Перстень Иуды

Он вспомнил, как Гном хотел забрать антикварный перстень за сто бумажных рублей – столько горсть рассыпных папирос стоит! И забрал бы, если б он дал слабину! Вот сволочь! Ну, погоди, поквитаемся!

– Ну, и сколько мы еще стоять здесь будем? – снова спросил Петр.

– Сколько надо, столько и будем! – в очередной раз ответил Игнат. – В нашем деле, Седой, терпение необходимо.

– Хоть ты меня Седым не называй!

– Буду, чтобы никто настоящего имени не услышал. И меня зови Пыжиком. Убедишься потом, что так лучше.

– «Потома» не будет. Сегодня рассчитаюсь и все!

– Ладно, ладно! Еще раз повторяю. Как только швейцар выбежит и сам начнет подзывать вон того извозчика, мы и пойдем. Сразу выйдет здоровый охранник в сером пальто и хозяин ресторана – грек, в черном, с меховым воротником. У него саквояж коричневый, там дневная выручка. Кумекаешь? Охранник с волыной, у ихнего кучера тоже пушка имеется, да и грек, скорей всего, не пустой. Твое дело фомкой по башке уложить охранника. Я со швейцаром разберусь… Как рука-то, рана резаная не помешает?

– Это мои проблемы. А кто же хозяином займется? И кучером?

– А Гном и Скок зачем? Все схвачено, кореш: мы свое отработали, а дальше – уже не наше дело…

– А где же твои дружки? Сейчас хозяин выйдет, а их нет?..

– За них не беспокойся, – тихо засмеялся Игнат. – Они уже здесь.

– Не вижу…

– То-то и оно! Гнома никто никогда не видит, а он видит всех. Тихо! Швейцар побежал. Фомка на месте? Пошли с Богом!..

– Ты хоть Бога не зови сейчас! – проговорил Петр, на ходу выпуская из рукава толстый стальной прут.

Быстрыми шагами они перешли улицу и подошли к высоким дверям как раз тогда, когда оттуда вышел огромный, как статуя, человек в сером пальто и кепке. Он придержал тяжелую створку перед хозяином – маленьким, особенно по сравнению с телохранителем, немолодым мужчиной восточного вида, похожим на грача. Он был в котелке и черном пальто без всякого воротника. Но уточнять что-либо или менять планы было поздно, тем более что коричневый саквояж в руке у «грача» имелся.

Петр подскочил и взмахнул фомкой, чуткий охранник обернулся и успел прикрыться левой, удар пришелся на предплечье, кость хрустнула, и рука безвольно обвисла. Но правая рука нырнула в карман, и тут же появилась с плоским никелированным пистолетом. Седой повторил замах. Во второй раз стальной прут лег как раз поперек лба. Пистолет выпал, фуражка слетела с головы, искаженное лицо залила черная, при свете фонаря, кровь, а в следующую секунду тяжелое тело рухнуло в жидкую грязь, и серое пальто изменило цвет на черный.

Мимо промелькнули какие-то фигуры, «грач» исчез из поля зрения, сзади раздалась тревожная трель свистка, и сразу сильные руки схватили Петра поперек туловища, как будто проводили борцовский прием «клещи». Петр резко присел, крутанулся, освободившись, выпрямился и очутился лицом к лицу со швейцаром. Загнутые кверху усы делали его похожим на знаменитого борца Поддубного, а натужно выкаченные глаза и раздутые щеки – на Соловья-разбойника. Зажатый во рту свисток издавал противный пронзительный свист, непрерывный, как гудок паровоза – от него ломило скулы и закладывало уши.

Скорей всего, швейцар действительно был борцом, потому что попытался повторить захват. Но ни один вид борьбы – ни вольная, ни классика, ни джиу-джитсу – не предусматривает использования стальной фомки, поэтому, когда Седой рубанул «Поддубного» по голове, тот не смог защититься и, залившись кровью, опрокинулся рядом с поверженным охранником. Изнуряющий свист оборвался, рядом хлестнули несколько выстрелов, раздался отчаянный женский крик, храп лошади. Подняв голову, молодой налетчик увидел, как с козел подъехавшей пролетки вниз головой падает возница. Какие-то тени заскочили в пролетку, лошадь резво рванула с места.

