Перстень Агируса

— А я думал, что все вирусы вредные и направлены на то, чтобы человек заболел, — удивился Питер.

— Обычно так и есть, — Элизабет развела руками — но этот вирус уникальный и единственный в своем роде. И мы все еще не знаем, как его размножить. То есть, этот вирус сам быстро размножается в живом организме — человека или животного — и лечит его, но только в организме, и только в присутствии некоторых препаратов из редких растений. В лаборатории не удается размножить его. Также вирус не остается в получившем лечение организме. Сработав и исцелив, он погибает.

— Мавр сделал свое дело, мавр может уйти ²…, — задумчиво пробормотал Питер, — так и наш вирус..., — вдруг, словно очнувшись, он вскочил с дивана и возбужденно обратился к Элизабет:

— Скажи, пожалуйста, а что же делают с изготовленными средствами твои родители в Америке?

Элизабет в замешательстве оглянулась на мужа и тот кивнул ей с мягкой улыбкой, как бы предлагая без опаски рассказать гостю о семейных тайнах.

— Видишь ли, Питер, эту проблему моя семья решила в Америке более ста лет назад. По случаю, оказав помощь нескольким влиятельным людям (имена я называть не буду!), мой прапрадедушка столкнулся с похожей проблемой. Тогда эта группа влиятельных людей стала действовать по-американски рационально и решительно и вскоре было создано тайное общество по распределению редких препаратов.

Питер, известный своими демократическими взглядами и стремлением к справедливости, удивился:

— Ты хочешь сказать, Элизабет, что препараты твоих американских родственников получают только влиятельные люди?

— Нет, конечно, Питер. Общество лишь приняло на себя функцию распределения, они придумали сложную, но довольно справедливую схему, основанную на случайности выбора.

Видя, что собеседник не вполне удовлетворен ответом, Элизабет продолжила:

— Как ты думаешь, Питер, почему вопрос распределения препаратов по рецептам Дэвида де Вольфа столь важен?

— Потому, что их производится мало?, — предположил государственный деятель.

— Да, именно поэтому! И сколько-нибудь существенно увеличить число этих лекарств невозможно!

— Почему? Из-за того, что старинных добавок, содержащих вирус, ограниченное количество?

— Конечно, но не только поэтому. Для того, чтобы вирус из добавок «работал», необходимы препараты из редких растений. А растения эти потому и названы редкими, уникальными, что их по всему миру насчитываются десятки, максимум сотни экземпляров. Некоторые из них числятся в каталогах растений как вымершие, а многие и вовсе не известны ботаникам. А причина в том, что эти виды ужасно капризны и требовательны к условиям содержания — измени на один градус температуру, увеличь-уменьши влажность, или другие параметры, добавки, подкормки, освещение — они погибают в течение часа без предупреждения! А размножение... ох... вообще отдельная тема...

— Элизабет, дорогая, но ведь можно бросить все силы на то, чтобы размножить их!

— Мы этим и занимаемся, Питер. У садовода, не имеющего опыта, накопленного моей семьей, уникальные растения не то что размножаться не будут, но и проживут не более недели, и то, если повезет! Приведу тебе пример: чтобы получить пять экземпляров лерилеи густоцветной ³— а препараты из ее листьев, цветов и семян входят во многие рецепты — мне понадобилось десять лет! Но я стараюсь, Питер, мне помогают муж и дочь Анна.

Необходимая информация была получена и решительная натура Питера Н. проявилась в немедленных действиях по созданию в Британии общества, аналогичного американскому. Оно было названо коротко — «Комитет по Распределению» и учреждено тридцать первого августа 2011 года. В него вошли Дэвид и Элизабет Грей, Генри Грей, Питер Н., и еще восемь человек — пять врачей, два юриста и один государственный чиновник. Этим людям можно было доверять всецело. Устав Комитета писали все члены, собравшись вместе в Грейхолле. Для консультаций были приглашены из США Маргарет и Бен Осборн, которые стали почетными членами Комитета.

