Персонных дел мастер

Прочие генералы-немцы согласно поддерживали своего предводителя и дружно загудели, что перейти с Прута на Серет — значит удариться из одного неверного предприятия в другое, удалиться еще далее от оперативной базы, поставить под удар коммуникации.

И Петр склонил голову. Ведь Алларт выступал на сем скороспешном совете как генерал, план коего был в Сороках с излишней поспешностью отвергнут, а Петр — как генерал, план которого только что рухнул.

Князь Михайло, не слушая разноголосый шум, внимательно смотрел только на царя. Петр сам был при Лесной и знает, как умеет русский солдат постоять за себя в случае лесной баталии. В тогдашних конъюнктурах только смелый голицынский план сохранял еще шанс на викторию. И Петр это понимал.

Но он знал и другое: в войсках и впрямь провианта и фуража всего на пять переходов. Царь сам только что допросил пленных, захваченных гвардейцами, и знал теперь, что лазутчики, подосланные, скорее всего, Бранкованом, лгали, когда говорили, что у везира и семидесяти тысяч в войске не наберется. Пленный турецкий ага показал твердо, что у везира только конных спагов почти сто тысяч, а за ними идут пятьдесят тысяч янычар и великая артиллерия в четыреста пушек. На том же берегу Прута у крымского хана Девлет-Гирея семидесятитысячная татарская орда да небольшие отряды панов-станиславчиков, мазепинцев и щведов. Советниками при везире состоят опытные шведские генералы, а может, и сам шведский король уже объявился. Так что и опыта турецкому штабу не занимать.

Напротив, в русском войске, как утром доносил Шереметев, после ухода в поиск отряда Ренне и оставления гарнизонов в Сороках и Яссах, а также от великого мора среди солдат едва наберется 38 тысяч регулярного войска. И особливо плохо-с кавалерией: ее мало, очень мало! Так что здесь не до широких и рисковых маневров — дай бог унести ноги и удалиться от турок за Днестр.

И Петр, к немалому удивлению и разочарованию Голицына, повернулся к Алларту и сказал устало и глухо:

— Я согласен с вашим планом, генерал. Сегодня же начнем ретираду!

На рассвете 9 июля, пользуясь утренним туманом, в возникшие разрывы каре скользнули разъезды татар и спагов и захватили многие генеральские и офицерские экипажи со всем их добром и метресками. Поднялся великий бабий вой и плач, на который примчались драгуны. Спасая свой обоз, генерал Янус лично повел их в атаку. Драгуны ударили во фланг и легко смяли татар и турок, занятых грабежом. Неприятельская кавалерия была отброшена, дивизия Алларта подтянулась и замкнула каре.

— Выходит, спагов можно бить не только в пешем, но и в конном строю? — задиристо вопрошал Роман Гохмута после атаки. Спрашивал громко, чтобы генерал слышал. Впрочем, Янусу было не до спагов — он скорбел об утере доброй половины своего обоза.

Роман отличился в этом бою: вышиб из седла турецкого агу и взял из-под него чистопородного арабского скакуна.

— Славная лошадка, по всему видать, лучших арабских кровей...— с видом старого знатока отметил де Бразе, по-цыгански заглядывая лошади в зубы.

— Как видите, бригадир, мы еще способны биться с турками в конном строю и даже брать у них трофеи. А у нас, курам на смех, кое-кто держит драгун за пехоту, а не за лихую конницу...— сердито заметил Роман.

— Лошади притомились, у драгун лошади притомились...— завел старую песню де Бразе.— А у турок, гляньте, какие лихие скакуны! — И он потрепал гриву коня-красавца.

— Да ведь прогнали же мы спагов и на притомившихся лошадях! — досадливо отвечал Роман.— Лошади-то у них, может, лихие, да токмо их всадники против правильного кавалерийского строя брызнули в разные стороны...

Но Моро де Бразе ничего, казалось, не слышал, любуясь статями скаку на-араба. Он и впрямь был старый' драгун, этот француз, и страсть к лошадям была, видно, у него в крови.

