблеме своего отношения к трансцендентному и собственным духовным основам. Однако эта тема, вероятно, является одним из «основных вопросов» психотерапии, поскольку в значительной степени выступает обоснованием различий между ее отдельными направлениями.

Ко всем этим соображениям общего характера добавляется также и то, что у нас, в Международном обществе экзистенциального анализа и логотерапии в Вене (CLE-lnternational), по отношению к религии соблюдается определенная сдержанность, потому что тема смысла, являясь ключевой в логотерапии, так или иначе, уже близка религии. Названия книг Виктора Франкла — «Бессознательный Бог», «Врачебная забота о душе» - и центральные понятия его теории «самотрансценденция» и «духовное самодистанцирование от обусловленного влечениями психического» часто становились причиной для критики, главный тезис которой заключался в том, что под видом логотерапии мы преподносим религию в психологической «упаковке».

***

Тот, кто обращается к психотерапевту, обычно рассчитывает на определенные виды услуг: решение психологической проблемы, помощь в разрешении конфликтной ситуации, избавление от душевных или психосоматических страданий.

14-летний школьник не в состоянии больше запоминать учебный материал, потому что при одной только мысли о школе, а тем более об экзамене, его сразу же бросает в дрожь; от ужаса перед школой он потерял сон, не хочет больше расставаться с матерью. Этот мальчик нуждается в поддержке, разгрузке, успокоении. Он просто хочет снова обрести способность учиться, а не умирать ежедневно от страха.

30-летний молодой менеджер, хорошо устроенный в жизни и прекрасно зарабатывающий, прилежный, целеустремленный, холостяк, который всегда всем показывал, насколько он успешен, и у которого однажды «сдают нервы», поскольку он в истинном смысле слова «измотался», переживает нервный срыв, и «скорая помощь» доставляет его в психиатрическую клинику. Он приходит к психотерапевту с чувством неописуемой безнадежности и крайнего отчаяния, истощенный и подавленный. Самоубийство представляется ему единственно возможным выходом, потому что вся его жизнь проходила «неправильно», он вводил в заблуждение и обманывал всех, в том числе и самого себя и теперь у него нет будущего. Его мысли, не находя опоры, вращаются в пустоте, и он все глубже и глубже вгоняет себя в депрессию. Его интересует не какая-то там духовность, не вера, не философия, а единственно лишь то, существует ли какая-либо приемлемая помощь, которая могла бы изменить его положение, или же он должен немедля покончить с собой.

Человек, находящийся в состоянии душевной беды и тем более духовного отчаяния, так переполнен болью, что его более ничто не занимает, кроме проникнутого страданием общения с основами своего существования. Он ищет средства, которые помогли бы ему справиться со своим бытием, чтобы оно по крайней мере было выносимо и имело бы еще некоторый смысл. Душевное и духовное страдание переживается как непереносимое и полностью поглощает человека. Поэтому оно носит в высшей степени императивный характер: надо скорее что-то изменить, чтобы от этого «избавиться».

Но, конечно, страдая, человек вместе с тем сталкивается с чем-то новым для себя и на некоторое время открывается навстречу тому, что ему могло бы помочь. Однако не следует сразу же относить данный эффект к проявлениям высокой духовности, поскольку ввиду императивно-экзистенциального характера страдания страдающий вполне оправданно очень прагматичен: он открыт для всего, но при условии, что это поможет.

И только если облегчения не наступает и человек понимает, что изменить ничего не может, он в большей степени склоняется к тому, чтобы понять причину своего страдания и пересмотреть свое отношение к жизни.

Он либо сводит счеты с жизнью, либо покоряется, либо, при благоприятном исходе, обретает новое, углубленное отношение к экзистенции. Поэтому душевно-духовное страдание в особой степени способно или сломить человека, или же сделать его более глубоким, и в этом смысле оно экзистенциально.

Ну а если пациент, придя к психотерапевту, ищет точно такую же прагматичную помощь, какую ждут от врача астматик, человек, страдающий сердечно-сосудистым заболеванием или ревматизмом, то возникает вопрос: играет ли духовность и тем более религия в этой помогающей профессии какую-либо роль рядом с таким прагматизмом? Остается ли вообще духовному какое-либо место в данной профессии? А может быть, напротив, оно еще более сильно в нее вплетено, чем мы осознаем, и психотерапевт, понимающий свою работу как духовную практику, или религиозный психотерапевт могут помочь наилучшим образом? Можно ли отнести психотерапию в конечном итоге к духовной или религиозной сфере деятельности?