Первое открытие [К океану]

Айны не торопясь, лениво и печально перебирали сети своими черными руками. Все они, как казалось Чумбоке, были печальные или сонные.

Чумбока стал помогать. Он быстро собирал рыбу, носил ее в ведрах и корытах. Это всем понравилось.

После работы Чумбока разговорился с бородатыми.

Они были какие-то странные люди. О чем с айном ни заговоришь, тот повернет разговор на японского рыбопромышленника.

— Мы глупые, а хозяева умные! — говорил скуластый старик айн с сизой бородой и багровыми щеками. Глаза у него были черные и острые, как у Хивгук. По глазам казался он живым и быстрым. Но на самом деле старик был медлителен и вял. — Ум у них узнается по толщине: кто всех толще, тот самый умный.

«Ну, это не беда! — думал Чумбока. — Я видел и похуже!»

— Вот в этом амбаре у них риса много-много. Водки много. — Старик с завистью прищелкнул языком, кивая на большое дощатое здание. — Там есть все.

— А нам не дают, вот и невесело поэтому, — заметил долговязый молодой айн. — Сами едят, а нам не дают.

— А где же японцы? Разве они не работают? — с любопытством спрашивал Чумбока. — Почему их не видно?

— Сейчас японец обедает. Вон в тех домиках...

Эти домики-шалаши с широкими окнами и крутыми, высокими травяными крышами очень нравились Чумбоке. В одной раме была вставлена разноцветная бумага. Другое окно было открыто. И над входом еще одна крыша — низкий травяной навес. Дом похож на голову человека в высокой шапке с низким козырьком. И как будто бы из-под козырька, над самой землей, один глаз прищурен, смотрит хитрый, злой... Дом уперся глазами в землю...

Человек в цветном халате вышел из домика. В руках у него тазик. Он набрал воды из кадушки и ушел.

— Мыться любят, — сказал айн, подымаясь.

При виде хозяина-купца все длиннобородые рабочие стали расходиться по местам и взялись за тяговую веревку невода.

Под крутым берегом, на песке, цепью тянулись их падающие фигуры.

— Всех айнов связали на одну веревку, — усмехнулся Позь. — Айн работает, а японец целый день спит.

Позь накупил котлов, ножей, сабель, посуды, чашек и собирается домой.

— Да, тут тепло, много рыбы. Конечно, хорошо поспать после обеда... У хозяев чистенькие шалаши.

На берег вышел толстый японец в голубом халате, с палкой в руке. Когда он приблизился, Чумбока рассмотрел его хорошенько. У него было молодое, но тучное бледно-желтое лицо с выражением важности.

Чумбока подумал, что он похож на сытого водяного воробья или на молодого откормленного щенка, который о трудом поворачивает голову.

Японец вышел на обрыв и что-то закричал айнам. Потом заглянул в бочки, поговорил с аинками, которые вязали сушеную рыбу в тюки, посмотрел на вешала, поставленные на мысу, там, где морской ветер обдувал их со всех сторон.

Питкен, печально сидевший на берегу, вскочил и низко поклонился японцу.

«Вот он какой, японский промышленник!»

Теперь Чумбока хорошо видел его. На голых толстых желтых ногах привязаны соломенные подошвы, приклеенные к красной деревяшке. А лицо бледно-желтое, шея толстая, под глазами мешки...

Мутный взор купца скользнул по Чумбоке.

«Не все люди на свете такие злодеи, как маньчжурские хунхузы [169] , — думал Чумбока, глядя на важного японца. — Правда, он с палкой...»

169

Хунхузы (от китайск. хунхуцзы — краснобородый) — участники шайки бандитов, грабителей.

Но Чумбоке так хотелось пожить тут, что он согласен был простить японцам кое-какие грехи.

Купец прошелся по берегу, помахал палкой. Где-то около амбара он увидел айна и прогнал его.

— Этот амбар — приманка! — таинственно шептал Чумбоке старик айн. — Один только раз в этом году мы поели досыта: когда нанимали нас на рыбалку... Весной японцы приезжают из своей страны, с островов, нас уговаривают работать, угощают.

