Перстень Сварга

– Не запрещено… - хмыкнул настоятель.
– Что плохого в том, если человеку позволили заниматься любимым делом?

– Да, в таких случаях творческие люди выкладываются полностью. Он будет рисовать до тех пор, пока его руки сумеют удержать кисть. Правда, не знаю, сколько он протянет у вас, и что вы сделаете с ним, если он вдруг откажется работать, или же будет не в состоянии трудиться. Ну, тут у всех конец один… Во всяком случае, когда его не станет, у вас на руках окажется немало дорогих работ мастера.

– Как раз наоборот: мы облегчаем последние месяцы или годы его жизни!
– настоятель выглядел оскорбленным.
– Возможно, с этической точки зрения в этом вопросе существуют небольшие шероховатости, но и только. Если кто-то из благодарных почитателей Двуликого решил посвятить последние годы своей жизни его возвеличиванию, то что в этом плохого? Желание остаться в монастыре Святых Дел может говорить лишь о том, что человек перед уходом принял ту веру, которая оказалась ему наиболее близка.

– Вы забываете о том, что картины, написанные прокаженным, могут представлять реальную опасность…

– Это уже наша забота. У вас все? Больше сказать нечего? И из-за этого вы обвиняете служителей Двуликого в обмане, лжи и…

– Нет. Теперь что касается той четверки, которых вы увели незадолго до нас. Ваш человек… - Бел бросил взгляд на благодушно улыбающегося жреца, того самого, что сопровождал прокаженных от границы.
– Ваш человек умеет разговаривать с людьми, и слушать их он тоже умеет. Как я понял, память у него неплохая. У меня, кстати, тоже. Так вот, я прислушивался к их разговорам, и запоминал, кем раньше был каждый из прокаженных, еще до того, как на них свалилась эта страшная хворь, и вот что интересно: из всей группы только эти четверо относятся к сравнительно богатым и состоятельным семействам.

– Хм…

– У нас в Руславии есть поговорка: не знаешь, где найдешь, где потеряешь… - продолжал Бел.
– Так и здесь - неизвестно, что за люди окажутся среди заболевших, ведь прокаженный, как правило, уходит из дома, чтоб не заразить своих родных и близких. Такому бедолаге только и остается, что бродить по дорогам среди таких же отверженных, и тут уже не имеет значения, богат ты, или беден, умен или глуп - болезнь не щадит никого!

– Ближе к делу и меньше слов.

– Тогда я повторяю: в этой группе прокаженных только четверо относятся к богатым семействам. Напомнить вам, кто эти четверо? Землевладелец, двое купцов и хозяйка пошивочных мастерских, верно? Правда, сейчас этих людей не отличить от простых работяг - болезнь и разлука с домом уравнивают всех. И тем не менее на этих людях вполне можно погреть руки - в их семьях имеются деньги, есть что взять. А вот у остальных прокаженных за душой почти ничего нет - это солдаты, крестьяне, ремесленники и прочая мелочь, с которой нет смысла возиться. Овчинка выделки не стоит. А дальше…

– Ну-ну?

– Очевидно, этих четверых людей вы тоже несколько дней подержите в покое, будете делать вид, что начали их лечение, а потом подсунете им на подпись чистый лист, или же какую-то серьезную бумагу, которую они подмахнут, не глядя. Что они подпишут? Долговые обязательства, закладные письма, или же право наследования на оставленное дома имущество? Думаю, у вас уже отработано немало самых разных вариантов по отъему денег у семей таких вот более-менее состоятельных людей…

– Вы, очевидно, хотели сказать - когда-то состоятельных людей… - поправил настоятель.

– Я имел в виду тех, у кого дома остались кое-какие денежки, а если у людей дома оставлено золотишко, то можно попытаться его срубить, так? Тут главное - оформить все таким образом, чтоб комар носа не подточил. Главное для вас - получить подпись, причем подпись добровольную. Тогда при обращении родственников в суд любой маг, изучив подпись на бумаге, подтвердит, что она поставлена именно тем человеком, о ком идет речь, причем свою подпись он поставил без принуждения и добровольно. Скорей всего, этот поганое дело по отъему денег у больных людей поставлено у вас на поток, а раз до сих пор по этому поводу не было скандалов или чего-то подобного с обвинениями в подлоге, то, значит, у вас все идет с толковыми крючкотворами и по хорошо накатанной колее.

