Первая встреча – последняя встреча
Шрифт:
Роман замялся.
– Ты должен ей обязательно написать! – сказала мать, и лицо ее засветилось гордостью. – Единственный из трехсот, который не получил звания младшего лейтенанта! Какой молодец! Расскажи мне всё подробно.
«Моя мать обожала, – писал Роман Гари, – красивые истории. И я их рассказал ей очень много…» [4]
…Роман Гари приехал в часть, куда получил назначение капралом. Ему досталось от солдатни. Все знали его историю, знали, что он – неудавшийся курсант. Они называли его лейтенантом отхожих мест. И действительно, в течение нескольких месяцев Роман занимался тем, что чистил уборные. И говорил при этом, что смотреть на места общественного пользования ему было приятней, чем на лица солдафонов.
4
Красивые истории наш будущий сочинитель рассказывал потом и своим читателям.
Перед войной он уже был инструктором летной школы. Совсем незадолго до начала войны, в 1939 году,
Ему понадобилось двое суток, чтобы добраться от аэродрома до Ниццы. Он взял на вокзале такси, ворвался в отель «Мермон», стремглав взбежал в каморку, где жила его мать… Но там никого не было, уже стоял запах нежилого помещения. Ему сказали, что ее перевезли в клинику «Сен-Антуан». Он рванул туда. И там, в больничной палате, нашел осунувшуюся, измученную мать, которая выглядела очень плохо. Вид у нее был растерянный и виноватый, а в изголовье, на самом видном месте стояла фотография Романа, снятая, когда он выиграл турнир по пинг-понгу в 32-м году в Ницце.
Роман просидел у нее двое суток, не снимая фуражки, козырек которой прикрывал его глаза. А потом наступило время, когда ему надо было возвращаться в полк. Вот как описал Роман Гари в книге «Обещание на рассвете» прощание со своей матерью.
«Главное, за меня не беспокойся. Я старая кляча. Раз до сих пор протянула, то и еще продержусь. Сними фуражку». Я снял. Она перекрестила мне лоб и по-русски сказала: «Благословляю тебя». Моя мать была еврейкой. Но это не имеет значения. Главное было понять друг друга, а на каком языке мы говорили, было неважно. Я направился к двери, мы еще раз улыбнулись друг другу. Теперь я чувствовал себя совершенно спокойно. Какая-то частичка ее мужества перешла ко мне и навеки во мне осталась. Ее мужество и сила воли до сих пор живы во мне и только затрудняют мне жизнь, не давая отчаиваться». Больше они уже никогда не увидятся…
О военной одиссее Романа Кацева (он еще не стал Гари) можно было бы написать отдельный роман. Но я ограничусь несколькими наиболее колоритными случаями. Франция мгновенно проиграла войну. Воспринятый от матери несуразный, слепой патриотизм Романа заставлял его верить до последних минут, что его Родина (а ею он считал Францию) обязательно победит. Капитуляция повергла его, как и немало других французов, в шок. Часть военных хотела продолжать войну, перебраться в Северную Африку, в колонии, и оттуда оказывать сопротивление фашистам. Другие связывали надежды с Англией, откуда молодой полковник де Голль 16 июня 1940 года призвал французов к освобождению Отечества. Патриотически настроенные солдаты и офицеры стали искать пути, чтобы перебраться в Лондон. Однако тех, кто хотел продолжать войну с немецкой армией, коллаборационистское правительство объявило дезертирами и изменниками.
