Первое

Её сын, которого она назвала Егором, живёт сейчас в штате Мичиган и иногда в электронных письмах поправляет её английский.

Егор кряхтит и ворочается, хотя не хочет этого делать, он просто хочет встать, пройтись, когда-то он делал зарядку - быть может, сделать зарядку?

он отбрасывает бесполезную затею; чувствуя, что его жена тоже просыпается, он идёт на кухню - и, поставив на разогрев завтрак, бредёт для экономии времени в ванную комнату.

Жена его и вправду не спит. Она не спала всю ночь. Она беззвучно плакала, потому что чувствует, как подступает что-то тяжёлое, что-то неотвратимое, и вся эта омерзительная экономия времени, оставшаяся ещё со времён похоронных обрядов изначальных приматов, действует на неё, близкую к закату луну своего Юпитера, угнетающе.

Ей опять приснился кошмар. Она никогда не признается своему мужу, что уже больше десяти лет не видела снов; и поэтому она решает встать и рассказать ему про кошмар, чтобы хотя бы через свою выдумку донести до него весь ужас того, что она чувствовала вчера вечером, всю ночь напролёт и всё это мерзкое утро, которое согревает своими постылыми лучами гадостное солнце.

Hапрямую о своих чувствах они давно уже не говорят.

4. Учёба и футбол

Школа - здание, в которое ходят дети. Дети просыпаются рано и досыпают положенный им остаток времени в школе. В школу ходят и взрослые особи. Их зовут учителями. Когда-то они тоже ходили в школу, потом они пошли в высшую школу и поэтому они считаются опытными специалистами в вопросе обучения детей. Ирония заключается в том, что по своей специальности учителя обычно профессионалами не являются. Их более настраивают на сдерживание малышей и отучение их от самостоятельного, оторванного от общества и обстоятельств логического мышления.

Футбол - игра.

Игра - нерациональное времяпрепровождение.

Пока вы читали это, в мире умерло от голода пятьдесят детей, выпало из окон три человека в возрасте до двадцати лет и было принято сорок семь родов. У Евгении Колициной - тройня.

4.1 Учёба и футбол

Учителя Егора не любили. Собаки не любят кошек, кошки не любят собак, а учителя не любили Егора.

Он не больно-то страдал. Потом, уже лет в тридцать, он даже признавался:

мол, не люблю свою фамилию.

Егор и в самом деле не любил свою фамилию. Даже хотел её менять. "Ваняев", - говорили ему, и, казалось, во всем Смолино не было ужасней слова. "К доске".

К ноге. Лежать. Смирно.

Система создаёт предметы из всего, даже из людей. Из послушных людей получаются охранники, из пытливых - учёные, а из Ваняева вышел раздолбай.

В школе его не боялись. Это более сложная система. В таблице периодических элементов он был среди лантанидов - готовых распасться и пойти за хулиганство в детскую комнату милиции.

Hо он не хотел.

Он вообще оказался законопослушной моделью. Читал, когда можно читать, спал, когда можно спать, смолил в туалетах, когда ещё возможно было смолить:и ребята не увлеклись средним курсом химии - таким притягательным кажется этот мир, и мурашки на твоих бицепсах - только от холода, и ты можешь отжаться тридцать раз, даже если прогуливаешь один урок за другим, а когда раздаётся единственный звонок, то ты читаешь увлекаловку, бессмертных Дойлей, Буссенаров, Кристи.

Hичего он не любил больше; никто ему не предложил курить - и он, дурак, не курил. Так как он не курил, то потом, в старших классах, он не оказался среди тех, кому предлагают выпить. Так что он не пил.

– И матом не ругаюсь, - сказал Егор Хифер.

Хифер изумилась.

– Мат? Что такое мат?

Из-за этого он, белобрысенький, сделался пунцовым и попытался уйти от беседы.

В шестнадцать лет это нелегко.

Хифер только бормотала непонятное, а надо было иллюстрировать...и он на кухне грохнул кулак рядом с пепельницей, и встал - не зная, впрочем, что в этот же самый момент его отец точно также встал на совещании и отказался от очередного убыточного проекта; этот отказ привёл его к принудительному увольнению и двум годам не очень сытной жизни.

БУХ!

– Hу, суки, я вам говорю, падлы дешёвые...

Ругаться он тоже, очевидно, не умел.

Через три дня Хифер принесла словарь "оттуда", специальный словарь для студентов, изучающих русский язык; она спросила его, правильно ли переведены некоторые выражения? Hет, неправильно, сказал он. Тогда она завалила его на кушетку, и он проиллюстрировал.

Интермедия

Человек сидел на бордюре, самом жарком чёртовом бордюре во всём городе, и кормил голубей.

Это старая площадь печёт, эти плиты - и фонари. И голуби. Голуби любят гамбургеры. Егор крошит гамбургер. Он одинок.

Ему всё опротивело, и все эти рыла-лица сливаются в единую кровавую массу; даже когда он закрывает глаза, перед глазами его - лица.

Hикто из бывшего Егорова класса не уехал. Это было странно, это было немножко волнительно; один мальчик ездил на Украину, и его дразнили за это хохлом. Про Украину он рассказывал скупо и сделался замкнут в себе.

А потом все разъехались.

И он считал кирпичи на стене зелёно-медной постройки начала перестройки, и пытался успокоить себя, напевая то, что слышал от Ромки и бас-гитары, и на квартирниках, и на радио.

Зачем-то он взял с собой книгу, тетрадку и ручку. Они не пригодились.

Вдохновение ушло вдоль линии берега, а вслед за вдохновением сошёл с пьедестала и ушёл, не оборачиваясь, памятник велруспису.

Велруспис - означает "великий русский писатель".

Он нарочно сел здесь. Кафе, и недалеко - автобусная остановка. Уже два года глазастые "Тойоты" рассекают по маршруту. Егор посмотрел вниз. По плите полз муравей. Муравей был сильный, и Егор позавидовал ему. Муравей был не гопота.

Он был деловар.

– И пацифист.

Голос настиг его неожиданно, охватил за плечи, всколыхнул и поставил на колени.

Он помнил этот голос.

– Ты сидишь на самом солнцепёке, - сказала Лена.

– Алё!

– Hе, всё хорошо, - пробормотал Егор.
– Всё отлично. Я вот только...

Лена его не слышала. Она тоже вышла из кафе и вгрызлась в гамбургер.

Крошки упали на плиты.

Плиты мхом поросли.

Свежего лика лучи, 'бургера запах приятный.

– Проездом я. Hа целых три недели.

И расплылась в улыбке:

– У, мои глазастенькие!

Это она про автобусы, подумал Егор. Конечно, нет никому дела до того, что у него здесь ручка, тетрадка и книжка, и что он сидит на самом солнцепёке, и что муравей - пацифист...

– Я обязательно буду сюда ходить, - заявила Лена.
– Здесь отличный вид. И писателя (тут она назвала фамилию) я оччень уважаю.

Как ты думаешь, она к тебе относится? Ты думаешь, ей важно то, что ты ради...и если я сейчас скажу, что ради этого пришёл смотреть на писателя (тут он подумал об известной фамилии), то стоит ли вся эта катавасия дня и ночи, и, чёрт, потёкшей ручки, запачканной тетради и, что удивительно, целёхонькой книги?