Первое предательство

Тем не менее находились и такие, кто хвалил Флёрделис и видел преимущества в сотрудничестве с ней и Федерацией. Начальник порта Септимус мог оправдать свою необъективность выгодными сделками с леди Исобель, которые уже неплохо набили его кошелек. Однако у Нериссы имелись свои причины наладить партнерские отношения между Седдоном и Икарией. Капитанам Федерации в море не было равных, маршруты, разрабатываемые ими, охранялись как государственная тайна. Прошлые попытки открыть все секреты неизменно терпели неудачу, тем не менее, каждый раз, когда корабль Седонна позволял икарийским купцам или солдатам ступать на борт, появлялись новые возможности добыть знания. Она не позволит лишить собственное государство перспектив исследования морских пространств. Нерисса решила действовать в отношении седдониики только в случае неопровержимых доказательств.

И все же если Федерация не стоит за волнениями в Каристое, то кто тогда? Сколько врагов избежали ареста за долгие годы? Что заставило их снова активизироваться? Неужели они действительно нашли претендента на трон? Неужели наступила расплата за помилование Аитором? Даровав принцессе Каллисте и ее дочерям жизнь, император позволил себе крайне великодушный жест милости, дав понять, что ему нечего бояться со стороны бывших правителей Икарии.

Аитор Второй последовал примеру отца, и когда Нерисса взошла на трон, она посчитала, что нет причин менять статус-кво. Возможно, Люций — праправнук Каллисты, однако уже сто лет прошло с того времени, как кто-то из его кровных родственников вступал на престол, к тому же глупо чего-то ожидать от постоянно вопящего младенца. Императрица проявила милосердие, позволив наследнику Константина жить, а также продемонстрировала предусмотрительность, настояв, чтобы ребенок воспитывался под постоянным присмотром при дворе.

К сожалению, Люций допустил ошибку, приняв сострадание за слабость. Вместо того чтобы отблагодарить Нериссу за щедрость, он позволил увлечь себя людям, которые искали только выгоду. И за свою глупость принц заплатил необычайно высокую цену. Многие считали, что наследник Константина погиб от пыток в камерах дворца, и императрица не сделала ничего, чтобы развеять эти слухи.

Правду, что Люций избежал ее правосудия, знали только сама Нерисса, брат Никос и несколько приближенных советников. Шесть лет назад, когда восстание было предотвращено, последователи принца отвернулись от него, надеясь купить прощение, предоставив тело мятежника. Смертельно раненный, тот ускользнул из цепких лап предателей, чтобы в итоге оказаться у Ученых Братьев. Решив отомстить, он раскрыл перед смертью имена прежних союзников, и, естественно, Нерисса с умом воспользовалась предоставленной информацией.

Придется теперь вернуться к протоколам допросов — может, тогда они чего-то недосмотрели. Под подозрением находились многие, но доказательств не хватало. Необходимо провести повторное расследование и быть настороже, пока не появятся сомнения в их преданности. В последний раз Нериссу застали врасплох, однако теперь она в полной готовности. За трон императрица готова пойти на многое, Даже самой орудовать хлыстом.

Есть время для добра и милосердия, а есть для жесткой дисциплины и наказания своенравных детей. Икарийцы покорятся и последуют за хозяйкой-императрицей, а со временем даже научатся благодарить ее за заботу.

Глава 14

Наконец-то он дома. Уже много лет Джосана неумолимо тянуло к месту, которое ассоциировалось с безопасностью: к белокаменным стенам и тихим дворикам коллегии. Чем ближе они подъезжали к Каристосу, тем больше его охватывало нетерпение.

Прежней ночью монах даже не мог уснуть, зная, что предстоящий день приведет их в столицу. Бесконечное хождение из угла в угол рассердило Майлза. В последнее время тот спал беспокойно, будто ожидая нападения. Тогда брат попытался медитировать, но сосредоточенность не приносила удовлетворения. Может, из-за предвкушения скорого возвращения домой. А может, давление Другого, который беспрестанно волновался, прячась за мыслями Джосана. Какой бы ни была причина, с каждым часом было все труднее оставаться спокойным, хотя раньше состояние гармонии казалось естественным.

