Первая мировая. Неизвестные страницы

По поводу этих мехов сам генерал Ренненкампф утверждает, что ничего подобного тому, что говорит генерал Милеант, никогда не было и что все это Милеант выдумал по злобе за устранение его от должности начальника штаба армии. Генерал Ренненкампф, однако, помнит, что князь Белосельский действительно приносил к нему в вагон и показывал ему мех, но только одну шкурку; того же для какой именно надобности показывалась ему эта шкурка князем Белосельским, генерал Ренненкампф, по его словам, объяснить решительно не может. Такое объяснение генерала Ренненкампфа представляется, однако, совершенно неясным и непонятным и к тому же оказывается несогласным не только с показанием генерала Милеанта, но и объяснениями по этому поводу и князя Белосельского, который и сам не отрицает что, он показывал генералу Ренненкампфу меха, и не одну шкурку, а две или три пачки таких шкурок, и сделал это с тем, чтобы убедить генерала Ренненкампфа использовать оказавшиеся в немецкой таможне меха, пока еще они были целы, хотя бы для благотворительных учреждений. По объяснению князя Белосельского, он действительно сам взял эти меха из Эйдкуненской таможни в присутствии, насколько он помнит, штабс-ротмистра Важеевского; при этом на пробу было взято несколько пачек шкурок различных мехов из разных тюков, и кроме того была взята, для образчика, одна кожа, годная для починки седел. Всё это было сложено в корзину и погружено на автомобиль, в котором поехал и сам князь Белосельский. Меха эти, по словам князя Белосельского, были поддельный скунс и вообще плохого сорта. Привезенная корзина с мехами была внесена в вагон командующего армией и поставлена в проходе вагона, а сам князь Белосельский, по его объяснению, вошел в салон к генералу Ренненкампфу, взяв с собой на образец лишь две-три пачки мехов и кожу. Подробности самой сцены, происшедшей с приходом генерала Милеанта, у князя Белосельского, по его словам, хорошо не запечатлелись в памяти, но он утверждает, что генерал Милеант, войдя в вагон, резко обратился к нему, упоминая что-то о взятой будто бы для командующего армией коляске, а генерал Ренненкампф стал говорить Милеанту о необходимости иначе держать себя в его присутствии. Тогда, по словам князя Белосельского, он первый вышел из вагона, приказав тогда же отвезти меха обратно в пакгауз, а затем уже сам генерал Милеант подошел к нему на перроне, и между ними произошло по поводу мехов сначала резкое объяснение, которое, однако, тогда же было исчерпано. Передопрошенный, ввиду такого разноречия его показаний с объяснениями генерала Ренненкампфа и князя Белосельского, в моем личном присутствии генерал Милеант, однако, заявил, что, вполне сознавая принимаемую им на себя за свои слова ответственность, он категорически утверждает, что переданная им сцена с мехами в вагоне воспроизведена им с фотографической точностью и не скрывает, что сцена эта произвела на него неблаговидное впечатление, хотя он, конечно, и не сомневался, что лично князь Белосельский не мог интересоваться этими мехами.

Но с какой бы целью в действительности ни привозил князь Белосельский эти меха, нельзя и в этом случае не согласиться с генералом Милеантом в том отношении, что для нижних чинов, которые нагружали эти меха из пакгауза в автомобиль князя Белосельского и вносили корзину с мехами в вагон командующего армией, или были свидетелями того, как увозились автомобили с мехами, то адъютантом командующего армией, то состоящим при нем генералом, – эти картины должны были представляться в крайне неблаговидном свете в отношении их, командующего армией и его приближенных. Такое впечатление среди нижних чинов могло быть более тягостным, что в отношении самых нижних чинов всякие злоупотребления чужим имуществом жестоко преследовались, и несколько человек солдат за мелкие случаи хищений были по приказанию генерала Ренненкампфа расстреляны даже без суда.

