Первая мировая война. Катастрофа 1914 года
Шрифт:
На раннем этапе войны безжалостная цензура вызывала горячее одобрение. Писатель Хилэр Беллок утверждал, что плохие новости, равно как и разглашение военных тайн, следует запретить: «Мудрее всего держать народные массы в неведении относительно промаха, который можно быстро исправить, а также просчетов или даже пороков правительства, устраненных до того, как они станут по-настоящему опасными» {898} . Позже Беллок писал Гилберту Честертону: «Иногда приходится идти на откровенную ложь в интересах отечества». Однако отношения между британским правительством и прессой были отравлены драконовской политикой цензуры в первые месяцы войны, а также вымарыванием даже тех новостей с фронта, которые в любом случае были прекрасно известны врагу.
898
Belloc, Hilaire The Two Maps of Europe Pearson 1915 p. 102
Все воюющие стороны стремились привлечь к себе на службу самые острые и бойкие перья. Анатоль Франс обличал не
18 октября 54 выдающихся литератора подписались под статьей в New York Times, озаглавленной «Знаменитые британские писатели в защиту участия Англии в войне». Под статьей красовались факсимильные автографы. Один из присутствовавших в том списке, Арнольд Беннет, написал за все время войны более 300 пропагандистских статей. В письме американскому издателю Беннет признавался, что первую свою заметку «Свобода. Заявление по делу о Британии», опубликованную в октябре 1914 года, он написал, опасаясь, как бы «давление со стороны пацифистов и финансистов» {899} в Британии и США не «спровоцировало слишком раннее прекращение войны» – до того, как с немецким милитаризмом будет решительно покончено. Когда один из авторов New Statesman усомнился в праве литераторов читать мораль на тему войны и мира, Беннет ответил свысока: «Поскольку война – это в первую очередь проявление человеческой натуры, триумф инстинкта над разумом, почему бы серьезным авторам (которые вроде бы немного разбираются в человеческой природе…) не высказаться по поводу феномена воюющей страны, не подвергаясь оскорблениям» {900} . Между тем Беннет вместе с Фордом Мэдоксом Фордом и рядом других писателей получал крупные чеки за услуги от правительственного бюро пропаганды, учрежденного в Веллингтон-Хаусе {901} .
899
Bennett, Arnold The Letters of Arnold Bennett ed. James Hepburn OUP 1968 2: 351
900
New Statesman 1.9.14
901
Buitenhuis, p. 72
В Германии один ученый подсчитал в сентябре, что 43 из 69 немецких историков работают над статьями о войне. Рудольф Эйкен, преподаватель философии в Йене и нобелевский лауреат, произнес в 1914 году 36 пропагандистских речей. Берлинский философ Алоиз Риль разглагольствовал в печати, что «наша первая победа… была победой над самими собой. Никогда еще народ так не сплачивался, как в те первые, незабываемые, августовские дни. <…> Каждый из нас ощущал, что мы живем ради единства и единство живет в каждом из нас» {902} . Одним из самых ярких примеров предательства научных интересов стал так называемый «Манифест немецких интеллектуалов» («Манифест девяноста трех»), подписанный в октябре 93 представителями интеллигенции во главе с Ульрихом фон Виламовицем-Меллендорфом, заявляющими протест против «лжи и клеветы» союзников, которые «стремятся запятнать честь Германии в ее тяжелой борьбе за существование – борьбе, которая была ей навязана».
902
Verhey p. 130
Напор печатного и устного слова стремительно усиливался. Разрушение Лувена и артиллерийский обстрел собора в Реймсе стали сильными козырями, доказывающими, что союзники защищают завоевания цивилизации от орды немецких варваров. Во Франции католиков и секуляристов, между которыми до войны наблюдался глубокий раскол, объединила теперь общая ненависть ко всему немецкому. В Британии Веллингтон-Хаус выпустил доклад, составленный Комитетом лорда Брайса по расследованию бесчинств, учиненных немцами в Бельгии и Франции, – доклад задевал за живое, несмотря на протокольный язык.
Несколько французских писателей заявили, будто нашли существенные физические различия между своими соотечественниками и народом кайзера. Выдающийся историк Огюстен Кошен всерьез утверждал, будто у немцев существует свой особый запах – «очень стойкий, от которого невозможно избавиться» {903} , – а также исключительно немецкая разновидность блох, которые якобы крупнее французских. Вот такие перегибы и внушали мыслящим людям отвращение к пропаганде. Чем дольше длилась война и чем больше ужасов она приносила, тем больше становилось тех, кто скептически воспринимал какие бы то ни было факты и доводы в защиту мотивов собственных государств.