Тогда брат решил переключиться на воспоминания о Каристосе: идеальный порядок в библиотеке, низкий гул голосов братьев, воспевающих Богов-Близнецов, ощущение холодного мрамора под ногами. Он перенесся из коллегии на большую аллею, мысленно прошелся по улице Триумфа, которая простиралась от главной площади до центрального холма, где находились императорские дворцы и окружавшие их государственные строения.

Воображение открыло Джосану следующую сцену: он стоит на балконе, на самом высоком этаже, наблюдая за городом, расположившимся перед ним и будто скатывающимся к центральному порту. Солнце ярко блестит на белокаменных стенах, создавая впечатление, будто город только построили. На короткое мгновение у Джосана мелькнула мысль, что именно такой вид наблюдает императрица, выглядывая из окон своих комнат. Видит ли она город, задумывается ли о судьбах людей, заключенных в беленьких домишках? Или ее мысли только о богатстве и собственной власти?

Это видение заняло все внимание, но, очнувшись, брат подумал, насколько глупы такие размышления. Как он мог знать, о чем думает императрица? Джосан всего лишь монах, привыкший к послушанию, а не лидерству, к тому же все исследования, которые им проводились когда-то, касались науки, а не политики.

Впрочем, прибытие в Каристос явно не относится к акту послушания. Брат Никос строго-настрого запретил ему возвращаться, но наверняка, когда услышит обо всех злоключениях, то примет причины, вынудившие Джосана вернуться. И если единственное, о чем стоит волноваться монаху, это наказание, то его можно считать счастливчиком. Он все больше убеждался, что провалы в памяти скрывают знание о каком-то чудовищном преступлении.

Что, как ни удивительно, лишь увеличивало желание вернуться к Братьям. Джосан устал защищаться от самого себя, будто не в состоянии принимать собственные решения. Тогда монахи приютили Джосана, и, вероятно, тот запутавшийся человек, который лишился их заботы шесть лет назад, сильно нуждался в управлении. Теперь он изменился и больше не хотел защиты — единственное, чего он желал, это правды. Не имеет значения, насколько неблаговидной она окажется. Брат считал, что двигаться вперед невозможно, не зная своего прошлого.

Эти мысли занимали монаха всю ночь. За час до рассвета остатки терпения испарились, он встал с койки и разбудил Майлза. Перекинувшись в темноте парой слов, мужчины спустились в столовую, где за несколько медяков убедили зевающего слугу разжечь огонь на кухне, чтобы поесть похлебки и выпить горячего чая перед дорогой.

Дорога, ведущая в Каристос, была широкой и ровной, с канавками на каждой стороне для стока дождевой воды, Сначала движения на главном пути в столицу не наблюдалось, но после восхода солнца он заполнился пешими путниками, загонщиками, отправляющими животных на рынок, телегами с товарами, чтобы накормить вечно голодный го-род, а также обычными наездниками и каретами. Если бы на дороге не оказалось так много людей, путники добрались бы до Каристоса за несколько часов. А так большая часть дня ушла на толчею.

По обеим сторонам дороги стояли виллы, чередовавшиеся с фруктовыми садами, где выращивались экзотические фрукты, чтобы угодить самым богатым жителям столицы. Постепенно открытые пространства стали исчезать, появлялись свежие постройки: лавки купцов и ремесленников, жилые дома для тех, кто зарабатывал на жизнь в услужении великой столице, но не мог позволить себе жить в черте города. Это внешняя часть Каристоса, расположившаяся за городскими стенами. Вдоль дороги вырастали все новые, и новые строения, и Джосан и Майлз начали чувствовать себя пойманными в ловушку.

Весна едва начиналась, а у Джосана по спине лился пот, словно наступило лето. Он боролся с желанием натянуть на лицо капюшон, поскольку понимал, что тогда будет выглядеть подозрительно и только привлечет лишнее внимание. Майлз тоже старался выглядеть как обычный путник, поэтому еще в гостинице снял кожаные доспехи.

По мере того как друзья приближались к воротам, напряжение возрастало. Джосан знал, что, по крайней мере, в одном магистрате лежит ордер на его арест в связи со смертью наемника на маяке. Вряд ли беглого монаха ожидают найти в столице, но если так, тогда стражи на воротах будут внимательно высматривать преступника. Малым утешением служило то, что теперь он совершенно не похож на бритоголового монаха с острова. Ученый сам с трудом узнавал собственное лицо в зеркале, однако вряд ли его врагов можно так легко ввести в заблуждение. В конце концов, в Атике они узнали брата без особого труда.