Персонных дел мастер
Шрифт:
— Эти номады7 пускают в нас стрелы, подобно любовным купидонам, стремясь поразить наши сердца! — посмеивался де Бразе, пока одна из стрел не свалила под ним лошадь, угодив ей прямо в глаз.
— Полное безобразие, господа! — негодовал француз.— Я приучил своего Буцефала к пушечному и ружейному огню еще при осаде Намюра, этот конь благополучно вынес меня из шести генеральных баталий, и вдруг такой нелепый конец — пасть от стрелы, словно мы все еще на Троянской войне!
Гохмут и Роман как могли утешали горевавшего о потере француза, и Роман даже обещал ему при случае обязательно раздобыть добрую лошадь из-под турецкого спага.
— Наше счастье, что у турок пушки, видать, еще на переправе, не то подвезли бы их на картечный выстрел и поломали
И вдруг, когда у солдат уже слезились глаза от пыли и пороха, на горизонте поднялись густые клубы дыма, пыльное облако прорезали молнии пушечных выстрелов и на поле баталии явились не янычары, а русская пехота. То Петр выполнил свое обещание и подоспел на выручку драгун с преображенцами, семеновцами, астраханцами и ингерманландцами.
Царь опередил турок благодаря тому, что явившиеся с ним полки были полками ездовой пехоты, которой не было тогда ни в одной армии. Упредив янычар на поле баталии, Петр и Михайло Голицын (прямой помощник Петра по команде над царевой дивизией) приказали солдатам спешиться и построили их в небольшие батальонные колонны. Впереди шли две колонны преображенцев, во второй линии — колонны астраханцев и ингерманландцев, а в замке шли семеновцы. По углам каждой колонны рослые пушкари из знаменитой бомбардирской роты Петра на руках катили пушки. При остановке колонны они быстро и умело наводили орудия и поливали картечью спагов и татар. Солдаты в то время били из ружей, и каждая колонна казалась огнедышащей передвижной крепостью. Эти колонны врезались в толпы турецкой конницы, и та брызнула перед сими крепостями в разные стороны.
Боевой порядок, который применили в этом бою Петр и Михайло Голицын, предвосхитил на полвека боевой строй Румянцева и Суворова. Еще тогда, на Пруте, Петр и Голицын открыли верный способ бить турок, когда стотысячная конная орда отхлынула перед пятью тысячами русских солдат. Но во времена Миниха этот урок был надолго забыт. Меж тем в тот день, 8 июля, карея генерала Януса была спасена! Обессиленные ретирадой драгуны Януса вступили в промежутки между колонн гвардии, словно в ворота надежной крепости.
К вечеру с севера подошли дивизии Денсберга и Алларта. Османская конница более не беспокоила русских. Только татарские разъезды шныряли вокруг русского лагеря в поисках случайной добычи.
В царском шатре в пять вечера состоялся военный совет. Моро де Бразе, которому так хотелось выгородить так называемую немецкую партию, к которой он относил генералов Януса, Алларта, Денсберга, Остена и Беркгольца (все они после Прутского похода, как и сам Моро де Бразе, были вычеркнуты из списков русской армии), подчеркивает, что на этот совет явились одни немцы, в то время как «ни один из генералов русских, ни из министров его величества не показались. Даже и генерал-фельдмаршала тут не было». Зато наш бригадир-француз был на совет допущен и хвастливо утверждает, что русских, мол, не было, потому что они испугались и не знали, что посоветовать царю-батюшке. На деле русских не было потому, что к пяти часам вечера ни центр русской армии, при котором находился фельдмаршал Шереметев, ни его арьергард, которым командовал Репнин, еще не подошли к лагерю. Так что действительно в царской палатке собрались преимущественно немцы и предложили чисто немецкий план: устроить еще более грандиозное, чем у Януса, уже не дивизионное, а армейское каре, и отступать дале на север. Этот план вполне соответствовал построениям, принятым в австрийских войсках,
и получил полное одобрение генералов-немцев.Правда, на сем совете успевал быть по времени и обязан был присутствовать по должности один русский генерал, о ком Моро де Бразе в своих «Записках» стыдливо умалчивает, чтобы представить план генералов-немцев как единственно возможный. То был Михайло Голицын.
