Первое дерево

Лицо Ковенанта задёргалось, словно он не мог решить, плакать ему или смеяться.

Линден уже все поняла, и её глаза засияли в рассветных лучах, как две звезды.

Немой Великан всё продолжал кивать, словно победа Бринна отняла у него все другие способы самовыражения.

Все. Теперь Ковенант отправит её домой.

Глава 25 Завершение Поиска

Ковенант молча взирал на Бринна, а все вокруг рушилось. Весь остров превратился в огромный могильник. Не хватало лишь разлагающихся трупов и побелевших от времени скелетов. А если не смерть здесь правит бал, то разрушение. В этом мире не оставалось места даже самой малюсенькой надежде. На гребнях вершины карамельно светились отблески рассвета, словно и он стал фальшивым.

Я схожу с ума.

Он не знал, что ему делать дальше. Любая тропка на этом острове была вымощена могильными камнями. А вершина его нависала над головой неодолимой кручей. При одном взгляде на обрывы и уступы уже начинала кружиться голова, и к горлу подступала тошнота. Но Ковенант знал, что уже принял решение, несмотря на то что панически боялся того, что должен свершить во имя Страны; сама мысль об этом была ему ненавистна, но после всего, что он уже вынес и совершил, ему осталось последнее — умереть. И старый, уже побледневший ножевой шрам на груди напоминал ему об этом с беспощадностью.

Он заговорил и сам с трудом услышал свой голос — такой слабый и доносившийся словно издалека. Он сошёл с ума, как и харучай. Ведь о таких вещах говорят с благоговейным страхом. Так почему же его голос звучит без малейшей дрожи? Дорога к Первому Дереву открыта пред тобой. Значит, всё же Дерево здесь, в этом страшном месте, где царит смерть. В пустынном небе не было ни одной птицы; ни мхи, ни даже лишайники не росли на голых скалах. Стоять здесь и разглагольствовать об этом месте так, словно оно действительно существовало, было полным безумием.

— Ты не Бринн, — сказал Ковенант, слыша себя как бы со стороны. — Ведь так? Ты же… — Но у него язык не повернулся назвать то, другое имя.

Спокойное лицо Бринна не изменилось, лишь выражение глаз смягчилось, словно он внутренне улыбнулся.

— Я тот, кто я есть, — промолвил он. — Ак-хару Кенаустин Судьбоносный. Страж Первого Дерева. Бринн из племени харучаев. И ещё у меня много других-имён. Я обновляюсь и изменяюсь; так было с незапамятных времён, так будет и впредь до самого конца.

Вейн по-прежнему стоял, не шевелясь и глядя вдаль, но Финдейл учтиво склонился перед Бринном в поклоне, словно признал в нём личность, даже для элохимов достигшую всяческого уважения.

— Нет, — покачал головой Ковенант. Он и сам себя не до конца понимал. Бринн. — Нет.

Великаны продолжали таращиться на харучая, словно все ещё не верили собственным глазам. Лишь Мечтатель продолжал качать головой, словно испортившаяся заводная кукла. Каким-то образом победа Бринна окончательно решила его судьбу. Как? Открыв дорогу к Первому Дереву? Бринн.

Взгляд Бринна был проницательным и мудрым, а в голосе звучали спокойствие и властность:

— Не бойся ничего, юр-Лорд. И хотя я больше не смогу сопровождать тебя и служить как прежде, я ещё не умер для жизни и могу быть очень полезен. Пути Господни неисповедимы.

— Не говори мне этого! — неожиданно для самого себя взорвался Ковенант. «Я должен умереть. Или моё сердце разорвётся на части». — Думаешь, мне легко расставаться с тобой?

— Ты переживёшь и это, — мягко, мелодичным голосом возразил Бринн. — Разве ты больше не Томас Ковенант, юр-Лорд и Неверящий? Эти титулы были даны тебе, чтобы ты мог вынести то, что суждено тебе судьбой. — Тут лицо Бринна слегка потемнело, по нему скользнула лёгкая тень печали. Похоже, и ему это расставание далось нелегко. — Моё место рядом с тобой займёт Кайл и будет верно служить до тех пор, пока не исполнится сказанное Стражем Крови Баннором. Тогда харучай оставит тебя и последует зову своего сердца.

Щеки Кайла вспыхнули.

— Не медли, юр-Лорд. — Бринн воздел руку к ярко освещённой рассветными лучами вершине. — Путь надежды и твоего предназначения открыт.

Ковенант тихо выругался про себя — на громкое, проклятие у него просто не хватило сил. Холодный ночной туман, казалось, до сих пор ещё не выветрился из его костей, и даже на солнце он никак не мог согреться. Ему хотелось выйти из себя, устроить скандал, разнести все вокруг. Это было так естественно: ведь он уже не раз и не два обрушивался на Баннора в приступах ярости. Но он не смог. Выражение лица Бринна было столь величественно-спокойно, что он не мог не признать — Баннор никогда так и не достиг подобного совершенства. Ковенант рухнул на землю и, прислонившись спиной к скале, сосредоточился, чтобы удержать под контролем бурлящий в нём от ярости и горя яд.

Сквозь приспущенные ресницы он разглядел приближавшуюся к нему фигуру. На секунду он испугался, что это может быть Линден, и отвлёкся настолько, что чуть было не упустил рвущееся из тела пламя. Нет, он не способен быть её опорой и защитой. Получится ли отослать её назад, или же он погибнет, допустив ошибку, не важно — он потеряет её в обоих случаях.

Ковенант с трудом разлепил глаза и убедился, что она всё ещё стоит на берегу, повернувшись к рассвету спиной и закрыв лицо руками, словно не хочет, чтобы солнце видело её слезы.

А рядом с Ковенантом сидел на корточках Красавчик и протягивал ему флягу с «глотком алмазов».

На секунду Неверящему показалось, что перед ним сидит не уродливый Великан, а Идущий-За-Пеной, и в ушах отчётливо зазвучали его слова: «Древние мудрецы говорили, что страдания очищают душу, но я скажу, что, пока тело лишено права выбора, страдать ему или нет, об очищении души думать преждевременно». Ковенант почувствовал, что ему стало немного легче. Он взял фляжку из рук Великана и отпил несколько глотков.

Путь надежды и твоего предназначения открыт… Чёрт подери!

Но «глоток алмазов» уже начал своё успокоительное действие, и взвинченные нервы Ковенанта потихоньку стали приходить в себя, а по измученному телу прокатилась волна расслабления. Вершина острова все ещё вызывала у него ассоциации с горной болезнью, но ведь он не раз уже мучился от этого и все равно преодолевал свою слабость. …Чтобы ты мог вынести то, что суждено тебе судьбой… О Боже!

Вернув фляжку Красавчику, он рывком поднялся на ноги. И пошёл к Линден.

Когда он прикоснулся к её плечам, она вздрогнула, как от испуга: она боялась того, что он может сказать, она боялась того, что их ждёт. Она вся сжалась, но так и не обернулась к нему.

— Я собираюсь… — Ковенант хотел сказать: «Я собираюсь идти до конца. Неужели же ты не можешь меня понять?» Но он знал, что Линден не поймёт его до конца. И некого было в этом винить, кроме самого себя. Он так до сих пор ни разу и не набрался мужества, чтобы объяснить ей, насколько для него важно отправить её в настоящий мир и насколько он сам, его жизнь зависят от этого. И вновь, в который уже раз, он не осмелился сказать ей самого главного. А вместо этого лишь сглотнув, прошептал: — Я собираюсь подняться наверх.