Персонных дел мастер

И тотчас позади, на валах русского вагенбурга, надсадно ухнули тяжелые орудия и ядра чугунными мячиками запрыгали навстречу шведам по зеленому лугу.

— Недолет! — сердито пробурчал Фрол Медведев, стоявший рядом с Никитой,— Вечно эти пушкари торопятся!

Однако второй залп тяжелых русских орудий был точен. Десятки шведских гренадер упали. Видны стали бреши в ровных шеренгах шведов. Но испытанные шведские солдаты тотчас сомкнули ряды, и под нарастающий рокот барабанов и тоскливое, как зубная боль, пение флейт и гобоев шведская колонна, словно хорошо отлаженный механизм, продолжала надвигаться на новгородцев.

В этот момент ударили картечью русские полковые орудия. Действие их было поистине опустошительное. Особенно сильный огонь был на участке, где стояла русская гвардия: преображенцы и семеновцы имели целый дивизион своих полковых пушек. Наступавший на этом участке кальмарский полк был уничтожен почти полностью. То же самое было и с упландским полком. Завидя это, именно сюда, в самое пекло артиллерийского огня русских, Карл и приказал нести свои носилки, дабы воодушевить солдат. Королевские драбанты подняли носилки на руках и внесли их в шведскую линию.

— Шведы, помните Нарву! — громко взывал король, обращаясь к уцелевшим солдатам и офицерам.

В это время раздался второй залп. Русское ядро угодило в центр кучки драбантов, убило несколько человек и раздробило королевские носилки. Карл упал, но был тут же поднят верными телохранителями и усажен на лошадь. Однако по армии, шедшей в атаку и видевшей, как упали носилки, мгновенно пролетел слух, что король убит. За кого же было теперь сражаться? Ведь шведские солдаты, давно оторванные от своей Родины, сражались, в сущности, не за Швецию, сражались за своего короля! Вот отчего падение королевских носилок вызвало общее замешательство, особенно в тех полках, которые самолично видели, как упали носилки с королем.

Однако на правом фланге шведской пехоты падение королевских носилок прошло незамеченным. К тому же именно здесь против полка новгородцев действовала единственная батарея шведов. В ответ на русскую картечь шведские артиллеристы быстро и ловко сняли свои орудия с передков, развернули, навели, и шведские пушки дружно ударили по новгородцам. Десятки солдат-новгородцев были сражены этим залпом, и рекруты тут бы не выдержали — побежали. Однако солдаты-ветераны, побывавшие и под Фрауштадтом и Ильменау, дравшиеся в Польше и Германии, угрюмо смыкали ряды над убитыми и ранеными (тех скоро уносили за вторую линию, в лагерь) и продолжали стоять как стена.

— Какие это новобранцы, фельдмаршал, ежели так крепко стоят под картечью? — сердито обратился Торстенстон к Рёншильду, прискакавшему лично руководить прорывом.

— Атакуйте их, граф, и увидите: они побегут, как зайцы! — Рёншильд решительно махнул рукой.

Но русские опередили. Вдруг вся русская армия, повинуясь единому приказу, с распущенными знаменами двинулась навстречу шведам. Холодно поблескивала щетина русских трехгранных штыков, впервые прошедших славное испытание под Полтавой. Но и шведы были как раз той единственной армией в Европе, которая славилась своими штыковыми атаками! Новгородскому полку пришлось принять всю силу удара сдвоенной колонны шведов. Ниландцы Торстенстона бросились в атаку как одержимые. Их сражала картечь русской полевой и полковой артиллерии, встретил четырехкратный дружный залп первого батальона, но гренадеры Торстенстона все-таки дорвались до рукопашной. И встретили железный отпор. Ведь перед ними были не зеленые рекруты, а их старые знакомые по Фрауштадту. Атака была отбита. Ниландцы не выдержали встречи с русским штыком и откатились.

— В чем дело, граф? Отчего вы не смогли разогнать это сермяжное войско? — подскакал к Торстенстону раздраженный Рёншильд.

Граф был сбит с коня, при падении получил контузию, но все-таки соображал и ответил связно:

— Это не новобранцы, фельдмаршал. Иных я даже узнал в лицо. Эти солдаты дрались со мной еще под Рэнсдорфом! — Граф не преувеличивал. Он и в самом деле узнал Петьку Удальцова, налетевшего на него сбоку и выбившего его из седла. Он помнил вытаращенные глаза этого драгуна, от которого он, граф Торстенстон, вынужден был в горящем Рэнсдорфе спасаться, перепрыгивая через сточную канаву.

— Все одно, поздно менять диспозицию, граф! — отмахнулся Рёншильд.— Отодвиньте остатки ваших ниландцев. Гвардия, вперед!

Шведская батарея дала еще один картечный залп, и снова десятки новгородцев легли навечно в сухую полтавскую землю. А на остатки первого батальона двинулся самый блестящий полк шведской армии — гвардия. Гвардейцы наступали по всем правилам регулярного боя. Подойдя на дистанцию, произвели четырехкратный залп. Русские слабо отвечали.