– Просто мы очень осторожны, и избирательно подходим к каждому случаю… - настоятель и не думал отрицать слова Бела.
– И что с того? Не сомневаюсь, что люди сами пожелали бы отдать Двуликому часть своего имущества и своих накоплений…

– Часто заработанных грешными делами!
– все никак не мог успокоиться отец Вал.

– Вы хуже пиявок!
– не выдержала Олея.
– Отнимаете последнее у этих несчастных людей!

– Неверная постановка вопроса. Все одно это уже не люди, а обреченные на смерть создания. Так почему бы им не послужить для величия Двуликого?

– А вам не кажется, что это мерзко?

– Нет, не кажется. Надеюсь, вы закончили с обличениями?

– Теперь мы переходим к самому отвратительному… - Бел по-прежнему был невозмутим, но Олея видела, что он здорово разозлен.
– К тому, как вы поступаете с теми, кто оказался непригодным для ваших игр.

– Продолжайте.

– Как это ни страшно звучит, но предполагаю, что остальных вы просто убиваете - все одно взять с них нечего. Лечить их, естественно, никто из вас не собирается, да проказа и не лечится, так что эти люди вам совсем не нужны. К тому же крайне опасно иметь неподалеку от монастыря такое количество неизлечимо больных людей. В этом случае решение может только одно - избавиться от ненужного балласта самым простым способом.

– Мне странно, как столь умный человек мог совершить подобную глупость - затесаться к прокаженным.

– Вы увиливаете от ответа на вопрос.

– То есть, если я правильно понял суть обвинений, то вы обвиняете нас в массовых убийствах?
– поинтересовался настоятель.

– Да.

– Крайне примитивное мнение. Подумайте сами, о каком убийстве может идти речь? Все эти люди - прокаженные и иже с ними - они все и так почти мертвы, и их пребывание на этом свете только затягивает их агонию. Поймите, мы совершаем благое дело - избавляем несчастных от бремени бытия, которое стало для многих из них невыносимой тяжестью.

– Далеко не для всех. Вы сами недавно утверждали, что жить хотят все, даже самоубийцы! Так что не стоит прикрывать красивыми словами то, что понятно и так: у вас здесь царит жестокость, цинизм и полное попрание моральных норм.

– Все, что вышло из грязи… - вновь влез в разговор отец Вал… - все должно туда же и уйти!

– Значит, говорите, попрание моральных норм… - протянул настоятель, и Олея отметила про себя, что сейчас этот человек не выглядел столь милым и умиротворенным.
– На эту тему можно дискутировать долго, только вот на подобные глупости у меня сейчас нет времени. А на ваши смешные обвинения я бы сказал иное: мы - сродни золотоискателям, копаемся в грязи, чтоб найти что-то ценное. Среди того человеческого дерьма и сора, что в невероятном количестве плавает и бродит по дорогам - среди них можно отыскать золотые крупинки, которые в дальнейшем надо слить в золотые слитки, и пустить на развитие нашей церкви. Разве мы не делаем святое дело?

– Те, кого вы грабите, вряд ли в полно мере разделят это мнение. Ведь даже те несчастные, что подпишут бумаги - даже они обречены. С того момента, как вы заполучили их подпись - все, они вам больше не нужны, и превращаются в тот же, как вы изволили выразиться, человеческий сор, а от него вы избавляетесь безо всякой жалости.

– Ваша логика, хотя и небезупречна, но верна. Если ранее никто не обратил внимание на то, что из мусора можно добывать деньги - это их проблемы. Да, среди той партии прокаженных мы отобрали для себя нескольких человек, которые могут принести пользу церкви Двуликого, а остальные… Ну, шлак, или же пустая порода - это все идет в отвал.