Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя»

Павел Степанович Нахимов был неистощим: что бы ни потребовалось для гарнизона, стоило только сказать адмиралу Нахимову, и требование было тотчас же удовлетворяемо. Широко растворив двери всех складов и открыв доступ к богатым запасам Черноморского флота, Павел Степанович удовлетворял с полной готовностью все нужды как людей, так и укреплений. У него не было отказа, если только требование шло на пользу и славу обожаемого им отечества.

Другим сподвижником барона Остен-Сакена был его начальник штаба флигель-адъютант полковник князь Виктор Илларионович Васильчиков. Князь Васильчиков почти с первых дней назначения начальником штаба заслужил всеобщую любовь и уважение своей безустанной деятельностью, своей энергией и заботливостью о нуждах гарнизона. Кто не видал в Севастополе, как князь Виктор Илларионович всякий день, а зачастую и по два раза в день, объезжал всю оборонительную линию! Князь бывал везде, где грозила опасность; проводил под открытым небом ночи там, где ожидалось нападение; изобретал средства, где, по-видимому, не было никаких средств, и при всех своих многочисленных занятиях, руководимый сердечной теплотой, находил время и средства облегчать стоны раненых и увечных. Скоро он так сроднил себя с каждым защитником Севастополя, что, казалось, и сама оборона без него невозможна. Вот пример тому, рассказанный генералом Меньковым на одном из севастопольских обедов.

«Был разгар осады. Над Севастополем стояли непроглядные тучи порохового дыма, повсюду градом сыпались вражьи снаряды – было бомбардирование, предшествовавшее славно отбитому штурму…

Доблестный Павел Степанович (Нахимов) возвращался с бастионов…

Один из севастопольцев, идя навстречу доблестному адмиралу, заметил ему, что он не бережет себя и при всякой тревоге подвергается опасности…

– Что будет, – заключил он, – если Севастополь вас утратит!..

Нахмурилось чело адмирала…

– Не то вы говорите-с, – возразил Павел Степанович, – убьют-с меня, убьют-с вас-с, это ничего-с!.. а вот если «израсходуют» князя Васильчикова или генерала Тотлебена – это беда-с; без них не сдобровать-с и Севастополю!..

Истина слов, произнесенная устами доблестного представителя храбрых моряков, была прочувствована и сознана севастопольцами… Да и не только гарнизон, но и войска, раскиданные по северным прибрежьям севастопольской бухты, с именем князя Виктора Илларионовича Васильчикова сочетали свое доверие, свои надежды!..»

Надежды оправдались. Севастопольский гарнизон отслужил свою службу верно и сверхъестественно, точно так же, как начальник штаба этого смелого гарнизона исполнил долг свой самым блестящим образом.

Глава VI

Севастополь после трех месяцев осады. – Жизнь в городе и на бастионах. – Ночные вылазки и ложные тревоги

Прошло три месяца осады, но и теперь, точно так же, как вначале, над Севастополем висит гул непроглядных выстрелов и шлепанье снарядов. Обитатели города привыкли ко всему этому настолько, что не обращают на них никакого внимания, лишь только пробитые крыши, разбитые стекла и рамы да разрушенные дома свидетельствуют, что это не мирный город, а город брани и тревог.

С пристани на Северной стороне видно уже, что там, за бухтой, в самом городе, совершается что-то особенное, не похожее на обыкновенную мирную жизнь. Здесь у пристани народ кишмя кишит; здесь люди, скот и повозки толкутся на набережной, преимущественно возле пароходов, на которые нагружают вещи, отсылаемые на Южную сторону. По бухте беспрерывно снуют суда разных видов: весельные большие и малые, парусные и паровые с бездной вещей самых разнообразных видов. На палубах судов видны солдаты, рогатый скот на порции войскам, возы сена, бочки, кули, лошади, орудия, крепостные станки, окровавленные мешки с резаным сырым мясом и возле них женщины и дети. Тут же причаливают один за другим баркасы с печальным грузом. На одном доверху наложены простые неокрашенные гробы с телами умерших смертью праведных, на другом лежат кучи тел без гробов, прикрытые рогожей. Сев в лодку, перевалившись через бухту и выходя на пристани южной части города, вы встречаете на первых ее ступенях кучи заржавевших уже ядер, бомб и картечи. Подвигаясь далее, видите большую площадь, на которой лежат пушки разных калибров на станках и без станков, огромные брусья и опять кучи ядер, бомб и картечи. За ними стоят лошади, повозки, спящие и двигающиеся солдаты, офицеры, женщины и дети. В стороне бабы продают булки и пироги, русские мужики с самоваром кричат: «Сбитень горячий!»

