Первая академия. Том 1

И вот дверь распахнулась, и в кабинет быстрым шагом вошёл солидный господин лет пятидесяти. На нём были коричневый костюм-тройка, длинное чёрное пальто, на голове — котелок, в руках — кожаный чемоданчик.

— Без моего разрешения ничего не говорите, — стал меня наставлять адвокат, когда мы остались одни. — Если я буду возражать, молчите. Бумаги какие-нибудь у них есть? Ордер? Угу, что ж… Тогда придётся выполнить их требование. Но в любом случае, вы имеете право не отвечать на те вопросы, на которые не хотите. Если всё же отвечаете, то делайте это в краткой форме. Как можно меньше подробностей.

— Как думаете, о чём будут спрашивать? — поинтересовался я.

— Скорее всего, про вашего отца. Возможно, спросят, где вы находились во время арестов. Я не думаю, что стоит тревожиться. Будь что-то серьёзное, вас бы вызвали на Пречистенку. Но, как вы понимаете, мне доподлинно не известна цель их визита, разберёмся по ходу дела. Главное, не говорите лишнего, держитесь спокойно, твёрдо. И всё будет хорошо.

Всё это время оба следователя ждали нас в соседнем кабинете. Но разговаривать мы с ними отправились в другую комнату — зал заседаний с длинным столом по центру. Адвокат внимательно изучил бумагу, после чего мы с ним сели по одну сторону стола, а жандармы — напротив. Молодой достал из папки тетрадь и ручку, старший начал допрос.

Как и предполагал адвокат, первым делом следователи захотели узнать, где я находился в день смерти отца и в следующие дни.

— Я ходил в институт, — ответил я. — В свободное время был на съёмной квартире. С двадцать шестого августа гостил у Елизаветы Михайловны, моей троюродной сестры.

— Вам было известно о происшествии? — спрашивал Докукин.

— Да.

— Кто вам сообщил?

— Сестра.

— Елизавета Михайловна?

— Лидия.

— Почему вы поехали именно к Елизавете Михайловне?

— Она попросила приехать.

— Зачем?

— Не знаю.

— Разве она вам не сказала?

— Протестую, — вклинился адвокат. — Алексей ответил на вопрос. С вашей стороны это — давление.

— При вас Елизавета Михайловна встречалась с кем-нибудь? — продолжил спрашивать Докукин.

— С отцом её мужа и с главой рода Оболенских.

— Это всё?

— Больше мне ничего неизвестно.

— Хорошо… — Докукин на пару секунд задумался, в этом время его напарник быстро записывал что-то в тетради.

— Как вы оказались в данном учебном заведении? — проговорил старший следователь, собравшись с мыслями.

— Поступил, как и все.

— Вы были изгнаны из семьи, как отпрыск, не унаследовавший дар рода. Здесь невозможно учиться, не имея дара.

— Алексей, можете не отвечать, — снова влез в разговор адвокат. — Господин Докукин, если интересен данный вопрос, можете обратиться к соответствующим документам при наличии разрешения.

— Погодите, — воспротивился Докукин. — Отец Алексея обвиняется в государственной измене. Есть основания подозревать, что он так же скрыл дар сына.

— Однако доказывать это — ваша работа.

— Ладно, допустим… Алексей, до июня этого года вы проживали в родительском особняке в Ярославле, — снова обратился ко мне Докукин. — Ваш отец встречался с кем-то из других дворянских семей?

Все последующие вопросы касались моей жизни в Ярославле, а конкретно того, с кем и когда встречались мои родители, кто ходил к нам в гости и тому подобное. На большинство вопросов я отвечал «нет», «не помню», «не помню». Даже врать не приходилось. Я действительно ничего не помнил. И уж тем более, вряд ли Василий Дубровский вёл тайные дела при своём немощном сыне, которого собирался вытурить из дома.

Пару раз Докукин попытался прицепиться к моим словам и задавал вопрос с подвохом, однако адвокат тут же пресекал все подобные попытки.

Меня мурыжили около часа. Когда следователи ушли, на улице уже было темно. Мы с адвокатом задержались в комнате.

— Как думаете, меня в чём-то подозревают? — спросил я.

— Сказать наверняка невозможно. Вопросы были стандартные, ничего примечательного. Кроме того, в деле ваше имя никак не фигурирует. А суд состоится через две недели. Если бы на вас что-то было, вы уже находились бы под арестом.

— Нас с отцом подозревают в сокрытии дара. Это очень серьёзно?

— Не берите в голову. Они просто пытались зацепиться.

— Значит, ваше мнение, что я пока вне подозрений?

— Именно. Однако вы должны понимать, что человек, убивший вашу семью, коварен и хитёр.

— О, я не испытываю иллюзий.

— Лично я на вашем месте на какое-то время уехал бы из страны, но не столько из-за угрозы ареста, сколько из-за возможности покушений на вашу жизнь. Любой суд, любое делопроизводство — это бумажная волокита, это время, это служащие, которых придётся отвлечь от более важных занятий. Гораздо легче подослать убийц, особенно в нынешнее время.

— А не могут кого-нибудь под пытками заставить назвать моё имя, например? В этом тоже ничего сложного нет.

— Ну не скажите. Если бы речь шла о какой-нибудь черни, возможно, так и сделали бы. Да и то не факт. Это же лишняя морока. Понимаете? Если вас захотят устранить, есть более простые методы. К тому же мы следим за ходом дела и за состоянием подозреваемых. Но разумеется, ничего нельзя исключать.

Адвокат говорил правду. В тридцатых влиятельные аристократы мало заботились о соблюдении законности. Зачем вся эта волокита, когда можно решить вопрос силой?

— Вот и я о том же, — я оглянулся на дверь и проговорил тише. — Скажите, чисто между нами, действительно ли мой отец участвовал в каком-то заговоре? Или это банальная подстава?

— Простите, Алексей, но я не имею право разглашать рабочую информацию.

— Понимаю. Конечно. В любом случае, спасибо, что приехали.

Искать Комаровского или Комара, как за глаза называли студенты нашего надзирателя, долго не пришлось. Он беседовал с другим надзирателем в холле на первом этаже. Учебный корпус к этому времени окончательно опустел, и теперь лишь уборщики мыли полы и чистили ковры, устилающие длинные коридоры.

Я сказал, что надо поговорить наедине, Комаровский попрощался с коллегой, тот ушёл, мы остались одни в большом пустом помещении.

— Хочу предупредить, что завтра мы с ребятами уедем по делам в город, будем только вечером, — сообщил я.

— Хорошо. Фамилии назовите, будьте добры.

— Фролов, Петровски и я.

— Что ж, отдыхайте. И помните, что до десяти вы обязаны вернуться.

— А если придётся задержаться? Это не будет проблемой?

— Лучше не опаздывайте. Правила есть правила, Алексей. Постарайтесь уладить все дела до десяти часов.