— Вы не поверите, господа,— издали начал он свой подход, обращаясь сразу к Роману и Гохмуту,— но я удручен сегодня не менее, чем наш генерал. Эти разбойники-татары успели угнать все мои экипажи и сменных лошадей. Все, что я спас: une petite paloube (маленькую повозку). К счастью, в ней уцелел бочонок доброго токая: не хотите ли по глотку сей живительной влаги?

Адъютанты охотно согласились, тем более что генерал Янус после атаки опять отбыл почивать в свою карету, а армейская карея столь медленно тянулась под знойным июльским солнцем, что жить без влаги, казалось, нестерпимо. Однако мутная некипяченая прутская вода была просто опасна для желудка, и офицеры с удовольствием заменили ее на бокал токая.

— Между прочим,— сказал де Бразе, чокаясь с Романом,— кто-то обещал мне презентовать турецкого скакуна взамен моего погибшего Буцефала.

Роман рассмеялся и махнул рукой: ладно, забирайте Араба, я себе еще один трофей достану, вон их сколько вокруг скачет.

И впрямь, по всем флангам летали турецкие спаги, издали палили из ружей, а иногда бросали дротики. Одного-то из таких смельчаков Роман и решил ссадить с седла.

Он достал из своей сумки крепкий татарский аркан, захваченный еще под Белой Церковью, и обратился к де Бразе и Гохмуту:

— На спор, господа, что сейчас у меня будет еще один трофей!

— Ставлю все, что у меня осталось, — этот славный бочонок токая! —Де Бразе похлопал по вместительной бочке.

Спорщики подъехали к линиям дивизии Алларта. Солдаты, усталые после бессонной ночи, тащились в три ряда, едва переставляя ноги на солнцепеке. Время от времени они останавливались и отгоняли турецких наездников ружейными залпами. Роман выждал момент и после очередного залпа выскочил за переднюю линию и за пороховым дымом незаметно приблизился к турецкому разъезду. Толстый турок, важно восседавший на играющей под ним молоденькой кобылице, так ничего и не понял, когда аркан обхватил его за шею и выдернул из седла. Роман примчался к линии, волоча турка на аркане, а кобылица, как он верно и рассчитал, последовала за своим хозяином.

— Браво, ротмистр! Да этак вы сможете раздобыть коней для всей нашей кавалерии! — весело рассмеялся де Бразе, ухватив за уздцы полоненную лошадь.— И право, эта кобылка нравится мне еще больше, чем тот Араб.

— Идет, берите кобылку, а Араба я оставлю себе! — согласился Роман.

— Что за непорядок? Кто посмел нарушить строй? — Перед Романом и де Бразе вырос генерал Алларт со всем ого штабом.

На костлявом лошадином лице пруссака читалось явное неодобрение.

Однако де Бразе недаром был француз, тотчас нашелся.

— Ходили в рекогносцировку, мой генерал! — смело выступил он вперед.— Взят пленный! — И он указал на толстяка турка, освобожденного солдатами из петли.

— Пленный — это хорошо! Отлично, бригадир, я доложу государю! — И Алларт принялся через переводчика расспрашивать турка. Офицеры-спорщики меж тем весело поскакали к коляске де Бразе. Однако они не успели-таки разделаться с бочонком токая. Внезапно протрубили горны, армия остановилась и стала располагаться боевым лагерем. Далее идти было нельзя. Путь на север загораживали уже не конные спаги, а янычары, обогнавшие неуклюжую русскую карею на походе.

Де Бразе спросил пробегающего мимо офицера-молда-ванина (язык их удивительно напоминал французу родную речь), как зовется видневшееся вдали урочище и село. Тот печально взглянул на сожженное село и ответил: Новые Станилешти.

Лагерь, где встала русская армия, был прикрыт с севера заболоченным ручьем, с тыла Прутом, делавшим здесь небольшую излучину. Ручей и излучина защищали армию на северном фасе и с тыла, но они же давали туркам возможность упереть фланги в Прут и припереть русских к реке. А вскоре на другом берегу поднялось пыльное облако: подошедшая орда Девлет-Гирея закрыла все переправы. Так что к четырем часам пополудни случилось то, что еще вечор предсказывал на совете Михайлу Голицын: русская армия была полностью окружена.<