Первомай

— А что? — пожала она плечами. — Не век же в девках сидеть. Но я про другое, понимаете? Я если могу вам приятно сделать, мне ведь это за счастье будет. Потому что мне и самой приятно. Вы же неземной какой-то. У вас любовь сладкая, но добрая, такая, что ещё хочется…

Она отвернулась и прикрыла глаза рукой, которой только что меня обнимала.

— Я глупости несу, — засмеялась она. — Чушь какую-то несусветную. Будто бегаю за вами только из-за… сладкого да стыдного. Нет, это ж тоже правда, но не вся ведь. В общем… чего говорить-то, не особо я умею это. Не слушайте вы меня, а лучше…

Она снова положила руку мне на затылок и прижалась, соединяя свои губы с моими. На этот раз надолго. Ну и… не ответить было невозможно… А потом мы сидели в пенной ванне, а после валялись в постели, раз за разом делая сладкие и стыдные, по словам Насти, вещи.

А позже она пошла на смену. Вернее, сначала в общагу, чтобы переодеться, а уже после этого — на фабрику. Ушла, оставив послевкусие дикого мёда и молока, на которых оказалось замешано что-то первобытное, необузданное и непростое. Коктейль, бьющий в голову и разрывающий внутренности.

Проводив Настю, я позвонил Ирине.

— Наконец-то, — сердито бросила она. — Объявился. Небось, алиби своё отрабатывал, а?

Вот же ищейка! Не в бровь, а в глаз.

— А оно мне ещё нужно? Алиби, в смысле.

— Нет. Больше не нужно, так что можешь выйти из рабства, разорвать путы, и отдохнуть. Скоро всесоюзный субботник, силы тебе понадобятся. Пал Палыч умыл Зубатого так, что тот пока сидит в берлоге и зализывает раны. Ну, а ты особо не расслабляйся. Тобой теперь займусь я.

— Ну, это звучит не столько пугающе, сколько многообещающе, — усмехнулся я.

— Это ты зря, это ты от недопонимания так говоришь. Я хочу разобраться, откуда ты знал про убийства этого колготочного душителя.

Впрочем, разбираться она не спешила, и происшествие стало покрываться налётом пыли. Больничный я закрыл, ходил на работу, с подозрительными явлениями не сталкивался. Начальницы моей не было, она под благовидным предлогом смылась в Москву и работала там над расширением фондов.

— Так, Жаров, — скомандовала Зина, позвонив в отдел и пригласив меня к телефону. — Давай-ка мы вот что сделаем. Оформляй командировку и прилетай сюда. Ты должен будешь провести важную работу.

Наверное, с дядей Эдиком что-то сломалось.

— Ох, Зинаида Михайловна, — делано вздохнул я. — Мне от коллектива-то нельзя отрываться. У нас тут субботник через пару дней, нужно трудовой подвиг совершить.

Субботник, честно говоря, меня не интересовал, а вот поездка в Москву интересовала. Поэтому, раз уж рыбка сама насаживалась на крючок, нужно было её хорошенько подсечь.

— Есть дела поважнее субботника! — недовольно воскликнула она.

Ехать я собирался в любом случае. Дело в том, что перед праздниками должен был произойти налёт на инкассаторов в Москве. Крупная сумма, дерзкая банда, большой куш и несколько человеческих жизней.

Мне нужно было осмотреться и подготовить хороший план, возможный для реализации в одиночку. Поэтому, распоряжение Ткачихи оказалось, что называется в жилу. Мы решили, что я рвану как можно скорее и, возможно, ещё успею вернуться ко дню рождения Ильича, чтобы не отрываться от коллектива.

На следующее утро я был в аэропорту с портфелем и с документами. Прошёл регистрацию и покорно сидел в накопителе, ожидая приглашения на посадку. Всё было совершенно обыденно и, как говорится, ничего не предвещало.

Поэтому, когда в зале появился представитель транспортной милиции, я напрягся. Он направился прямиком ко мне, представился, показал корочки. Попросил, чтобы я тоже показал документы — билет и паспорт. Я, разумеется, показал. Он взял, молча пробежал глазами по строчкам и убрал мои бумаги в карман.

— Что происходит, товарищ лейтенант?

— Пройдёмте в отделение, пожалуйста.

— Какое отделение, у меня самолёт через пару минут! Что за самоуправство!

— Не нужно скандалить, — нахмурился лейтёха. — Так вы только хуже сделаете. Так что давайте, не шумите и идите. Это просто небольшая формальность. Не беспокойтесь, не пропустите вы свой самолёт. Не доводите до неподчинения. Вставайте.

Я встал и пошёл вслед за ментом. Никаких особо оптимистичных версий в голове не было. Собственно, версия вообще была только одна. Она, как сигнал тревоги вспыхивала в голове. «Зубатый! Зубатый! Зубатый!» — вскрикивала моя внутренняя сирена.

Мы вошли в небольшое служебное помещение, и первый, кого я увидел, был действительно Зубатый. Он был одет в серый костюм и выглядел весьма респектабельно.

— Жаров, — хмуро кивнул он. — Давно не виделись, да?

— Ну, вообще-то, и ещё бы век туда же, — пожал я плечами, стараясь не подавать виду, что настроение резко ушло в ноль.

— Не получится. Не видеться со мной у тебя не получится. Мы ведь с тобой одной ниточкой связаны. Причём, крепко связаны. Так что, улететь в Москву тоже не получится. Ты никуда не летишь, ясно тебе?

30. За горизонт

Зубатый кивнул менту, тот ухмыльнулся и вышел из комнаты. Дверь закрылась и в скважине повернулся ключ. Зуб вальяжно подошёл к столу и сел на место начальника, откинувшись на спинку стула. Как в кино про плохих копов. Мне даже подумалось, что сейчас он ноги на стол водрузит. Но нет. Не водрузил.

Кабинетик был небольшим, стандартным с казённым набором предметов и элементов интерьера, с портретом Брежнева и покосившимся радиорепродуктором. Радио тихо и совершенно по-домашнему пело.

Молодость моя Белоруссия, песни партизан, алая заря…

— Слушай, — сохраняя внешнее спокойствие, кивнул я. — Вот какое дело. У меня тут самолёт. Служебная командировка. Так что ты не вовремя. И законных причин удерживать меня у тебя нет, насколько я понимаю. Командировка ответственная, задание архиважное. Так что будем от имени директора предприятия жалобу писать на имя облпрокурора. Ну, и от меня не заржавеет. Я лично тоже всё очень подробно напишу. Преследования, незаконные задержания, фальсификация улик и ещё всякого другого подкину. Приукрашу кое-что. Без пальчиков, конечно, на бутылке водки, но тебе и этого хватит. Также, как и Голоду твоему. Такого насочиняю, что тебе за счастье будет обратно в пепсы вернуться, или как это у вас называется.