Направо улица, загороженная баррикадой, налево дом, у дверей которого стоят солдаты с окровавленными носилками. За баррикадой стоит несколько пушек, и при них сидит матрос, покуривая трубочку. По всей площади разбросаны телеги с сеном, с кулями и бочками; кое-где между толпой пробирается офицер верхом либо генерал на дрожках. Повсюду слышен шум и говор. Здесь рынок, здесь место отдыха утомленных продолжительной службой на бастионах, здесь смех и горе.

За баррикадой начинается самая оживленная часть города. С обеих сторон улиц, по дороге к оборонительной линии, виднеются еще уцелевшие вывески лавок и трактиров, на пути встречаются офицеры, купцы, женщины в шляпках и платочках. Каждый день, при закате солнца, здесь играет хор военной музыки и на бульваре собирается большая толпа гуляющих.

Суда Черноморского флота величественно покачиваются в родных им волнах, но грустно моряку видеть ряд мелких судов, исполняющих обязанность мостовых флашкоутов.

В этой части города еще сохранилась вся обстановка мирной жизни. Тут еще можно было видеть людей, заботящихся об удобствах жизни; дам, разряженных и спокойно прогуливающихся по бульвару; детей, бегающих, катающих ядра и бомбы и весело играющих в войну рядом с настоящей войной и в нескольких стах саженях от смерти со всеми ее ужасами…

Гул выстрелов, падающие и катящиеся по земле снаряды, приковывая к себе внимание детей, поражали их молодое воображение. В ту пору начинавший лепетать ребенок вместо родных слов «папа», «мама» или «няня» явственно говорил: «ядро», «бомба» или «граната». Бегавшие по улицам дети проявляли еще более воинственное настроение в своих играх. Разделившись на две партии, они затевали потешную войну. Одна партия представляла русских, другая – союзных врагов. Сначала комки грязи и камни заменяли сражающимся бомбы, но потом шуточная возня скоро переходила в действительную драку, и часто обе окровавленные партии оставляли место сражений только при появлении квартального надзирателя или внушительной казачьей нагайки.

В это время Севастополь еще делился на две половины: мирную, с тихими ее привычками, и совершенно военную – грозно-боевую.

Баррикады в дальнем конце Морской и других улиц разделяли эти две половины, не похожие друг на друга. Пройдя одну из этих баррикад, встречались уже дома, по большей части оставленные жителями, частью занятые войсками, а частью стоящие пустыми. Здесь уже не было вывесок, двери закрыты досками, окна выбиты, у некоторых домов отбит угол стены, у других пробита крыша. Улица, вымощенная ядрами, испещрена ямами с водой, вырытыми в каменистом грунте бомбами. На улице видны были команды проходящих солдат, встречались и женщины, но реже и не в шляпках, конечно, а в старой шубейке и солдатских сапогах. Все это двигалось, спешило, но без суеты и без всякого опасения. Севастопольцы как будто не знали, что такое опасность, и не признавали ее. Они не видели страха и опасности в самых ужасных местах, там, где не проходило минуты, чтобы не взвизгнула пуля, не пролетело ядро, не разорвалась бомба.

Вся северная и западная сторона Малахова кургана были покрыты домиками матросов, наполненными их семействами. Женщины мыли белье офицерам, торговали не только в городе, но даже и на самом Малаховом кургане. Сидя около ворот укрепления, они продавали булки, пироги, квас, закуску и всякую всячину, которую солдаты тут же, у кого бывала лишняя копейка, запивали сбитнем. Дня не проходило, чтобы не было несчастного случая с кем-либо из подобных торговок, между тем остальные спокойно продолжали свои занятия, не обращая на это никакого внимания. Убьет такую бабу, два тут же закусывавших солдата подхватят убитую и понесут в часовню.

– Откуда, землячки, несете? – спросит одна из торгующих.

– С Малахова, – ответят они.

– Что же так?

– Да вот грех-то ноне поутру случился: осколок в брюхо воткнись – ну и померла. Баба ведь: много ли ей надо!

– Ишь оказия! – проговорит равнодушно торговка и станет сзывать покупателей, как будто ей не угрожает точно такая же опасность.

В Севастополе подобные сцены повторялись ежеминутно и к ним все привыкли.

На местах, можно сказать, засыпаемых штуцерными пулями неприятеля, люди ходили день и ночь без всякой торопливости, не удостаивая даже взглядом места, откуда сыпались выстрелы. Перед проходящим солдатом идет товарищ, глядь – и повалился; солдат равнодушно или пройдет мимо, или, подняв товарища, понесет куда следует, долго преследуемый докучливым свистом пуль.