Первое дело Мегрэ

Короче говоря, налицо такое странное преступление, где не было ни жертвы, ни убийцы и вообще никто не беспокоился о Тубибе, если не считать толстой Леа да еще двух-трех бродяг.

И тем не менее Мегрэ отдавал этому расследованию столько времени, словно речь шла о драме, взволновавшей всю Францию.

— Он пришел в сознание? — спросила госпожа Мегрэ, стараясь скрыть острое любопытство.

— И да, и нет. Он не произнес ни звука… Только смотрел на меня… Но я убежден, что он все понял, о чем я ему говорил… Старшая сестра придерживается иного мнения: она считает, что сознание больного притуплено лекарствами и что он примерно в таком состоянии, в каком бывает боксер, приходящий в себя после нокаута… Мегрэ принялся за еду, глядя в окно и прислушиваясь к щебету птиц.

— Как ты думаешь, он знает, кто на него напал? Мегрэ вздохнул. Потом на лице его вдруг промелькнула насмешливая улыбка — улыбка, которую он, казалось, адресовал себе самому.

— Не могу сказать ничего определенного… Мне очень трудно передать свое впечатление…

…Редко в своей жизни он бывал так озадачен и вместе с тем так заинтересован расследованием дела.

Кстати говоря, сама встреча происходила в крайне неблагоприятной обстановке — прямо в палате, где примерно десять больных лежали на койках, а другие сидели или стояли у окна. Некоторым было очень плохо. Все время раздавались звонки, по палате взад и вперед сновала медицинская сестра, наклоняясь то над одним, то над другим.

Почти все больные с нескрываемым любопытством разглядывали комиссара, сидевшего подле Келлера, и прислушивались к его словам.

К двери то и дело подходила старшая сестра и укоризненно, с обеспокоенным видом поглядывала на них обоих.

— Пожалуйста, не задерживайтесь в палате, — просила она Мегрэ. — Его нельзя утомлять…

Комиссар, наклонившись к больному, говорил тихо, чуть ли не шепотом:

— Вы слышите меня, мосье Келлер? Вы помните, что с вами случилось в понедельник вечером, когда вы спали под мостом Мари?

Лицо пострадавшего казалось совершенно бесстрастным, но Мегрэ интересовали только глаза. В них не отражалось ни тревоги, ни тоски. Глаза были серые, поблекшие, какие-то изношенные, много повидавшие на своем веку.

— Вы спали, когда на вас было совершено нападение?

Тубиб не отрывал взгляда от Мегрэ. И странное дело: казалось, не Мегрэ изучает Келлера, а Келлер изучает его.

Это настолько стесняло комиссара, что он счел необходимым представиться:

— Меня зовут Мегрэ. Я руковожу бригадой Сыскной полиции и пытаюсь выяснить, что с вами произошло… Я видел вашу жену, вашу дочь, речников, которые вытащили вас из Сены…

При упоминании о жене и дочери Тубиб даже не вздрогнул, но можно было поклясться, что в эту минуту в глазах его промелькнула легкая ирония.

— Вам трудно говорить?

Он даже и не пытался ответить ему хотя бы кивком головы или движением ресниц.

— Вы понимаете, что вам говорят?

Ясное дело! Мегрэ был убежден, что не ошибся. Келлер не только понимал смысл слов, но и прекрасно разбирался в интонации.

— Быть может, вас стесняет, что я задаю вам вопросы в присутствии других больных?.. — И тут же, чтобы расположить к себе бродягу, он добавил: — Я бы с радостью положил вас в отдельную палату. Но это, к сожалению, связано со сложными формальностями. Мы не можем оплатить это из нашего бюджета.

Как ни странно, но будь доктор не жертвой, а убийцей или подозреваемым лицом, все обстояло бы куда проще. Ведь для жертвы — увы! — по смете ничего не предусмотрено.

— Я буду вынужден вызвать сюда вашу жену: необходимо, чтобы она вас официально опознала… Эта встреча будет вам неприятна?

Губы больного слегка шевельнулись, но он не произнес ни звука. На лице — ни гримасы, ни улыбки.

— Как вы чувствуете себя? Могу ли я вызвать ее сегодня, сейчас же?

Больной промолчал, и Мегрэ, воспользовавшись этим, решил немножко передохнуть. Ему было жарко. Он задыхался в палате, насквозь пропитанной больничными запахами.

— Можно от вас позвонить? — спросил он у старшей сестры.

— Вы еще долго собираетесь его мучить?

— Его должна опознать жена… На это уйдет всего несколько минут.

Жена Келлера была дома и обещала по телефону тотчас же приехать. Мегрэ распорядился, чтобы ее пропустили внизу, и стал расхаживать по коридору. Вскоре к нему подошел профессор Маньен.

Они остановились у окна, выходившего во двор.

— Вы тоже считаете, что он окончательно пришел в себя? — спросил Мегрэ.

— Вполне возможно… Я только что осматривал его, и мне думается, он понимает все, что происходит вокруг… Но, как врач, я не могу еще дать точного ответа. Иные полагают, что мы не можем ошибаться и должны на все давать определенный ответ. А ведь на самом деле чаще всего мы продвигаемся ощупью… Я попросил невропатолога осмотреть его сегодня…

— Нельзя ли перевести его в отдельную палату? Это очень трудно?

— Не только трудно, но просто невозможно. Больница переполнена. В некоторых отделениях приходится ставить койки в коридорах. Разве что перевести его в частную клинику…

— Если об этом попросит его жена?

— А вы думаете, он согласится?

Это было маловероятно. Если Келлер решил уйти из дома и скитаться под мостами, то, уж конечно, не для того, чтобы теперь, после покушения на него, перейти на иждивение жены…

Выйдя из лифта, госпожа Келлер озадаченно озиралась по сторонам. Мегрэ направился к ней.

— Ну, как он?

Госпожа Келлер не казалась ни встревоженной, ни взволнованной — просто чувствовала себя не в своей тарелке. Ей явно не терпелось поскорее вернуться домой, на остров Сен-Луи, к своим попугаям.

— Он абсолютно спокоен.

— Пришел в сознание?

— Полагаю, что да, хотя доказательств пока еще нет.

— Мне придется говорить с ним?

Мегрэ пропустил ее вперед. Пока она шла по сверкающему паркету, все больные провожали ее взглядом. А госпожа Келлер поискала глазами мужа, потом решительно направилась к пятой койке и остановилась в двух шагах от больного, словно еще не решив, как держаться.

Келлер смотрел на нее все тем же безразличным взглядом. Одета она была очень изящно — в бежевом костюме из легкой шерстяной ткани и элегантной шляпе. Тонкий аромат ее духов смешивался с запахами палаты.

— Вы его узнаете?

— Да, это он… Очень изменился, но это он… Снова наступило тягостное молчание. Наконец, собравшись с духом, она решилась подойти поближе. Не снимая перчаток и нервно теребя замок сумки, она заговорила:

— Это я, Франсуа… Я всегда знала, что рано или поздно встречу тебя в подобном виде… Но, говорят, ты скоро поправишься… Мне хотелось бы тебе помочь…

О чем думал Тубиб, глядя на нее отрешенным взглядом? Вот уже семнадцать или восемнадцать лет он жил в другом мире. И теперь, словно вынырнув из бездны, вновь столкнулся с прошлым, от которого сам некогда бежал.