Он опоздал на совет, располагая гвардию для охраны лагеря, но. вошел в царскую палатку смело, как недавний победитель, только что разорвавший неприятельское кольцо.
Услышав, что Алларт ведет речь о ретираде, он возмутился горячо и шумно:
— Да пока ваша неслыханная карея будет ползти, яко улита, вдоль Прута, не только спаги нагонят нас, но скорым маршем успеют подойти и янычары с пушками. И тогда везир прижмет нас к Пруту и заставит сражаться тылом к реке, как под первой Нарвой. Только под первой Нарвой хотя бы другой берег был свободен от неприятеля, а ныне и на том берегу будет крымский хан с семьюдесятью тысячами татар.
— Что ж предлагает господин генерал-лейтенант? — высокомерно спросил Алларт, подчеркивая вопросом, что этот русский генерал-самоучка ниже его по званию. Однако, ежели Алларт рассчитывал, что у Михайлы Голицына нет иного плана, кроме как: вперед, ура! — он глубоко заблуждался. Голицын знал уже от пленных турок, что у везира вместе с крымской ордой более двухсот тысяч войска, и бросаться на них в прямую атаку с тридцатью восемью тысячами русских он не собирался.
План Михайлы Голицына был гораздо тоньше и состоял в том, чтобы ныне же, следуя колоннами, перейти в долину соседней реки Серет, благо при войске есть пре-иосходные проводники-молдаване, упредить турок на переправе через Серет, а затем опуститься вниз до Дуная и соединиться там с конницей Ренне, наверняка уже захватившей провиантские склады в Браилове.
— Тем мы зайдем в тыл к везиру и заставим его сражаться с перевернутым фронтом и через сей маневр одержим викторию! — Голицын победоносно осмотрел генералов-ретирадников и повернулся к Петру.
Однако немцы тотчас всполошились!
— Вы забыли о турецкой коннице, молодой человек, а ведь она при переходе налетит на нас тучей! — первым нодал голос генерал Янус, глядя на Михайлу Голицына как на некое печальное недоразумение. По мнению Януса, у русских вообще не могло быть генералов.
Но и князь Михайло за словом в карман не лез и выговорил с открытой насмешкой:
— Почитаю, генерал, подвижная крепость из батальонных колонн способна разогнать любую, даже стотысячную, орду татар и спагов! Ведь если бы не гвардия, вы и сейчас бы сидели еще в осаде, спасаясь в каре, которое годится только на защиту генеральских обозов! — Пергаментное лицо Януса от явного намека на генеральский обоз налилось кровью, так что казалось, что генерала сейчас хватит апоплексический удар.
На помощь ему поспешил Алларт. Он был генералом старого выхода, служил в армии русских еще до Полтавы, и хорошо знал, что Михайло Голицын — самый способный русский генерал. Правда, Алларт предпочитал говорить не о способностях, а об удачливости младшего Голицына.
— По карте видно, что по пути армии придется идти через лесистую местность, что может расстроить строгий орднунг, порядок! — заметил Алларт, обращаясь не столько к Голицыну, сколько к Петру, отлично зная, что царь — горячий сторонник строгого порядка. К тому же Алларт, по всем законам европейской тактики, опасался лесов более, нежели неприятеля, потому что нигде в наемных армиях не было такого числа дезертиров, как среди кустов и зарослей.
— Пройти через лес — значит потерять треть всего войска! — упрямо твердил высокомерный пруссак.
— А баталия при Лесной, напротив, показала, что леса — наши прямые союзники...— горячась и оттого начиная заикаться, возражал князь Михайло,— К тому же леса задержат конные орды татар и спагов, да и янычары вряд ли решатся напасть на нас в лесном месте. А нападут, тем хуже для них. Наши солдаты среди лесов не разбегаются, как тараканы, русскому мужику густой лес всегда дом родной!
Алларт пожал плечами: о чем-де спорить с московским невежей, пренебрегающим европейской тактикой.