Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя»
Шрифт:
Со смертью генерала Реада главнокомандующий князь Горчаков лично принял начальство над правой колонной наших войск. Он тотчас же отправил начальника Курского ополчения генерал-майора Белевцева к 5-й дивизии, поручив ему принять начальство и устроить полки.
Чтобы отвлечь сколько-нибудь внимание неприятеля от 5-й дивизии и вместе с тем поддержать атаки, направленные против Федюхиных высот, князь Горчаков двинул на штурм два полка 17-й пехотной дивизии из отряда генерал-лейтенанта Липранди, стоявшего на Телеграфной горе.
Полки Бутырский и Московский под начальством генерал-майора Гриббе спустились с горы в долину Черной речки под сильным ружейным и картечным огнем неприятеля. Имея впереди колонны Бутырский полк, генерал-майор Гриббе переправился сначала через Черную речку по пояс, потом через водопроводный канал и смело атаковал левый отрог Федюхиных высот. Французы встретили атакующих сильным огнем с фронта и с левого боку. Бутырцы с удивительной храбростью шли вперед,
Бутырцы и московцы под прикрытием высланного к Черной речке Бородинского Его Величества полка переправились обратно через реку и отошли на Телеграфную гору. Неприятель производил учащенную стрельбу по отступавшим. «Около речки Черной был ад. От густого порохового дыма нельзя было различить предметов. Пули, ядра и гранаты падали в таком изобилии, что опасность и мысль о смерти казались неуместными: смерть гуляла повсюду».
Видя, что неприятель развернул на высотах до 50 000 человек войска и что дальнейшее нападение невозможно, князь Горчаков решился прекратить бой. Войска были выведены из-под выстрелов неприятеля и оставались в таком положении около четырех часов. Главнокомандующий рассчитывал, что французы, пользуясь своим превосходством, атакуют нас, что было бы весьма выгодно, так как полки были расположены на весьма удобной и довольно сильной местности. Французы не решались, однако же, двинуться вперед, и войска наши по неимению воды около 2 часов пополудни отступили на Мекензиевы горы, потеряв во время сражения 11 генералов, 249 человек офицеров и 8000 нижних чинов. Потеря неприятеля простиралась до 1800 человек. «Порыв, оказанный в оном всеми частями войске наших, – доносил главнокомандующий, – имел бы, без сомнения, счастливый исход, если бы генерал Реад не сделал преждевременной частной атаки вместо той, которую я предполагал сделать совокупно войсками его и генерал-лейтенанта Липранди, непосредственно поддержанными главным резервом.
В сражении участвовали лишь большая часть пехоты и часть пешей артиллерии, что касается до кавалерии, то по свойству местности она не могла быть употреблена в действительном бою, и только небольшое число оной находилось некоторое время под ядрами.
Войска дрались с примерным мужеством. Пехота явила в сей день опыты самой блестящей храбрости, преодолела под убийственным огнем двойное препятствие (реку и канал) и неоднократно выбивала штыками превосходного по численности противника из сильных позиций, укрепленных окопами, искусно приспособленными к местности.
Артиллерия, невзирая на относительные невыгоды ее расположения, действовала с большим успехом: не раз заставляла она молчать неприятельские батареи, расположенные на господствующей местности, и сильно поражала пехоту».
В то время, когда после атаки Федюхиных высот войска наши были остановлены на позиции, по правую сторону речки Черной, с батареи, выдвинутой против левого уступа Федюхиных гор, где находился главнокомандующий, замечен был вдали одиночный солдат, который после каждого сделанного им выстрела перебегал с места на место. Князь Горчаков послал двух казаков привести отсталого солдата на батарею. Прибыл егерь лейб-егерского Бородинского Его Императорского Величества полка Матвей Шелкунов.
– По какому случаю ты остался сзади других? – спросил главнокомандующий егеря.
– Прикрывал отступление раненых товарищей, ваше сиятельство! – отвечал Шелкунов. – Был я в цепи, – продолжал егерь, – пошли мы к речке – не глубже, как по пояс было – перебежали речку; а за ней другая – река не река, а канава водяная; попробовал – глубоко и вдруг не перескочишь. Прыгнул один, за ним другой, потом начали помогать друг другу – и мостиков не надо – цепь перебралась. Враг сидел в канавках – мы в штыки – мигом перекололи, многие побежали на гору. Опрокинули мы кухню их – знать, кашу варили – да вдогонку за ними. В это время дали цепи сигнал отходить назад, я позамешкался. Отошел за канаву; место попалось хорошее – кустик был; я и давай палить… Кто вылезет вперед, того и повалишь. Расстреляв свои патроны, пошел я назад; смотрю – убитый мушкетер лежит; снял я с него суму, подобрал и ружье. В суме были патроны. Я снова за кустик, дал выстрелов пять, да и опять за своими. Смотрю, трое раненых. Я один: известное дело, трех не подберешь! «Ползи, братцы, кто может, а я буду прикрывать вас!» Двое ползли, а вот этот, что со мной прибыл, ползком бы не добрался: рана-то животовая. Как замечу, что ползуны мои отстают, и я приостановлюсь, сделаю выстрелов пяток по вражьей цепи, да и снова в поход!.. Вот, ваше сиятельство, и добрели мы кое-как до своих! Бог милосерден: сохранил меня целым и невредимым и благословил
меня оказать помощь товарищам!..«Лейб-егерского Бородинского Его Величества полка стрелок Матвей Шелкунов принес на себе пять ружей и три амуниции, взятые им на дороге у убитых и тех раненых, которых он составлял прикрытие. Главнокомандующий армией генерал-адъютант князь Горчаков, приказав Матвея Шелкунова произвести в унтер-офицеры, собственноручно надел знак военного ордена на грудь храброго егеря».