Промышленник позвал гиляков в дом. Войдя туда, Чумбока и Питкен встали на колени и поклонились, касаясь лбами пола.

Главный надсмотрщик на промысле, толстый, но бойкий и подвижной, в халате, надетом на голое тело, сидел за столиком. Вокруг него с фарфоровыми трубками в зубах сидели и лежали другие японцы. Тут же стояли тазики с водой, лакированные столики, на них тонкая посуда, табак, лакированные подносы, похожие на берестяные чумашки. Чумбока не мог глаз оторвать от золотых ширм. На стенах висели картинки, рисованные тушью и в красках, с обнаженными японками.

«Вот чудеса!» — решил Чумбока.

Глядя на такие диковины и соблазны, хотелось жить. Забывались все печали и заботы. Чумбока твердо решил остаться здесь на рыбалке. Японцы дали ему риса.

Питкен сменял орлиные хвосты и все свои товары на материи и на мешок с рисом. Он отдал двух соболей за лакированный поднос и за картинку с голой японкой. Он получил также старые деревянные латы с облезшим лаком и нож.

Позь собирался домой почему-то другим, далеким путем.

«Да, у него дома хорошо. Коль — большая деревня. Сто домов», — думал Чумбока.

— Почему-то мы пойдем по берегу большого моря, а не малого, — говорил Питкен. — Я даже боюсь.

Чумбоке совсем не хотелось идти в такую даль. Придется огибать весь остров.

— Позь, почему ты решил идти около восточного берега? — спросил Чумбока, придя к хозяину лодки.

— Мне надо! — ответил Позь. Мысли его были обращены не к тому, с кем он разговаривал.

— Я хочу здесь пожить. Мне всегда хочется познакомиться с новыми людьми.

— Если ты не пойдешь со мной, то, может быть, пожалеешь.

Позь как будто смеется над Чумбокой. Но лицо его серьезно.

Позь слыхал еще в Коле, теперь эти слухи подтвердились: на восточном берегу Сахалина разбилось китобойное судно, и гиляки вырезали всю команду. Забрали у американцев вещи. У гиляков там есть золотые и серебряные монеты. Это и была тайная цель Позя. Он мечтал, что на японские и маньчжурские товары скупит монеты, а потом с большой выгодой перепродаст русским. Кое-что достанется брату и Питкену. А Чумбока зря не хочет идти. Рассказывать ему прежде времени не в правилах Позя.

Большая лодка с парусом, груженная, как корабль, ушла. В ту сторону, где восходит солнце.

Позь и Питкен отправились на лодке домой.

Вечером Чумбока варил свой рис айнам.

— От кораблей всегда много горя! — говорил он.

— Нет, не всегда, — сказал старый айн.

Где-то внизу, в темноте, набежала одинокая волна или, может быть, плеснулся морской зверь. Чумбока все еще не узнавал этих зверей по всплескам.

— Вот слушай... Я еще был молодой... Давно это было. К нам, на эту землю, приходил на двух кораблях русский Микола Сандреич. Он поставил здесь пост, отряд из своих людей, и объявил, собрав все наши народы, что остров этот принадлежит стране лоча. Микола Сандреич дал моему отцу бляху. Повесил ее на грудь. Назначил отца старшиной. А когда пришли японцы, он гонял их отсюда. Отдал нам много муки... Старик мой долго ждал, что Микола Сандреич еще придет и погонит японцев.

Чумбока замечал, что айны народ голодный, что они нерешительны, всего боятся, но не прочь перерезать всех японцев и забрать все их имущество. «Айны кислые какие-то, — думал он, — обижаются... Может быть, айн слаб и потому его так легко обманывать?»

На другой день Чумбока был в японском храме. На холме стоял шалаш с гнутыми травяными крышами.

Толстые, довольные японцы, чисто вымытые и веселые, поднимались по каменистой дорожке, стуча своими деревянными подошвами на веревочках, продетых у всех одинаково под большой палец.