Первая кровь

Букет лилий сиротливо повис в моей руке, а я склонил голову, приняв наиболее скорбный вид из тех, что имелись в моём арсенале. Не то чтобы этот арсенал был слишком обширным, но на девушку двадцати лет из травоядных восьмидесятых его должно было хватить.

— Да ты что… точно, — Алла очень забавно прикрыла рот ладошкой. — Вот я дура! А бабуля, наверное, сейчас смотрит на нас и злорадствует…

— У вас окна сюда выходят?

— Сюда… — вид у Аллы был совсем убитый. — Третий этаж.

— Ну что ж… придется играть этот спектакль до конца.

— Какой спектакль?..

Я не ответил. Сделал шаг вперед, обнял Аллу свободной рукой за плечи, чуть толкнул её в сторону — и впился губами в её губы, когда она была вынуждена повернуть голову под удобным мне углом. Надеюсь, её бабуле всё хорошо видно.

Она пыталась сопротивляться. Сжимала губы, отворачивалась, даже хотела применить по назначению свои острые кулачки, но после напоминания о букете сдалась и почти расслабилась. Впрочем, нормального поцелуя всё равно не получилось, но я на него и не рассчитывал. Мне было важнее создать иллюзию неземной страсти — а для этого наши невинные трепыхания подходили.

— Ты что, с ума сошел? — прошипела Алла, когда я её отпустил.

Думаю, она хотела кричать, но я вовремя показал жестом, что делать этого сейчас не следует — удивительно, что она мой намек поняла и послушалась. Хотя, возможно, в этом виновата армия подружек её бабули, которые наверняка были бы рады шумному скандалу под окнами — а вот праздник самой бабули мог быть безнадежно испорчен.

— Считай, что это входит в подарок бабушке, — пояснил я. — Надеюсь, у неё сегодня действительно день рождения? Ведь вы с ней могли и придумать его как повод затащить меня сюда…

— Сегодня у неё день рождения, поверь, — буркнула Алла. — Уж этим я бы шутить не стала.

— Да я уже и не знаю… Ладно, пошли? Думаю, ей не терпится узнать меня поближе.

На лифте мы подниматься не стали, поднимались пешком, и на площадке перед третьим этажом я придержал девушку за локоть.

— Алла, слушай, — она склонила голову. — Я всё понимаю… боевая бабушка, ты не хочешь её расстраивать и всё такое. Но у нас с тобой это третья встреча, а за три встречи узнать человека невозможно. То есть ни ты не знаешь меня, ни я — тебя. Фактически, мы друг другу чужие люди. Но, думаю, если мы сегодня будем вести себя, как близкие друзья, никто и ничто нас не накажет. Ну а потом будем посмотреть.

Она вдруг улыбнулась.

— Ты чудно говоришь. Но я поняла… ты прав. Не будем выяснять отношения при бабуле. Мы — друзья.

— Не просто друзья, а о-го-го какие друзья! Я даже твои трусики видел…

— Блин! — она снова ударила меня кулачком в плечо.

Я потер занывшее место.

— Да шучу я. Ни слова твоей бабуле об этом не скажу. Мы вообще случайно познакомились, когда прогуливались в парке Горького и нюхали фиалки.

— Блин! — на этот раз я увернулся. — Да не надо врать, она ложь за сто километров чует. И она всё знает… ну, почти всё. Про трусики не знает. И про то, что я башкой треснулась — тоже. Я не стала ей говорить.

— О, кстати, а ты хоть к врачам-то сходила? А то…

— Да помню я, помню, — отмахнулась Алла. — Сходила, конечно. Но они ничего не нашли. Сказали таблеток попить и покой соблюдать. Ну я честно попила и соблюдала…

— Часа два продержалась?

— Три… блин, ты такой заботливый. Чую, вы с бабулей споётесь… на почве беспокойства обо мне.

— Это добавляет мне оптимизма! — бодро сказал я. — Ну что ж, пойдем.

И я легонько подтолкнул её в попку.

А она никак не отреагировала на это.

И отсутствие реакции почему-то сделало меня чуть счастливее.