Аэродром Бордо-Мериньяка представлял собой в июне 40-го странное зрелище. Здесь столпилось огромное количество самолетов, выпущенных Францией за последние четверть века, эдакая своеобразная ретроспектива. На этих самолетах бежали от немцев военные и штатские, генералы и рядовые, вывозились из парижских домов ковры, собаки, канарейки, кошки, ценная живопись, кое-какая мебель, а также дети, проститутки, старухи…
Роман был, разумеется, среди тех, кто намеревался отправиться через Ла-Манш. Идея была проста: угнать с товарищами, настроенными так же, как он, один из самолетов и перелететь в Англию. Это было опасно, самолеты охранялись, и любая неудачная попытка кончилась бы военным трибуналом. Не говоря уж о том, что молодые летчики освоили только две модели самолета, а чтобы поднять в воздух незнакомую модель, не мешало бы подучиться. Три товарища, Пьер-Жан де Гаш, Клеман по прозвищу «Красавчик» и Роман, присмотрели для побега самолет «Дена-55». Это была новая машина, никто из них на ней не летал. Наступило время побега в Лондон. Они выслушали последние инструкции механика, который сочувствовал им и помогал, и стали усаживаться в самолет. Им предстояло в сопровождении механика сделать круг над аэродромом, освоиться с приборами, самостоятельно произвести посадку и, оставив механика на земле, снова взлететь и взять курс на Англию. Де Гаш, в биографии которого было больше всего летных часов, был первым пилотом. Он дал знак, и все они стали затягивать лямки парашютов. Роман немножко замешкался – были проблемы с поясом. Но он справился с этим и уже занес ногу на трап. Но тут, выкрикивая его имя и жестикулируя, к самолету подъехал на велосипеде дежурный.
– Сержант, вас срочно вызывают на командный пункт. К телефону.
Звонить могла только мать. Больше было некому. Как она пробилась сквозь хаос и неразбериху средств связи поверженной страны, было невозможно понять. Товарищи решили, что сделают пробный круг без Романа, а высаживая механика, заберут его у ангара. Одолжив велосипед у дежурного капрала, Роман помчался по летному полю. Поравнявшись с командным пунктом, он взглянул на взлетающий «Дена-55». Самолет уже набрал высоту метров в 20—25. И вдруг… на несколько секунд неподвижно завис в воздухе, потом накренился на одно крыло, спикировал на землю и, рухнув, взорвался. Роман замер, глядя на столб черного дыма. Потом ему часто приходилось видеть такой столб над погибшими самолетами… Тогда он пережил первый из ожогов внезапного и полного одиночества. Их будет еще очень много. А вот что написал потом сам Роман о своем последнем телефонном разговоре с мамой: «Я не в состоянии передать, что мы друг другу говорили. Это был набор криков, слов, всхлипов, которые не поддаются членораздельному воспроизведению. С тех пор мне всегда казалось, что я понимаю зверей… После того телефонного разговора я всегда узнавал крик самки, потерявшей своего детеныша…
Мать закончила комическими словами из жалкого поэтического словаря… Я вдруг услышал далекий всхлипывающий голос:– Мы победим!
Этот последний, несуразный крик наивнейшего человеческого мужества вошел в мое сердце и остался в нем навсегда, став моей сутью».
Следующая попытка Романа уговорить трех летчиков совершить угон самолета окончилась плачевно: они его так отвалтузили, что сильно повредили нос, который ему по-настоящему исправили только около двух лет спустя в военном английском госпитале – Роман попал туда после очередного падения самолета.
Потом в летной среде возникло мнение, что война все-таки продолжится в Северной Африке. Летная школа начала перебазировку в Алжир. Но тут вышел приказ, запрещающий вылет всех самолетов. Однако лейтенант Деляво и Роман подняли в воздух самолет «Потез» и полетели через Средиземное море. Бензина хватить было не должно, но и подзаправить машину было уже нереально. Взяв с собой две автомобильные камеры, которые должны были выступить в роли спасательных кругов, эти отчаянные сорви-головы пустились в полет. Им повезло. Дул попутный ветер, и им удалось приземлиться в городе Мекнесе, когда горючего фактически уже не осталось. Но власти Северной Африки тоже согласились на перемирие, и все самолеты были поставлены на прикол…
А вот выходка, которую устроила Нина Борисовская после того, как услышала обращение де Голля к французам.