Затем за то же самое время пребывания штаба 1-й армии в Вержболове комендантом штаба армии, ротмистром (ныне подполковником) Сергеевым были в качестве его личной военной добычи отправлены в Вильну с обозными нижними чинами, по словам подполковника Сергеева с ведома генерала Ренненкампфа, восемь молодых лошадей прусского Тракененского завода, пойманных частью самим Сергеевым, а частью для него нижними чинами. Лошади эти в Вильне были поставлены, как оказалось, с разрешения госпожи Ренненкампф на конюшне при доме командующего войсками, кормились на ее счет, и за ними ухаживали чины местной пожарной команды, а спустя некоторое время они были отправлены в имение одного из служивших при штабе армии прапорщиков запаса. Знал о том, что на его конюшне стояли лошади, присланные Сергеевым, и сам генерал Ренненкампф, хотя, по его объяснению, он и не давал на то Сергееву никакого разрешения; но в то же время генерал Ренненкампф и не принимал по этому поводу никаких мер, а между тем ему как командующему армией не могло не быть известным, что эти лошади ни по их непригодности еще под седло, ни, во всяком случае в таком количестве не могли быть предметом личной военной добычи ротмистра Сергеева. Вместе с тем самый факт привода этих лошадей нижними чинами на конюшню командующего армией и содержание их там давало всякому, знавшему о том в Вильне, совершенно основательный повод считать, что лошади эти были приведены лично для генерала Ренненкампфа.

С переходом штаба армии в Инстербург повторилось то же, что происходило и в Вержболове. Так, прежде всего у того же адъютанта генерала Ренненкампфа подполковника Грена, снова оказались коляска и пара лошадей, которые, по свидетельству одного из ординарцев генерала Ренненкампфа, штабс-ротмистра Олива, были взяты, по приказанию подполковника Грена, опять-таки якобы для командующего армией с какого-то двора в Инстербурге и поставлены в конюшню при гостинице, где помещался штаб армии и сам командующий армией. По словам штабс-ротмистра Олива, эти лошади и коляска были, по приказанию князя Белосельского, из конюшни штаба армии удалены, но затем уже во время отступления штабс-ротмистр Олива снова видел тех же лошадей и коляску, шедшими в обозе. Тот же подполковник Грен, по словам штабс-ротмистра Олива, отправил куда-то из Инстербурга по железной дороге несколько ящиков вина, которое грузили ему денщики ординарцев; в гостиницу же, где стоял штаб армии, денщик подполковника Грена носил какие-то забитые ящики и разные вещи, а сам Грен вместе с штабс-ротмистром Важеевским таскали в ту же гостиницу разное старинное оружие.

Тогда же в Инстербурге Важеевский взял из офицерского собрания 37-го прусского артиллерийского полка столовый сервиз на 30 или 36 персон, будто бы для столовой командующего армией и его штаба.

Как говорит князь Белосельский, генерал Ренненкампф вместе с ним, интересуясь бытом немецких офицеров, заходил осматривать это собрание, в котором тогда помещались состоявшие при штабе чины пограничной стражи; здесь, между прочим, генерал Ренненкампф взял себе обратившую его внимание книгу посетителей собрания, в которой имелись автографы Императора Вильгельма II и князя Бисмарка, и тогда же Важеевский предлагал генералу Ренненкампфу взять для его столовой бывшее в собрании невысокого качества серебро, на что последовал решительный отказ.

Однако по свидетельству одного из помещавшихся в собрании офицеров (штабс-ротмистра Иванова), по требованию Важеевского, как он сказал, для столовой командующего армией, нижними чинами собрания было упаковано 5 и 6 ящиков всякой посуды и в том числе очень хорошее стекло и соответствующее количество столовых приборов, столового белья и кухонной посуды, и все это было забрано и увезено штабс-ротмистром Важеевским на автомобиле. Никакой подобной сервировки, однако, в столовую командующего армией не поступало.

Впоследствии князь Белосельский из разговоров слышал, что кто-то из адъютантов прислал будто бы г-же Ренненкампф хрустальный сервиз, который она, получив, будто бы разбила и сообщила о том мужу, а затем уже в Олите князь Белосельский слышал, как генерал Ренненкампф кричал у себя в вагоне на своих адъютантов Грена и Важеевского, после чего Важеевский, проходя мимо отделения князя Белосельского, остановился и сказал, что он ни в чем не виноват, а что «сервиз послал Грен».

