Первопрестольная: далекая и близкая. Москва и москвичи в прозе русской эмиграции. Т. 1

Теперь, в Страстную пятницу, в глухонемой Москве, где человек замучен беспощадно, только могущественные видения милосердия московских царей прошли по душам, только провеяла снова немая память о Руси, Руси человеческой…

Милость и освобождение в прощёные дни.

Милость и освобождение в страстные дни.

А третья великая милость и освобождение совершались на самое Воскресение Христово, в Святую ночь.

Три раза в год, в три Божьих дня, даровал государь людям милость Божьей свободы.

Заутреня. Сохранилась совершенно живая запись шествия к заутрене царицы в весеннем сумраке московских древних улиц.

Золочёную карету царицы везли десять белых лошадей. За каретой верхами скакали царицыны боярышни. Они были в белоснежных круглых шляпах, подбитых розовой фатой, со шляп спускались на плечи желтые ленты с кистями. Лица верховых боярышень были прикрыты сквозящими фатами. Все они были в сафьяновых жёлтых сапожках.

Впереди поезда стрельцы несли тяжёлые ослопные свечи [142] , а за царицыной золотой каретой шли старики-бояре, по трое в ряд, все в золотой парче.

142

Ослопные свечи— огромные и тяжёлые свечи, величиной с ослоп — дубину или жердь . Прим. сост.

На заутрене, в огне свечей обрачатых, витых такими мастерами живописного дела, как Леонтий Чулков, свечей зелёных и красных, переливались блеском парча и золото тяжкой чеканки. В этом горячем и живом шевелении, когда так неузнаваемы, светлы и нежны все лица, заутреня была, как само золотое небо, сошедшее на землю.

И от заутрени царь снова шёл к заключённым.

В Святую ночь в Москве, затихшей в последние мгновения перед воскресенским перезвоном, царское шествие, смирное, пешее, было как бы шествием самого воскресшего Христа.

Весь год в милосердном круге совершалось одно мистическое действо царского служения, и вершиной его было шествие в Пасхальную ночь ко всем труждающимся и обременённым.

Царь первый приносил им весть:

— Христос воскресе…

И может ли представить потомок, в каком тихом восторге, каким светлым гулом — ликованием человеческим — отвечали царю московские темницы:

— Воистину…

В такие мгновения и утверждалась навеки Святая Русь. И всё, что есть в нас прекрасного, истинного, живого, — всё свет тех московских времен, Москвы Христовой победы, Москвы Воскресшего Господа.

А в первый день Пасхи государь дарил освобождённых и помилованных, жаловал нищих у Спасских ворот и обходил по всей Москве раненых и пленных.

При царе Алексее Михайловиче пленных на Москве держали в Аглицком дворе.

Теперь, когда коммунисты вырезают лампасы из кожи захваченных ими людей, добивают и жгут на кострах раненых, нечеловеческими мучительствами мучают всех, кто в их власти, — какой свет, святой, человеческий, разлит в каждом слове простой и точной записи о посещении государем московских пленных в 1664 году, больше трёх веков назад: «Изволил великий государь жаловать пленных поляков, немцев и черкас, и колодников на Аглицком дворе, чекменями, шубами, рубашками, портами, и угощать их, а еств изволил жаловать лучших: баранины, ветчины, каш, круп грешневых, пироги с яйцы и мясом, калачей двуденежных, вина и медов».

Другая запись дополняет: «В 1664 году великий государь, царь и великий князь Алексий Михайлович всея Великия и Малыя и Белыя Русии самодержец, изволил ходить на Большой тюремной и на Аглицкой дворы и жаловал своим государевым жалованием — милостынею, из своих государевых рук, на Тюремном дворе тюремных сидельцев, а на Аглицком дворе полоняников, поляков, немец и черкас. А роздано в избах: в Опальной — 98 человек по рублю, в Барышкине — 98, Заводной — 17, Холопьей — 68, Сибирке — 79, Разбойной — 160, Татарке — 87, Женской — 27…»

Всюду сам государь, всюду его милость, свет, прощение, и в самых тайных застенках — в Опальной, в Разбойной, и в Сибирке, и в Татарке…

А на Аглицком дворе, где сам государь разговлялся с пленниками, их содержалось тогда больше четырёхсот душ.

После заутрени царь жаловал ещё Москву великоденским красным яичком.

Царь раздавал яйца куриные, гусиные, точёные деревянные, расписные по золоту и в яркие краски, в узор и в цветные травы, а в травах — птицы, звери, люди…

Наши праотичи москвичи дарили друг другу целые ящики пасхальных яиц — ящики слюдяные, как отмечает одна запись, в них по сорок яиц, писанных по золоту разными красками, а писал московский живописец Иван Салтанов.

Пасхальные яйца точились токарями и расписывались травщиками Оружейной палаты и Троице-Сергиева.

Троицкие токари и травщики о посылке пасхальных яиц так бьют челом государю: «Богомольцы из Живоначальной Троицы Сергиева монастыря, архимандрит Феодосий, келарь Леонтий с братией, челом Алексию Михайловичу бьют: прислал к нам, богомольцам твоим, из Оружейные палаты сто яиц деревянных, точёных, да золота листового, сусального, да красок бакану, да яри веницейской, а велено написать яйца по золоту розными цветами и красками троицким травщикам, добрым письмом травы, а в травах писать птицы и звери против прежнего. И мы, богомольцы твои, написав, послали тебе, великому государю в апреле 21 день в Москве».

Царь христосовался после заутрени со всеми, подавал пасхальное яйцо и жаловал к руке. Яйца разносили на деревянных блюдах, обитых либо серебром, либо алым бархатом.

За одну только заутреню государь жаловал Москве до сорока тысяч великоденских яиц…

Празднование Пасхи, радости Воскресения и Оправдания жизни, начиналось с того, что патриарх посылал царице в подарок целый мех мёду.

Боярыни большие и малые привозили к царице перепечи-куличи со всея Руси, на возах везли государыне духовитые куличи. За день их привозили по много сотен…

Всюду пиры, всюду игрицы, домрачеи [143] , бахари, качели. А над Москвою трезвон.

Из сытенных, кормовых и хлебенных, из погребов и ледников выносили разговены — фряжские пития, романеи, алканы и ренския. А из пивоварен, квасоварен и браговарен московских выносили меды, красные и белые, малиновые, яблочные, вишнёвые, смородинные, воды гвоздичные и пенное пиво.

Весёлыми ногами в трезвоне радовалась Пасхе Москва.

И её радость донесена до наших душ и пройдёт от нас во все века, покуда есть на свете русское имя…

143

Домрачеи —или доморачители, т. е. хлопочущие по хозяйству . Прим. сост.

Теперь на нашей погасшей земле тьма, цепи, смерть.

Но не заходит и там в душах свет щемящий, дальний, немеркнущий, тихий свет человеческого Московского царства, царства Воскресшего Христа…

У Пушкина в «Борисе Годунове», в толпе, на площади, московский человек точно видит, какою лютой тьмою, каким лютым горем оборвётся Московское царство:

О Боже мой, кто будет нами править? О горе нам!

Теперь мы узнали, кто нами правит: христопродавец и человекоубийца. Теперь мы изведали всю бездну лютого горя, тьмы, цепей, смерти.