Бабушка Аллы оказалась весьма бодрой старушкой, с возрастом которой я поначалу попал впросак — был уверен, что ей хорошо за восемьдесят. Но потом всё стало на свои места. Елизавета Петровна отмечала семьдесят второй день рождения и охотно рассказывала о своём славном прошлом — особенно после того, как мы с Аллой не отказались выпить за её здоровье. Пили советского шампанского в хорошо знакомой мне бутылке с черной этикеткой, которую я привычно открыл без струи пены и полетов пробки по квартире. Мои навыки пришлись бабуле по душе, да и Алла одарила благосклонным взглядом.

Шампанское бабуля пила залпом, как водку, и немного, на мой вкус, гнала лошадей, требуя новых тостов. А также дымила как паровоз — сходство добавляло то, что курила она «Беломорканал». Против того, чтобы и мы с Аллой причастились к этой вредной привычке, Елизавета Петровна не возражала.

— Да всякое в жизни бывало, — махнула рукой старушка на мой почти прямой вопрос о её службе в «органах». — Ещё до войны нас, комсомолок, в милицию направили, на усиление. Но что там за усиление? Сидели мы по архивам да секретариатам, у граждан заявления принимали. Бандитов ловить нас не брали — говорили, что берегли, но мы-то понимали, что для бандитов особая сноровка нужна, мужицкая. Тренировались, конечно, стрелять учились, самбо занимались. Ну а как война началась да мужики на фронт ушли, тут уж пришлось и в патрулях походить, и бандитов ловить… хотя какие там бандиты?! Так, рвань подзаборная, ворьё и спекулянты. Ножички свои достанут да на нас, девчонок, наставят — не подходи, мол, шалавы, порешу.

— И как вы справлялись? — заинтересовался я.

Алла, видимо, слышала всё это уже не раз и откровенно скучала.

— Да как-как… молча! Старшая приказывает бросить оружие и сдаться, а мы за её спиной уже и затворами клацаем. Так что сдавались большей частью, чай, не дураки были — против трехлинейки с примкнутым штыком ножичками воевать. Ну а кто не сдавался, тех в расход, ясное дело. Что с ними ещё делать? Потом вообще красота началась, как ППШ дали.

Бабушка действительно оказалась боевой и с целым кладбищем за плечами. Конечно, на это кладбище попадали в основном те, кто этого заслуживал, но всё равно — я, например, не был уверен, что на её месте смог бы клацнуть затвором и выпустить пулю в живого человека, каким бы подонком тот ни был. Впрочем, судьба пока что меня щадила и не заставляла делать однозначный выбор в подобной ситуации. Насколько я помнил, в сороковых очень легко было перейти из стана «своих» в стан «чужих» — достаточно чуть засомневаться в том, правильно ли та самая старшая отдает команду «пли!». Но я мог и ошибаться.

Но с милицией бабушка Аллы покончила быстро. Не знаю, разбиралась её внучка в этих тонкостях, но после войны Елизавета Петровна честно тянула лямку в ВОХРе, хотя она об этом прямо не говорила — видимо, немного стеснялась. Но в этой охране тоже подразумевалось оружие, да и, наверное, у сотрудников имелось разрешение на его применение в определенных ситуациях. Ей и квартира в этом доме досталась не по причине принадлежность к правоохранительным органам, а от щедрот начальства последнего места службы, с которого она благополучно ушла на пенсию семнадцать лет назад. Новоалексеевская тогда как раз застраивалась — и была почти что окраиной Москвы.

Впрочем, довоенная и военная служба бабушки также была связана с милицией очень слабо. Но я не хотел влезать в этот устоявшийся мир, что-то уточнять и поражать всех моими познаниями. Милиция так милиция. Подозреваю, подружки бабули тоже проходили по вохровскому ведомству, где и научились бдительному наблюдению за окрестными злодеями.

Меня немного отпустило. Вряд ли Елизавета Петровна способна сподвигнуть наш первый отдел на пристальное изучение моего персонального дела. Ну а все остальные неприятности я переживу.