Первая пуля – моя
Шрифт:
– Пока не знаю.
– Значит, так… – Марат Алексеевич на мгновение задумался. – Для новых документов тебе надо сфотографироваться. Это во-первых. Во-вторых, до отъезда тебе надо где-то жить.
У Тони екнуло сердце – сейчас он ненавязчиво намекнет ей, что она должна заплатить по счетам. Но вопреки ожиданиям, Бушков вытащил из кармана ключи и, отцепив один из них, протянул Тоне со словами:
– Запоминай адрес: Новоспасский переулок, одиннадцать—четыре. Это твоя новая квартира. Там, правда, неубрано…
– Как-нибудь переживу, – настороженно отозвалась Тоня – она не могла поверить, что в предложении Бушкова нет никакого подвоха. –
– Одна. Тебя что-то не устраивает?.. – Марат Алексеевич вдруг улыбнулся. – А, понимаю! Ты все еще думаешь, что интересуешь меня как женщина? Можешь не волноваться – мне от тебя ничего не надо. Кроме, пожалуй, одного…
– Чего же?
– Хочу взглянуть на фотографию твоей матери.
– И это все? – удивилась Тоня, решив, что Бушков тронулся. – Но у меня нет с собой ее фотографии. Все они остались дома…
– Это не к спеху… – помолчав, он пояснил: – Дело в том, что когда-то я был хорошо знаком с твоей мамой. И с твоим отцом, между прочим. Тебе мама о нем что-нибудь рассказывала?
– Только то, что он погиб до моего рождения, – призналась Тоня. – Но я думаю, что это неправда. Просто он не захотел на ней жениться, когда узнал, что она ждет ребенка. Мама родила меня, как говорится, «в девках». И воспитывала одна… – Она упрямо вздернула подбородок. – Честно говоря, у меня нет никакого желания с ним встречаться. По-моему, он – трус и подлец.
В воздухе повисло неловкое молчание. Тоня подумала, что не стоило делиться с Бушковым своими сокровенными мыслями. Даже если ее отец поступил не по-мужски по отношению к ее маме, то Бушков здесь ни при чем. Он-то, в отличие от ее беспутного папочки, не бросил Тоню на произвол судьбы.
– Извините… – пробормотала она смущенно. – Я как-то не подумала, что это может быть вам неприятно…
– Я тебя не осуждаю. Ты имеешь на это право… Кстати, тачку водить умеешь?
Тоня обрадовалась столь резкой перемене темы.
– Вообще-то, умею. В прошлом году даже права получила… Но толку-то от этих прав?
Улыбнувшись, Бушков вытащил из внутреннего кармана пиджака сотовый и набрал какой-то номер. Через несколько секунд он уже разговаривал с невидимым собеседником, которого называл по-свойски – «Андреичем».
– Андреич?.. Это Бушков. «Пассат» еще не взяли?.. Да, тот самый, что я присмотрел для новенького… Так вот, я передумал… Да, беру. Когда?.. Да можно прямо сейчас… Конечно, нужна доверенность. На чье имя?.. Потом уточним… Ну все, я твой должник. – Он прервал связь и с улыбкой повернулся к Тоне. – Через час сюда пригонят тачку. Она твоя.
– Я не могу принять такой подарок.
– А тебе ее никто и не дарит. Покатаешься в свое удовольствие, а надоест – вернешь.
Предложение было заманчивым – всю жизнь Тоня мечтала о личном автомобиле. И эта мечта вряд ли бы осуществилась, если бы не Марат Алексеевич.
– А права? – смущенно спросила она, тем самым давая понять, что согласна на его условия. – Я же не могу ими воспользоваться.
– Старайся водить аккуратно. А если остановят, сунешь гибэдэдэшнику пятьдесят баксов, и он от тебя отстанет.
Тоня густо покраснела:
– У меня нет таких денег.
Бушков вытащил из кармана толстое кожаное портмоне. Открыв его, отсчитал десять соток и протянул их Тоне.
– Это тебе… На мелкие расходы…
– Нет! – Она вскочила с такой поспешностью, что едва не опрокинула стул. – Я не могу взять у вас деньги!.. Вы и
так для меня столько сделали!– Я для тебя еще ничего не сделал, – сухо отозвался Бушков. – И деньги ты возьмешь.
Тоня смотрела на него, словно завороженная. И вдруг ее озарила мысль, что Марат Алексеевич и есть ее отец! Тогда его трогательная забота и желание участвовать в ее судьбе вполне объяснимы.
«Даже если я и ошибаюсь, он все равно хороший человек, – подумала Тоня. – А обижать хороших людей нельзя… Значит, мне придется взять эти деньги… Конечно, не просто так, а в долг…»
В этот момент она чувствовала, наверное, то же самое, что и Золушка из сказки, у которой в одну прекрасную ночь появилось все – шикарное платье, карета, кучер и, конечно же, принц… Да, чтобы ощутить себя совершенно счастливой, Тоне не хватало только одного – прекрасного принца. И хотя еще несколько часов назад она клялась себе, что ни за что не станет встречаться с Олегом Морозовым, в свете последних событий это решение показалось ей слишком поспешным.
«Мне надо его увидеть! Хотя бы для того, чтобы в последний раз посмотреть ему в глаза, прикоснуться к его волосам, услышать его голос… И чтобы сказать, что я уезжаю из этой страны… Навсегда…»
Эдик явно был доволен результатами операции, но еще больше собой. По-царски восседая на переднем сиденье джипа и затягиваясь «Мальборо», он широко улыбался и мучил рыжеволосого водилу Яроша пространными рассуждениями о добитых подмосковных дорогах и недобитых в Косове американцах. Время от времени он вспоминал об Олеге, сидевшем позади и прикованном наручниками к наддверной ручке. Вспоминал лишь для того, чтобы презрительно бросить ему: «Ну, как дела, суслик?» или «Смотри-ка, еще дышит». В ответ Олег молчал, и Эдик тут же терял к нему всякий интерес, доставал новую сигарету, и это означало, что его монолог выходит на очередной круг.
И хотя их «общение» длилось всего полчаса, Эдик с его апломбом уже успел порядком осточертеть Олегу.
«Слава богу, что не замочили прямо на квартире, – успокаивал он себя. – А то ведь могли. Еще как могли! И на том спасибо. Значит, у меня все еще есть шанс выбраться из этой передряги…»
Олег огляделся по сторонам – ехали они явно не на Лубянку, но и не в сторону загородного шоссе.
«А из этого следует, – констатировал он, – что, во-первых, их интерес ко мне не слишком велик. И, во-вторых, что более важно, вряд ли они сегодня заставят меня рыть собственную могилу где-нибудь в пригородной роще…»
На душе немного полегчало, и Олегу вдруг подумалось, что все обойдется. Только бы не сорваться, держать себя в руках и, главное, не обращать внимания на дурацкие шуточки Эдика. Впрочем, Эдик казался ему не самой большой бедой в этом мире. Мир терпел и не таких. А вот держать окольцованные руки над головой оказалось испытанием куда более мучительным, чем это можно было себе представить. Как только водитель нажимал на тормоз, поворачивал или вдруг попадался неровный участок дороги, сталь браслетов безжалостно впивалась в запястья, нарезая на коже красные круги. А в последние пять минут боль стала и вовсе нестерпимой – машина пошла рывками, и причиной тому был ехавший впереди «жигуленок». Едва Ярош собирался обойти его по третьей полосе, как «жигуленок» предпринимал тот же маневр, перекрывая дорогу. Когда они откатывались на вторую полосу, водитель «жигуленка», как бы дразня их, освобождал третью.