– Валим, Седой, валим! – истерически заорал ему в самое ухо Игнат, дернул за рукав и, не дожидаясь, рванул к проходному двору.

Петр, сохраняя самообладание, нагнулся, поднял блестящий предмет, лежащий в грязи возле руки охранника, перескочил через тело в черном пальто, наступил на котелок и вслед за подельником бросился в темноту.

– Стой! Держи! Убили! – доносились сзади душераздирающие крики, но они постепенно отдалялись.

Топая, как кони, налетчики бежали по пустынным улицам, темным переулкам, редкие встречные испуганно разлетались в стороны, уступая дорогу. Несколько раз поменяв направление, они оказались на Богатяновке – в краю голытьбы, босяков и блатных. Сплошная темень, непролазная грязь, вросшие в землю домишки-развалюхи, отчаянно брешущие собаки… Игнат остановился и, прислонившись к забору, задыхаясь, сказал:

– Стой, больше не могу! Вроде оторвались. Давай дух переведем… Ну, ты, Седой, молодец! Таких здоровил завалил!

Петр схватил напарника за грудки, потряс.

– Я-то молодец, а ты, падло, почему швейцара не сделал?! Он чуть все дело не испортил! И меня мог придушить запросто…

Игнат понурился.

– Не вышло… Слишком здоровый оказался. Как дал кулаком в грудь, до сих пор не могу продохнуть…

– А на что ты надеялся, шкура?! Почему нож не взял, кастет, волыну? Эх ты, налетчик сраный! Тебе только Софку драть да водку жрать!

Петр шваркнул его об забор и зло сплюнул.

– Ладно, а где же твой хваленый Гном? Провалил дело, просрал наши денежки? Выходит, я за всех отработал, да впустую… Подожди, а кто стрелял-то?

– Гном и стрелял, – захихикал Игнат, продышавшись и радуясь, что легко отделался. – Так что, денежки наши. Скок у грека саквояж выдернул, тяжелый саквояж-то… Все в порядке. Пошли потихоньку, да с оглядкой. Завтра при «капусте» будем.

– Что-то я ни того, ни другого не заметил, – угрюмо буркнул Петр.

– А потому, как Гном не любит, чтоб его видели. Черное одевает, рожу сажей мажет и Скока заставляет, они до последнего в тени прячутся. Попробуй их определи в темноте да угадай потом… Чтоб так работать, надо учиться и учиться. Это он тебе первый урок дал…

– Смотри, как бы я тебе уроков давать не начал, – угрожающе сказал Седой и сплюнул еще раз. Он чувствовал, что Пыжик его боится. И это было приятно.

Оглядываясь, они пришли к Софке, та быстро приготовила на стол, выставила самогон. Улучив момент, Седой незаметно осмотрел свой трофей – никелированный пистолет. Это был «браунинг», на первый взгляд, с двумя стволами. На самом деле смертоносное дуло располагалось внизу, а в верхней трубке пряталась за винтом возвратная пружина. Обойма оказалась полной – все восемь патронов были на месте, безобидные на первый взгляд: желтенькие гильзы, закругленные, матово блестящие белые пули, будто серебряные. Довольный, Петр спрятал оружие в свой чемоданчик.

– Идите вечерять, хлопцы! – позвала хозяйка, и началось очередное застолье.

– Теперь Пыжик на полу спать будет! – объявил Петр после третьего стакана, по-хозяйски тиская Софью за грудь. Та весело смеялась. Игнат если и был недоволен, то виду не подал.

– А что, мне даже лучше! – криво улыбаясь, сказал он.

Но долго ворочался и не мог заснуть, даже когда Петр с Софкой прекратили свои бурные утехи и наступила тишина. Его душила черная обида.

* * *

Весь следующий день ждали вожака. Хозяйка не отходила от окна, поправляя герань и из-за занавески выглядывая на улицу. Всем хотелось выпить, но Петр запретил: «Вначале дела, потом пьянка!» Как-то само собой вышло, что он стал здесь старшим, а Софка и Игнат безоговорочно ему подчинялись. Пыжик нервничал и боялся предстоящего разбора.