Сам генерал Ренненкампф утверждает, что ни о каком столовом сервизе ему решительно ничего неизвестно, он слышал, что Грен и Важеевский вообще брали какие-то вещи, и грозил им по этому поводу расследованием, но они клялись, что ничего не брали. Однако Грен и Важеевский сами говорят, что генерал Ренненкампф спрашивал их именно о том, кто из них подарил ему хрустальный сервиз, хотя, по их словам, никто из них никакого сервиза никому не дарил, и как утверждает Важеевский, из прусского артиллерийского собрания он взял только одни тарелки персон на 20, да и то ящик с этими тарелками так и остался в Инстербурге.

Вообще же, по общему единодушному отзыву всех состоявших при генерале Ренненкампфе лиц, оба эти его адъютанта, и Грен, и Важеевский, прямо-таки считались людьми нечистыми на руку и, пользуясь своим положением адъютантов, брали и везли все, что было возможно. Важеевский, между прочим, даже был снят, как говорилось в открытом письме, с нагруженным всякой кладью автомобилем, но, по его словам, все это были лишь немецкие ружья, каски и другие предметы вооружения, которые он в Вильне и раздарил дамам.

Таким же образом пользовался своим положением – состоящего при генерале Ренненкампфе лица – корреспондент Богуславский.

Как было уже отмечено ранее, генерал Милеант задержал в Вержболове солдата, который нес, по приказанию Богуславского, разные набранные им в Эйдкунене вещи к нему в вагон. Но не одни только нижние чины, видимо, считали себя обязанными исполнять подобные поручения Богуславского. Так, в августе месяце 1914 г., во время отступления 1-й армии из Восточной Пруссии, с одним из санитарных поездов прибыл на ст. Вильна вагон с разными вещами в сопровождении одного из чиновников штаба 1-й армии и некоего еврея Черного, состоявшего, между прочим, в распоряжении начальника контрразведывательного отделения штаба 1-й армии.

Вагон этот прибыл без документов, но когда железнодорожный приемщик и жандармский вахмистр хотели задержать прибывший груз, то сопровождавшие его заявили, что это груз адъютанта командующего и сотрудника «Нового Времени», Богуславского, и этого было достаточно, чтобы вещи были пропущены по личному приказанию помощника заведывающего передвижением войск. Все эти вещи на нескольких извозчиках были свезены в гостиницу, где остановился Богуславский, а затем, по свидетельству содержателя этой гостиницы, сам Богуславский отвез из числа доставленных ему вещей одни особенно большие рога в дом командующего войсками, а остальные вещи отправил в Москву. Рога, видимо, были предметом особой слабости генерала Ренненкампфа, и между прочим, он лично просил князя Белосельского взять для него из офицерского собрания в Сталупенене и привезти в Вильну бывшие в этом собрании особенно причудливой формы рога.

Сам генерал Ренненкампф говорит, что от своей жены он слышал, что Богуславский действительно привез какие-то рога, которые и были проданы на благотворительные цели.

Наконец, в числе циркулировавших относительно генерала Ренненкампфа слухов ходили, между прочим, довольно настойчивые слухи о присвоении им серебряного сервиза одного из уланских прусских полков и другого такого же сервиза, будто вывезенного из Роминтенского имения Императора Вильгельма.

Первый из этих слухов имел в своем основании тот несомненный факт, что при вскрытии одного из банков Инстербурга в нем действительно найдено было большое количество ценного серебра офицерского собрания 12-го прусского уланского Литовского полка, при самом обнаружении которого, по свидетельству бывшего при этом вскрытии коменданта Инстербурга, возникло разногласие о том, можно ли считать это серебро военной добычей, причем первоначально было предложено отправить это серебро в штаб Виленского военного округа. По словам же ординарца генерала Ренненкампфа, штабс-ротмистр Олива, штабс-ротмистр Важеевский просил при нем генерала Ренненкампфа отдать это серебро в один из наших полков, и генерал Ренненкампф согласился было на это, но затем, однако, узнав, что серебро было частной собственностью прусских офицеров, приказал сдать его в магистрат, и оно действительно было туда сдано, и судя по имеющейся в том расписке, сдано было полностью, хотя, как говорит генерал Милеант, были слухи, что сдана была лишь часть, и более плохая, этого серебра.