Густой пороховой дым затянул место схватки. В этот момент первый батальон соседнего полка, перед которым остановился неприятель, приняв выдвинувшихся вперед новгородцев за шведов (в густом пороховом дыму дерюги новгородцев и впрямь выглядели синими, как шведские мундиры), дал залп им в спину. И тотчас среди солдат раздался тот самый страшный на войне крик: «Обошли!», — который действует на самых испытанных воинов. Первый батальон новгородцев сразу попятился, и шведская гвардия вломилась в русскую линию. Стоя у знамени в двухстах метрах от места схватки, Никита ясно видел, как упал Бартенев, как, окруженный шведами, отчаянно отбивался Петька Удальцов (его-таки сбили с коня). А шведы, пройдя на штыках сквозь первый батальон, дружно шли на второй.

— Да что ж мы-то стоим! — вырвалось у Никиты.

В этот миг к знамени подскакал Петр. Он кинулся в

самую гущу баталии, понимая, что, ежели сейчас швед разорвет линию и отсечет левое крыло, весь ход сражения может перемениться.

Великие полководцы умеют, должно, выбирать решительное место и решительный' час битвы. Сумел найти свой час под Полтавой и русский царь. Его огромная фигура вынырнула из порохового дыма, и Петр нежданно рявкнул над самым ухом Никиты:

— Вперед, ребята! Выручай своих!

Обнажив кавалерийский палаш, скорее похожий на старинный меч, Петр сам повел в атаку второй батальон новгородцев. Шведы в него первого целили. Ведь Петр был впереди всех, такой огромный, верхом на лошади. Одна пуля попала в его седло, другая сбила шляпу, третья, царапнув заветный медальон, угодила в крест, висевший у Петра на шее (крест тот был старинный, привезенный еще Софьей Палеолог в подарок Ивану III, и, по преданию, принадлежал когда-то римскому императору Константину Великому: отсюда и его название — Константинов крест).

Чтобы не попасть в своих, перемешавшихся со шведами, второй батальон новгородцев, не стреляя, ударил прямо в штыки. Никита заколол первого шведа, набежавшего на знамя, второго отбил шпагой. Вдруг подскочивший сбоку швед, как на учении, развернулся и вонзил в него багинет. Уже падая, Никита видел, как Фрол Медведев, действуя древком знамени, сшиб шведа, как снова вынырнул из порохового дыма Петр, ведший на помощь новгородцам батальон семеновцев, и больше ничего не видел и не помнил.

Оп не видел уже, как новгородцы отбросили королевскую гвардию и нерушимо встали в общую линию, закрыв брешь, но видел, как попятились и первыми ударились в бегство кальмарский и упландский полки, теснимые русской гвардией, как дрогнула наконец вся линия неприятельской армии и синяя волна шведов сначала отхлынула назад, а затем, рассыпаясь, ударилась в бегство. Не видел Никита, как драгуны Меншикова и Боура охватили с флангов шведскую кавалерию, и непобедимые шведские рейтары помчались в тыл, опережая в бегстве свою пехоту.

Ничего этого Никита не видел, потому как его в беспамятстве отнесли в лагерь, к лекарским палаткам. Не слышал он, и как склонился доктор Бидлоо и воскликнул: «О, этот молодец — мой старый знакомый!»

Очнулся Никита только под вечер, и первое, что увидел, было родное лицо Романа.

— Ну вот и славно, братко! — как-то смущенно и с нежданной лаской проговорил Роман. — Вот и славно, что наконец глаза открыл. Твой лекарь сказал, что он сделал все и что ты будешь жить. Значит, и впрямь жив будешь. Хорошо, что тебя швед не слева, а справа штыком саданул! — И, отвечая на невысказанный вопрос брата, который он прочитал в его глазах, Ромка радостно рассмеялся: — Разбили, наголову разбили шведа! Почитай, с девять тысяч их солдат положили да в плен тысячи три взяли. Сам фельдмаршал Рёншильд в плен угодил, граф Пипер, многие генералы! Прочие же к Переволочне ушли. Ты уж извини, братец, но мне поутру вместе с Александром Данилычем за шведами в погоню идти,— Роман встал: — Лекарь-то, оказывается, тебя знает. Он говорит, что рана у тебя неопасная, пропорол швед тебе вилами бок, только и дела! А вот крови много ты потерял. Покой тебе нужен, молочко парное. Вот я и надумал: перевезу-ка я тебя, братец, нынче же в Полтаву, к невесте своей Марийке. Жива Марийка-то! — Роман широко улыбнулся,— Я с ней уже виделся. Не удержался и сразу после баталии в Полтаву поскакал. У них и дом уцелел, и сад, и все хозяйство. А главное — сами живы и тебя ждут! — Тем же вечером, на лекарской фуре, Никиту доставили в дом сотника Бутовича, и он надолго попал в заботливые и бережные руки Марийки и ее домочадцев.