Первая просека

Саблин и его спутники осмотрели шалаш со всех сторон, заглянули внутрь.

— Где бригадир?

— Он работает, Викентий Иванович, — пояснил Аниканов. — Наверстывает упущенное…

— Позовите его ко мне.

Захар, на ходу одергивая гимнастерку, торопливо подошел.

— Здравствуйте, молодой человек! — Саблин протянул ему руку. — Вы, кажется, были у меня самым смышленым практикантом. Почему же отстали от других?

— Люди неопытные, Викентий Иванович. Да к тому же в бригаде только один плотник.

— Плотницких работ, дорогой Жернаков, тут для одного человека ровно на пять дней, — с укоризной сказал Саблин. — Ну, хорошо, об этом мы поговорим на собрании, а сейчас ведите бригаду на ужин, затем все — в контору.

Собрание открыл Аниканов. Первое слово он предоставил Захару для объяснения.

Захар до того волновался, что у него даже губы посинели, а руки совсем не слушались.

— Хочу сказать несколько слов о стиле работы товарища Аниканова как секретаря бюро комсомольской ячейки участка, — говорил он, мельком взглянув на Аниканова. — От него зависит очень многое и прежде всего комсомольская дисциплина. Но как он понимает свою роль? Вот сегодня утром он принес рогожное знамя к нам в бригаду. Ведь сраму на весь участок! А поговорил ли он с нами? Спросил ли, кто как работает? Даже со мной, с бригадиром, не перекинулся ни единым словом. Был он до этого один-единственный раз. А что сделал? Пошумел, обругал всех и убежал, хотя я тогда просил его провести собрание в бригаде. Я знаю Аниканова почти полгода, вместе ехали, оба из одного города, и прямо скажу: товарища Аниканова хлебом не корми, только дай командовать над людьми. И он командует, потому что в его положении это самое легкое: ни за что не отвечать, а со всех требовать. Но администрировать и без вас есть кому, товарищ Аниканов, вон товарищ Липский хорошо умеет это делать, а от вас мы, бригадиры, ждем иной помощи — дисциплину наводить в бригадах да соревнование организовать между бригадами.

Все это время, пока говорил Захар, Аниканов ерзал, краснел, волновался.

— В заключение хочу внести следующее предложение, Викентий Иванович, — повернулся Захар к Саблину. — Для руководства бригадой у меня пока недостаточно опыта. Но есть у нас замечательный плотник и усердный человек — товарищ Брендин. Он три года проработал на Днепрострое, хорошо знает строительное дело. Вот его и нужно назначить бригадиром, а я буду рядовым рабочим. И еще одно предложение вам, товарищ Аниканов: на сплаве в бригаде у нас была создана комсомольская группа. Вот такую группу нужно было бы создать и у нас в бригаде, чтобы она могла постоянно оказывать влияние на тех, кто отлынивает от работы.

Захар сел на свое место. Аниканов предложил выступить членам бригады, но никто не хотел брать слово.

Наконец, когда стало невмоготу молчать, поднялся Брендин.

— Почему мы плохо работаем? — заговорил он. — Потому, что вот эти товарищи, — указал он на Марунина, Еремкина и их друзей, — все время симулируют. В этом и вся причина. А бригадир что? Он старается изо всех сил, но они его не слушают. Вот и вся причина. Если все они начнут работать, как мы с Жернаковым, Пойдой, Терещенко и Чулкиным, то бригада наша никогда не будет отстающей. А почему эти плохо работают? Потому что считают для себя зазорным копать землю, жерди таскать, требуют, чтобы дали им дело по специальности. Им говорят: пока нет работы по специальности, значит, делайте то, что надо, но они и слушать не хотят. Потому и работаем плохо… А выдумывать, что бригадир плохой или вся бригада плохая, — это глупое занятие. Вот и вся моя речь…

— Правильно, очень правильно, товарищ Брендин! Яснее не скажешь! — воскликнул Саблин. — Все ясно, друзья, надо, чтобы эти товарищи, которые временно используются не по специальности, поняли бы и прониклись сознанием: надо построить шалаши. А поймут — дело пойдет. И вот еще: поскольку Жернаков просит освободить его от обязанностей бригадира, — а я понимаю, как ему трудно, — то не возьметесь ли вы, товарищ Брендин, за это дело? Вам все карты в руки — вы плотник, строили Днепрогэс, любите свое дело. Почему бы вам не стать бригадиром? Да и помощник у вас хороший — Жернаков. Согласны?