Помимо этого, был учрежден фонд, средства которого предназначались для финансирования исследований в лаборатории Грейхолла, содержания и обслуживания растений и для заработной платы Элизабет. Фонд пополнялся за счет добровольных пожертвований богатых людей, получивших помощь, и за счет некоторых членов Комитета по Распределению.

Все вопросы решались на общем собрании Комитета. Основным же делом организации было распределение препаратов, которое производилось строго по Уставу: пятнадцать процентов чудесных лекарств являлись квотой для людей, вносивших значительный вклад в жизнь Британии (ученые, политики, деятели культуры, профессионалы в разных областях), а также для близких членов их семей; сорок пять процентов направлялись для помощи детям, выбранным случайно; тридцать пять процентов предназначались взрослым также по случайному выбору; и, наконец, пять процентов оставались в распоряжении Элизабет, которые она применяла по ее усмотрению, в том числе, правда изредка, для животных, ибо мы не одни живем на этой планете и должны заботиться о братьях наших меньших, например, спасать исчезающие виды.

И, наконец, еще одной функцией Комитета по Распределению стало юридическое сопровождение и защита деятельности Элизабет.

Всем членам тайного Комитета по Распределению было предписано сохранять секретность и они дали клятву. Врачи, входящие в Комитет, согласно Уставу, отбирали пациентов, которым не сообщались подробности, а просто предлагалось бесплатно пройти короткий курс лечения натуральным препаратом. Результаты всегда были потрясающими — люди становились абсолютно здоровыми. Комитет по Распределению успешно работал уже девять месяцев, когда случилось непредвиденное...»

***

Я остановилась и сохранила напечатанное. Перейти к следующей части воспоминаний было очень трудно — рассказ приблизился к трагической части. Мне пришлось попить воды, вдохнуть несколько раз, чтобы взять себя в руки и, по возможности, спокойно завершить начатое дело. Следующий подзаголовок был обозначен одним словом:

Трагедия

«Четвертого июля 2012 года, то есть прошлым летом, я приехала домой на каникулы перед последним учебным годом в школе. Мои родители — Элизабет и Дэвид Грей — устроили в честь этого события семейный праздник. Нам захотелось отметить мой приезд дома, а не в ресторане, например. Я соскучилась за родителями, за усадьбой и мне было приятно провести тот день в их обществе, без посторонних, в месте, где я родилась и выросла. Я помню каждую минуту того дня. Последнего дня моего беззаботного и безмятежного детства.

Во время праздничного обеда мы обсуждали перспективы дальнейшего образования. Папа — врач-хирург больницы в Ньюкасле — хотел, чтобы я пошла по его стопам и поступила на медицинский факультет. Но меня куда больше привлекала возможность работать с уникальными растениями, как мама, и поэтому мне хотелось изучать биологию, в частности, ботанику.

— Энни, — сказал тогда папа, — может быть лучше заняться биохимией? Знаешь ли, по большому счету, биология — это химия, если смотреть глубоко в корень!

— Ты очень глубоко взглянул, любимый, — засмеялась мама, — но идею с биохимией я поддерживаю, что скажешь, Энни, дорогая, выбор за тобой!

— Я еще подумаю, ладно?

— Конечно, времени достаточно, — мама обняла и поцеловала меня, — ты у нас умница-девочка и мы одобрим любой твой выбор.

Весь день мы были вместе — мама, папа, я, и так соскучились друг за другом, что проговорили до позднего вечера.

На следующий день утром мои родители должны были встретиться с членом Комитета по Распределению из Лондона, чтобы передать ему очередную партию чудесных препаратов. Еще с вечера мама заполнила специальный чемоданчик с кодовым замком, разместив в его особых ячейках баночки с лекарствами. Встреча должна была состояться в кафе замка Лингхэм — папа обожал это место.