На рынке Буффа она взгромоздилась на стул рядом с овощным лотком месье Панталеони и, потрясая тростью, стала призывать добрых людей не принимать перемирия и отправляться в Англию продолжать борьбу вместе с ее сыном, известным писателем, который уже наносит врагу смертоносные удары. Кончив тираду, она пустила по кругу страничку еженедельника, в котором был опубликован рассказ сына. Думаю, над ней, скорее всего, смеялись…
Дальше Роман предпринял попытку уговорить английского консула в Касабланке выдать ему для проезда в Англию фальшивые документы. Консул отказал. Потом наш герой решил угнать с аэродрома в Мекнесе «Моран-315». Он уже забрался в кабину самолета, чтобы сначала освоить незнакомый аппарат, а потом взлететь, но тут его заметили два жандарма, караулившие ангар. Роман попытался завести мотор, но винт не вращался. Жандармы уже выхватили револьверы. И Роман, тоже выхватив из кобуры оружие, выкатился из самолета и помчался по полю, петляя, как заяц. Охранники были от него метрах в тридцати. Но он был молод и изо всех сил спасался. Ему удалось убежать через кусты, выскочить на шоссе и влезть в какой-то рейсовый автобус. Несколько дней он скрывался в злачном квартале Мекнеса, в публичных домах. В это время из Северной Африки в Англию вывозили контингент польских войск. Благодаря знанию польского языка Роман под видом польского солдата поднялся на борт корабля и, спрятавшись в угольном бункере, добрался до Гибралтара. Там, на рейде, он увидел судно под французским флагом и бросился вплавь, чтобы добраться до него. Предстояло проплыть два километра. Роману это удалось. Когда французский сержант увидел вылезшего из воды голого человека, он даже не удивился – такое уж сумасшедшее было время. Семнадцать суток продолжался морской переход от Гибралтара до Глазго. Когда Роман Кацев зачислялся добровольцем, у него была соблазнительная возможность присвоить себе чин младшего лейтенанта, которого его несправедливо лишили по окончании летной школы в Аворе. Но, мысленно посоветовавшись с матерью, он понял, что она бы этого не одобрила. Пришлось остаться сержантом. Война шла, но без участия Романа, который рвался к подвигам, ибо их ждала от него мать. Было много дурацких ситуаций вроде дуэли из-за женщины с польским офицером или поручения сопровождать в другой город гроб с телом застрелившегося французского пилота, когда в результате хорошей выпивки и путаницы двое капралов и Роман привезли на похороны вместо гроба с мертвым товарищем запечатанный ящик с бутылками пива «Гиннесс». Спасая честь мундира, этот ящик, накрыв трехцветным флагом, торжественно похоронили под молитвы священника и залпы почетного караула.
Вскоре после приезда в Англию Роман получил первые письма от матери. Они тайно переправлялись из Швейцарии. Письма не были датированы. Всю войну, три с половиной года, материнские письма находили Романа. Эти письма поддерживали в нем дух и волю, и «словно через пуповину моей крови передавалось мужество более закаленного сердца, чем мое собственное».
«Мой горячо любимый сын, – писала старая женщина, сидя в отеле «Мермон», – вся Ницца гордится тобой. Я побывала в лицее у твоих преподавателей и рассказала им о тебе. Лондонское радио сообщает нам о лавине огня, которую ты низвергаешь на Германию, и они правы, что не упоминают твоего имени. Это могло бы навлечь на меня неприятности…»
Роман понял, что эхо его «подвигов» дошло до ушей торговцев рынка Буффа. Но дело заключалось в том, что ему до сих пор не удавалось встретиться в схватке с врагом. Их эскадрилью перевели в Африку. Его преследовала цепь неудач. Однажды их самолет, где он был вторым пилотом, попал в песчаную бурю, зацепился за дерево и упал, уйдя на метр в землю. Летчики остались целы. Буквально через несколько дней Роман испытал еще одно потрясение: упал, перевернулся и загорелся на взлете самолет «Бленхейм». Экипаж еле успел спастись. Третья катастрофа произошла с самолетом, летевшим в Каир. Этот «Бленхейм» разбился в джунглях, на севере Лагоса. Пилот и штурман погибли, а Гари, летевший пассажиром, осваивавшим маршрут, не получил ни царапины. Его нашли через двое суток, – он был без сознания, в адской жаре, в закупоренной кабине самолета, где спрятался, спасаясь от чудовищных зеленых африканских мух. «Мой прославленный и любимый сын! Мы с восхищением читаем в газетах о твоих героических подвигах. В небе Кельна, Бремена, Гамбурга твои расправленные крылья вселяют ужас в сердца врагов…»