Во все время, пока гудели выстрелы на Черной речке, в Севастополе было тихо, казалось, обе стороны прислушивались к тому, что происходило в поле. В самое раннее утро 4 августа были присланы на батареи письменные приказания, в которых объяснялись наши намерения. В этих приказаниях говорилось, что в случае успеха сражения будет открыт огонь, причем указано каждому бастиону, против каких именно батарей неприятеля должны быть направлены выстрелы. В городе царствовала невозмутимая тишина, напряженный слух старался различать отдаленные выстрелы. В случае успеха предполагалось, независимо от открытия огня, сделать большую вылазку из Севастополя. Войска собрались и были наготове выступить и напасть на неприятельские траншеи по сигналу. С каким нетерпением ждали защитники города этого сигнала! Вдали виден был только дым, стлавшийся в направлении по Черной речке, но все стоявшие на батареях и укреплениях не спускали глаз с того места, где должна была решиться участь Севастополя. Все с нетерпением ожидали условного сигнала, но прошел час, и среди непрекращавшейся еще стрельбы неприятель стал пускать ракеты. Наступил полдень, а сигнала для вылазки из Севастополя не было. «Тогда уже, – пишет один из участников, – родилось сомнение насчет успеха, и, наконец, после больших надежд, мы впали в совершенно противоположную крайность. Понемногу канонада начала утихать, а к десяти часам совсем прекратилась».
В городе с грустью узнали, что наши атаки были отбиты французами…
Глава XVI
Пятое бомбардирование Севастополя. – Геройская стойкость гарнизона. – Положение города. – Николаевская батарея. – Шестое бомбардирование Севастополя. – Штурм укреплений 27 августа
Под впечатлением успеха, приобретенного во время сражения на Черной речке, союзники открыли в пять часов утра 5 августа пятое бомбардирование Севастополя, направляя выстрелы преимущественно на Корабельную и на левую сторону 4-го бастиона. Канонада эта с небольшими только перерывами продолжалась в течение двадцати суток. Ежедневный урон наш простирался в этот период времени от 500 до 1500 человек.
Стояла жаркая погода, насыпи наших укреплений совершенно высохли, отчего неприятельский огонь действовал на них самым разрушительным образом: мерлоны, под жестоким огнем возобновляемые каждую ночь, рассыпались от нескольких снарядов, насыпи глыбами оседали в ров, и работы, стоившие неимоверных усилий и потерь, распадались в прах; валы укреплений, насыпаемые вторично из сухой и рыхлой земли, не имели никакой связи.
Окружив ожерельем батарей весь холм, на котором был прежде Камчатский люнет, французы громили ими преимущественно 2-й бастион и Малахов курган.
Застонал Севастополь под градом вражьих ядер. На всем пространстве укреплений, охватывающих Корабельную сторону, вплоть до 4-го бастиона разверзся ад.
С каждым мгновением бомбардирование все более усиливалось и, охватив значительное пространство, достигло ужасных размеров.
В это утро ветер был со стороны неприятельских батарей. Дым от выстрелов черной тучей тянулся на нас и мешал прицеливать орудия. Наши батареи отвечали сначала редкими выстрелами, но с наступлением дня, когда ветер переменился, дым потянулся вправо, по направлению к морю, и очистилось небольшое пространство, разделяющее двух противников, частые выстрелы посыпались с оборонительной линии. С бастионов стали видны неприятельский стан и его огнедышащие батареи, на которых не заметно было живой души. Под прикрытием небольшого траншейного караула стояли на неприятельских укреплениях одни артиллеристы и посылали к нам гранату за гранатой. Без устали они работали, потому что имели на каждое орудие по три и более смены. Союзникам не было надобности разбрасывать своих людей по всей линии траншей, потому что они сами избирали направление выстрелов; им не надо было держать большого числа войск в траншеях, потому что при тех условиях, в которых находился севастопольский гарнизон, им нечего было опасаться нападения с нашей стороны.
Совершенно в обратном положении находились обороняющиеся. Они не знали, против каких батарей неприятелю вздумается открыть огонь, следовательно, по всей оборонительной линии прислуга орудий должна была находиться на местах, всегда готовая отвечать на выстрелы врага. Нападающий скрещивал свои выстрелы с различных батарей на одну из наших, тогда как обороняющийся рассеивал свои выстрелы, отвечая на выстрелы противника. Обороняющемуся неизвестно было, когда противнику вздумается броситься на штурм, – следовательно, он всегда должен был держать на бастионах значительное число войск, которые, не принося никакой пользы при бомбардировании, несли значительные потери.