Первобытное: Шестой (виртуальный) сезон

Чудесные люди, – тепло проговорил Нэд.

Да, - не смогла не согласиться блондинка. – Можно спросить?

О чём угодно.

Вероника помолчала. Потом осторожно произнесла:

На плато ты повторял, что скучаешь по семье, и я всегда думала, что ты имеешь в виду в первую очередь родителей… - Под конец предложения она решила, что зря затронула эту тему.

Но Мелоун не собирался впадать в уныние, хотя и весельем не фонтанировал.

Меня воспитывали дядя, папин брат, и тётя, жена дяди. А ещё у меня куча кузин и кузенов. Три кузена и пять кузин, если быть точным.

Ого! Понятно, почему ты так ловко обращаешься с детьми! Учитывая, что тебе пришлось вынянчить столько малышни.

Нэд усмехнулся:

На самом деле мне довелось нянчить только четверых. Когда дядя и тётя взяли меня к себе, у них было пятеро детей, четверо из которых были вполне самостоятельными. – Он вдруг помрачнел.

Трудное у тебя было детство? – сочувственно промолвила Хранительница.

Казалось, подобная мысль никогда раньше не посещала репортёра. Он будто впервые об этом задумался.

Трудное? Нет, не сказал бы. – Пауза. Нэд поглядел куда-то в сторону. – Мы были небогаты, это точно. И не скажу, что со мной все сюсюкались. Но в рабочих семьях с детьми вообще особо не носятся. Это не значит, что детей не любят. Просто родители слишком заняты работой, пытаясь прокормить себя и ребятишек. – Глубокий и очень тяжёлый вздох. – Жаль, я в своё время этого не понимал. Когда меня заставляли нянчиться с младшими, я был уверен, что меня эксплуатируют, прямо как Золушку. – Грустная и виноватая усмешка. – Я обижался, огрызался, сбегал из дома, шатался по улицам сутками. Короче, вместо благодарности трепал нервы родным.

Это так непохоже на тебя, - невольно подивилась Вероника, внимательно всматриваясь в лицо собеседника.

Собеседник пожал плечами и хмыкнул:

Ты не знала меня-подростка. В таком возрасте почти у всех сложный характер. – Нэд снова вздохнул. – Потом я, конечно, одумался, попросил прощения. – И опять виноватая усмешка. – Только это было на мой девятнадцатый День Рождения. А на восемнадцатый я со скандалом ушёл из дома. – Парень опустил голову. – Надавать бы себе восемнадцатилетнему по башке как следует.

Ты больше не общался с родными?

Общался, но как-то… не так. Мне не хватало мужества извиниться за каждый свой проступок по отдельности. И если я решу вернуться в наше время, то не исключено, что возможности поговорить с семьёй не будет. Они так и не узнают, как я им благодарен, как ценю всё, что они для меня сделали, как сожалею о своих поступках…

Так напиши им.

Что?.. – не сразу сообразил журналист.

Напиши письмо дяде и тёте. У тебя ведь наверняка есть при себе блокнот и карандаш. Утром отправим письмо по почте. Или боишься, что твои родные сменили адрес?

Это вряд ли. В своём доме они собирались жить всегда, они его любили… любят… - Нэд медленно просиял. Потом вытащил из кармана за подкладкой жилетки блокнот с карандашом, положил письменные принадлежности на стол.
– После того, как я допишу, можем прогуляться по ночному Чикаго. Тебе ведь наверняка хочется посмотреть как можно больше.

Вероника закусила губу, в глазах девушки замелькали весёлые искорки.

Вообще-то, мне и здесь хорошо. Останемся, если Карл и Розалин не будут против?

Нэд кивнул. Раскрыл блокнот, взял карандаш и склонился над бумагой. Лицо Вероники залучилось улыбкой. Девушка аккуратно принялась за куриный бульон, не сводя взгляда с пишущего репортёра.

А снег за окном всё падал и падал…

[Затемнение]

Утром Билли и Джимми с тяжёлыми сердцами направлялись к одной из женских камер. Той самой, куда накануне увели двух задержанных чудачек. Страшно было подумать, что Большая Энни могла вытворить, как могла искалечить новеньких.

Может, сразу позовём врача? – предложил Джимми.

Врач занят. Давай пока придём в камеру и посмотрим, как там дела.

Дверь, коридор. Коридор, коридор, дверь. Коридор. Дверь. И вот перед двумя сердобольными, пусть и не очень решительными полицейскими роковая камера. Да уж. В клетке со львами безопаснее. Накануне Грэй запретил охране реагировать на крики о помощи… Вот же злопамятный гад! А охранники сказали коллегам, что криков о помощи из камеры доносилось немало.

Сержанты боялись предстоящего зрелища.

Представшее зрелище ребят действительно потрясло. Однако, в несколько другом плане…

… Новенькие сидели по одну сторону камеры, свора Большой Энни – по другую. Причем во второй компании все старались как-то спрятаться за "главную". Сама же главная, помимо того, что пестрела синяками разнообразнейших форм и размеров, так ещё и была прикована к решётке наручниками. Вторая пара наручников досталась Кривой Салли – известной воровке и драчунье, которая теперь также была не разлей вода с тюремной решёткой. И все постоялицы камеры выглядели как-то затравленно.

Зато новенькие смотрелись прекрасно. Восседали на скамеечке и болтали.

Нет, Финн, я не говорю, что тебе не пойдут рыжие волосы. Просто вряд ли ты с ними будешь красивее.

А ты когда-нибудь была рыжей?

О, да. И рыжей, и шатенкой, и даже блондинкой.

Ого! А почему…

Тут девушки заметили сержантов и замолчали.

Доброе утро! – Финн помахала парням совершенно свободной рукой.

Маргарит ради забавы сделала то же самое.

Привет, парни. Что, нас уже выпускают?

Дар речи Билли и Джимми обрели не сразу. Наконец, первый, запинаясь, пробормотал:

Н…н… нет. Пока только на допрос. Инспектор Грэй хочет вас видеть.

Класс! Ещё немного, и мы бы сами по нему соскучились. – Финн живо вспрыгнула.

Маргарит величественно покинула скамейку.

Обе новенькие подошли к выходу. "Старенькие" при этом дружно вжались в противоположную стенку.

Девочки, не расслабляйтесь, мы скоро вернёмся, - ободрила мисс Крукс сокамерниц перед тем, как вместе с Финн и в сопровождении сержантов исчезнуть в коридоре.

Едва полицейские, арбалетчица и наследница скрылись из вида, по камере пронёсся единый вздох облегчения.