— Ладно, возьмусь, раз требуется, — глуховато ответил Брендин.

— Ну вот и отлично! Но я не знаю, дорогой Аниканов, можно ли комсомольскую ячейку создать в бригаде? Какой у вас порядок?

— Вполне можно, Викентий Иванович, — с подобострастием ответил Аниканов.

— Вот и отлично! А секретарем, или как там называется, можно назначить товарища Жернакова.

— Секретарь не назначается, Викентий Иванович, — улыбнулся Аниканов, — его избирают.

— Ну что ж, вот и пускай изберут его!

— А это уж как посмотрит бригада!

— Ага, так! Ну, хорошо, изберете его, товарищи? — обратился Саблин к бригаде.

— Изберем, — дружно ответили все, в том числе и ленинградцы.

— Вот видите, уже, считайте, избрали. У меня больше нет времени, дорогие друзья, — Саблин посмотрел на часы. — Я доволен результатом нашего разговора и надеюсь, бригада будет отличной. Мне пора ехать, до свидания…

Аниканов был явно недоволен столь поспешным отъездом Саблина. После того как Захар закончил свою речь, Аниканов, насупившись, долго записывал себе что-то в блокнот. Он готовился взять реванш: реабилитировать себя перед Саблиным и унизить Захара в его глазах. Теперь же, когда Саблин рекомендовал бригаде избрать Жернакова секретарем, Аниканов был окончательно разоружен. Но он все-таки выступил и рассказал об изгнании Захара с конного парка, о его дезертирстве, о том, как Захар опозорил своих земляков, и закончил так:

— В лице товарища Жернакова мы имеем морально неустойчивого комсомольца, у которого нет достаточной силы воли к преодолению трудностей. И вообще должен вам сказать, это бесхребетный человек. Так что вот смотрите, товарищи, — избирать его или не избирать.

— Ничего он не бесхребетный, напраслину нечего наговаривать! — отмахнулся Брендин, не глядя на Аниканова. — Это он покритиковал тебя, вот и стал плохим. Парень старательный и дельный. Избрать надо — и все тут!

— Правильно, — загудели голоса. — Давай голосуй!

Аниканов пожал плечами.

— Ладно, дело ваше. Тогда голосую. Кто за то, чтобы избрать Жернакова секретарем комсомольской группы вашей бригады, прошу поднять руки. Один, два, три… Там, сзади, повыше, а то темно, не видно отсюда.

— Да единогласно, нечего считать.

— Избирается единогласно. На этом считаю собрание закрытым.

Вместе с бригадой Захар возвращался к своим шалашам; Аниканов сразу же куда-то исчез. На западе уже остывала сгоревшая заря, над головой густела синь, испятнанная надвигающимися из-за Амура клочьями сизых туч. В тишине вечера дружно кричали лягушки.

— Завтра дождь будет, — заметил кто-то.

— Э-эх, не докончили шалаш! — вздохнул Брендин. — Будет эта рогожка болтаться, сто чертей ей!

— А хиба ж в дождь нэ можно робить? — спросил Пойда.

Дождь прошел ночью, к утру погода разъяснилась.

Бригада закончила шалаш часа за два до обеда и перешла на новое место. А после обеда Аниканов снял рогожное знамя, но в бригаду Брендина его не понес. Вскоре рогожка развевалась над другим недостроенным шалашом. И так же, как вчера в адрес бригады Жернакова, сегодня в сторону рогожного знамени летели насмешливые выкрики, свист, улюлюканье.