903
Becker Guerre p. 58
Тем, кто считает, что лишь современные СМИ склонны к преувеличению, фантазиям и лжи, полезно посмотреть, какой разгул вымысла и нелепых слухов царил
в мировой прессе в 1914 году. Daily Mail опубликовала подробный рассказ о победе в полностью вымышленном морском сражении. «Порочащие слухи расходятся со скоростью лесного пожара, – писал доктор Ойген Лампе в начале сентября 1914 года в Любляне. – Когда двое встречаются на улице, неизменно звучит вопрос: “Какие новости?” Никто ничего не знает, но всегда найдутся те, кто верит и передает самые худшие вести. Неделю атмосфера была крайне напряженной. Семьи, из которых ушли на фронт мужья и сыновья, скорбят, молятся и дрожат в страхе. Газеты добываются с боем. Потом начинаются перешептывания: наших в списке раненых нет. Нам не хотят говорить! Их так много, что всех попросту не переписать!» {904}904
Ambrozic, Matjaz Dnevniski zapiski dr. Evgena Lampeta (1898–1917) Ljubljana 2007 p. 54
Мало кто из журналистов, которым поручалось писать о войне, разбирался в военном деле, и их дилетантство давало о себе знать. Началу траншейной войны французская пресса сперва обрадовалась, увидев в ней трусливую уловку немцев, которых тут же презрительно окрестили «кротами» {905} . Многие газеты охотно муссировали слухи о слабостях противника, упадке боевого духа и перебоях с питанием. Австрийские города якобы умоляли итальянцев спасти их от надвигающейся голодной смерти {906} , а Германия, если верить печатному слову, безуспешно пыталась вербовать тех же итальянцев на смену мобилизованным фабричным рабочим. В конце сентября The Times, сделав подсчет на основании списков погибших и раненых, пришла к сильно преувеличенному выводу, что британцы потеряли за месяц боев 40 % офицеров. Людвиг Витгенштейн писал 25 октября с дозорного корабля на Висле: «Вчера вечером пришло глупое донесение, будто Париж взят. Поначалу я обрадовался, но потом понял, что такого быть не может. Эти выдуманные донесения всегда плохой знак. Когда есть хорошие новости, выдумки не нужны» {907} . Пять дней спустя, жадно просмотрев немецкую газету и не узнав ничего нового, он снова начал опасаться худшего: «Отсутствие хороших новостей – все равно что плохие!» {908}
905
Becker p. 66
906
ibid. p. 57
907
Wittgenstein pp. 33–4
908
ibid. p. 36 30.10.14
Тем временем 19 августа l’Eclaireur в Ницце выдумала сражение в Северном море между Королевским флотом и флотом Германии, где британцы якобы потеряли 16 дредноутов, включая Iron Duke, Lion и Superb. Особенным буйством фантазии отличались заметки во французских газетах о немецком кронпринце, командующем одной из армий. 5 августа на него организовали покушение в Берлине, 15-го – тяжело ранили на французском фронте и поместили в госпиталь, 24-го он пережил еще одно покушение, 4 сентября совершил самоубийство, однако 18 октября «воскрес» и снова был ранен, 20-го его супруга сидела у смертного одра, но 3 ноября его признали умалишенным. Понятно, что ни одно из этих событий не имело отношения к действительности.
L’Action francaise проинформировала читателей, что в молочных магазинах Maggi и сети магазинов Kub на самом деле скрываются разведывательные центры, где работают прусские офицеры, натурализовавшиеся во Франции еще до войны. В каждом молочном магазине спрятаны передатчики, а молоко Maggi отравлено. Начитавшись, толпа кидалась громить ни в чем не повинные (хотя и в самом деле принадлежащие иностранцам) заведения {909} . Одним из самых фантастических мифов, распространявшихся в народе, был слух о «турпените» – новой сверхмощной взрывчатке, якобы изобретенной химиком Эженом Турпеном, которая без труда уничтожит немецкие войска прямо в траншеях. Ответной реакцией на утки, пускаемые «серьезной» прессой, стал возникший примерно в это время французский сатирический еженедельник Le Canard encha^in'e («Утка в цепях»).
909
Kupferman, Fred 14–18: Mourir pour la patrie: Rumeurs, bobards et propagande Editions du Seuil 1992 pp. 212–13
В некоторых случаях виновата была не столько пресса, сколько нежелание правительств делиться сведениями и допускать корреспондентов на фронт. Британский полковник Репингтон жаловался, что цензуру используют «как плащ, которым прикрывают все политические и военные просчеты». Без сомнения, система должна была прежде всего поддерживать боевой дух народа, а не только пытаться скрыть от врага военные тайны. После Марны французский Генштаб начал по чайной ложке скармливать прессе какие-то сведения, однако вотум недоверия был уже вынесен, и исправить что-то было сложно. Французские журналисты – а вскоре и их читатели – прониклись глубоким скептицизмом ко всем официальным заявлениям {910} .
910
ibid. p. 67